Ф.С. Сонкина. Юрий Лотман в моей жизни. Воспоминания. Дневники. Письма
Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2017
Ф.С.
Сонкина.
Юрий Лотман в моей жизни. Воспоминания. Дневники. Письма. — М.: Новое
литературное обозрение, 2016.
Читая
мемуарную литературу, всякий раз невольно задаешься вопросом: что более
отчетливо характеризует эпоху — ее мемуары или ее гении? В данном случае этот
вопрос даже подспудно не возникает. В истории русской культурологической мысли
Юрий Михайлович Лотман занял столь прочное и столь достойное место, что любое
свидетельство о нем как об ученом или человеке драгоценно. А в книге Фаины
Сонкиной «Юрий Лотман в моей жизни», как по заказу, представлены практически
все основные жанры мемуарной литературы, к тому же вынесенные в подзаголовок
названия и на обложку: воспоминания, дневники, письма.
«Читатель ждет уж рифмы розы», но так и не дождется. В этой
книге не будет ни размышлений о прославленных на весь мир семиотике и
структурализме (Ф.С. Сонкина признавалась, что ничего в этой высокой филологии
не понимает), ни новых сведений о тартуской филологической школе, ни
подробностей возникновения популярной культурологии, в чем так силен был
Лотман, потому что вся она — о любви. О любви удивительной, прихотливой судьбы,
с нарушениями законов жанра. О трудной, долгой и невероятно счастливой любви
двух несвободных людей. Нет, конечно, и все вышеперечисленное, что составляло
смысл жизни большого филолога, тоже есть — явлен и трудный рисунок его научной
судьбы с постоянными препонами, запретами, лишением должностей и возможностей
участия в международных зарубежных конференциях (притом что он был академиком
трех зарубежных академий!), снятием в последний момент его статей из сборников…
Все это сказано, но — фоном, задними театральными кулисами, а на авансцене —
живая человеческая драма и живое человеческое счастье обретения родной души,
пусть и не позволено этим душам было соединиться.
Публикатор наследия Фаины Семеновны Сонкиной, ее дочь Марина,
в предисловии подробно и аргументированно объясняет, как и почему решилась
опубликовать эти письма, воспоминания и дневники своей матери, хотя та
полагала, что весь этот мемуарный корпус предназначен для узкого круга родных и
близких. Прошли те пятнадцать лет, которые Лотман определил как срок запрета
публикаций его частных документов, а личность Юрия Михайловича столь масштабна,
что, как полагала публикатор, не стоит обеднять память о нем подобным
сокрытием, тем более что девяносто два письма Лотмана к Сонкиной уже были
опубликованы в 1997 году в томе переписки Лотмана с друзьями и коллегами. Да и
при жизни Лотман не скрывал своих отношений с Сонкиной, знали об этом и их
семьи. Более того, мучаясь двойственностью сложившейся ситуации, Сонкина
предлагала мужу развод (женщины гораздо болезненнее переживают подобное
состояние), но он попросил ее оставить все как есть.
Некогда поэт предупреждал: «Не возвращайтесь к былым
возлюбленным…», но Лотман этим советом пренебрег. И — вернулся к былой
возлюбленной через два десятилетия. В Сонкину он влюбился еще в Ленинградском
университете, буквально с первого взгляда, начал за ней ухаживать, весьма, как
ему было свойственно, деликатно и даже робко, она же, влюбленная тогда в своего
будущего мужа, на его чувства не ответила. Но позволила себе «в минуту жизни
трудную» сомнительное самопредложение: в период размолвки с женихом по совету и
почти настоянию подруг, уже понимавших значительность личности Лотмана, игриво
предложила себя ему в жены. Лотман не только саркастически отверг ее
предложение, но и твердо дистанцировался от «фифы-вертихвостки» до конца учебы.
Их пути разошлись. Но почти через два десятилетия, узнав о научных достижениях
Лотмана, о работах его кафедры, она написала ему дружеское письмо, он ответил в
тот же день: «Я и почерк Ваш помню». Потом встреча. И — уже взаимная любовь
почти на три десятилетия.
Их дружба-любовь (мемуаристка настаивает на ВЫСОКОЙ —
большими буквами — любви) длилась двадцать семь лет, срок немалый. С 1968 по
1990 год (в конце его Сонкина уехала к дочери в Канаду) — 456 встреч (все
фиксировалось в дневнике) и письма, письма… Девяносто два письма Лотмана в этом
издании опубликованы впервые. Как замечает публикатор, «Если научное творчество
было неотъемлемой и главнейшей частью жизни Юрия Лотмана, определявшей его
бытие до последних дней, то главным стержнем жизни Ф.С. была любовь к Лотману».
Понимая, что за человек оказался рядом с ней, Ф.С. подчинила и посвятила свою
жизнь служению Ю.М., самозабвенному и самоотверженному. Всегда встречала его на
вокзале, разыскивала нужные для работы Ю.М. книги, давала ему возможность
передохнуть в своей квартире, старалась по мере сил обеспечить максимально
комфортное пребывание в Москве, ходила на все его лекции и выступления,
доставала лекарства для всей его семьи, разделяла тяготы его судьбы, была
надежной поддержкой в любой ситуации… Притом что никто не освобождал ее от
домашних забот, с 1981 года отягощенных тяжелым инсультом мужа, требовавшего
постоянного ухода, разводом дочери, оставшейся с двумя маленькими детьми.
Кстати, один из этих детей, названный в честь Ю.М. Юрием, — известный сейчас
российский актер Юрий Колокольников.
«Большая любовь, — пишет Сонкина, — редко в жизни
встречается, и нам многие завидовали. А мы делали вид, что легко принимаем
сложившуюся у каждого из нас ситуацию. Однако в нашем возрасте и при наших
обстоятельствах двойная жизнь не могла быть легкой. <…> Наше сближение
обращало наши жизни дома в тяжкое мучение: уж очень труден бывал переход…». Да,
и Лотман пишет, как все более леденеет внутренне в поезде, уезжая все дальше от
Москвы, и как исчезает его улыбка. «Мы ведь не только муж и жена. Мы и душой
очень близкие люди», — повторяет он. И, прочитав «Доктора Живаго», — «Роман
Пастернака — о нас». При этом Ф.С. не настаивала на том, чтобы быть «Главной
Любовью Поэта», хотя и получала постоянные подтверждения своей важности,
нужности и даже единственности в жизни Ю.М. В одном из посвящений —
Единственной Любимой. Более того, оказавшись как-то на выступлении известного
блоковеда З.Г. Минц, жены Лотмана, она была поражена ее филологической
одаренностью и высотой научного уровня, что еще более усугубило чувство вины
перед чужой семьей, но отказаться от обретенной любви тоже оказалось
невозможно. Вот так они все и жили долгие-долгие годы.
Весьма ценны свидетельства Ф.С. о привычках и принципах Ю.М.,
возможно, упущенные в других воспоминаниях. Так, вспоминает Ф.С., будучи
человеком абсолютно научного сознания, тем не менее «личную смелость Ю.М.
ставил выше научных достижений», ну а то, что он был «человеком решительных
поступков», видно из всей его жизни. Через много лет после войны Лотман
говорит, что поначалу вел себя на фронте неразумно, постоянно рискуя и бросаясь
в самое пекло, но позже стал осмотрительнее. Почему был столь безрассуден? Не
понимал всей реальности опасности? Отнюдь. Волевым усилием преодолевал таким
образом естественный страх. Со страхом он боролся с самого детства. Как
вспоминает Ф.С., «…робость тоже была Юре свойственна, но он скрывал ее. Борясь
с нею, преодолевая ее, он воспитывал себя с самого детства. В детстве боялся
змей («все приматы ненавидят змей, так что я не исключение…»), и в совсем
юном возрасте — вот сила характера и личности — записался в кружок юннатов и
ухаживал там именно за змеями, чтобы побороть страх. В отношениях же с Ф.С.
Ю.М. называл себя трусом, говорил, что испортил ей жизнь. Она возражала,
уверяя, что он «…напротив безмерно ее украсил».
Работал Юрий Михайлович всю свою жизнь на износ. Отсюда в
разговорах и письмах мотив постоянной нарастающей усталости, старения (начал
называть себя стариком довольно рано), старости и неизбежной смерти. К своей
смерти он был готов и был уверен, что за его гробом «пойдете вы обе». Но судьба
распорядилась иначе. Первой ушла жена Зара, и после ее ухода дом Лотманов
зашатался, хотя казалось, что держится он не на ней, а на Ю.М. Он писал Ф.С.
уже в Канаду: «…все время беспокоюсь о тебе, а ночами плачу о Заре». Ф.С.
рвалась поддержать Ю.М., приехать, быть рядом, но он уклонялся. И это понятно:
появление нового человека в разросшейся семье с устоявшимся укладом и с тремя
наследниками — вещь проблематичная. С горечью Ф.С. пишет о том, что не
понимает, как возле Ю.М. в последние годы его жизни, когда после многочисленных
микроинсультов, он не мог сам ни читать, ни писать, оказались не родные,
сыновья или внуки, а аспирантки. О его смерти она тоже узнала из письма
аспирантки. Было очень горько и очень больно. Но Ф.С. нашла в себе силы
написать воспоминания, систематизировать дневники и письма и все это передать
дочери, которая не стала держать эти документы в столе. За что обеим большое
спасибо.
А закончить эту краткую рецензию хочется словами из дневника
Ф.С.: «Я спрашивала, что делать мне, чтобы ему было легче. — «“Будь. Ты —
будь”». Я есть, я стараюсь, чтоб ему было тепло. В этом вся моя роль».