Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2017
Об
авторе | Анатолий Григорьевич Вишневский (1935 г.р.) — российский демограф,
доктор экономических наук (1983), директор Института демографии НИУ ВШЭ.
Виталий Валентинович Милонов родился в январе 1974 года. А за
четыре месяца до этого — он уже был на подходе — я, как будто предчувствуя
приход надежной поддержки и смены, писал, что надо бы нам что-то сделать, чтобы
уменьшить число абортов. «Аборт — один из методов, с помощью которого женщина
реализует свою свободу выбора в области деторождения, — писал я. — Но это
варварский метод, наносящий вред здоровью женщины и травмирующий ее психику. Он
оправдан в условиях низкого культурного уровня населения, не способного
проявить необходимую предусмотрительность и не имеющего для этого
соответствующих средств. В СССР аборт разрешен, и это правильно. Тем не менее
аборт как средство внутрисемейного регулирования рождаемости уже стал
анахронизмом и должен быть в максимально возможной степени вытеснен
контрацепцией»1. Я и сегодня так думаю.
У нас короткая память, и мало кто помнит, что в России (тогда
РСФСР) в конце 1960-х годов число абортов было чудовищно велико. При населении
на 15 миллионов человек меньшем, чем сейчас, число абортов в некоторые годы
превышало 5,5 миллиона, абортом прерывалось 70–75% беременностей. В 1970 году
рождаемость в России была примерно такой же, как в Швеции (коэффициенты
суммарной рождаемости, соответственно, 1,97 и 1,94), но при этом в России на
сто родов приходилось 254 аборта, а в Швеции — 15. Откуда такое невероятное
различие?
Объяснение простое: Россия, вместе со всем Советским Союзом,
проспала так называемую контрацептивную революцию.
КАК
ПОЯВИЛСЯ ЗАПРОС НА ВНУТРИСЕМЕЙНОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ ДЕТОРОЖДЕНИЯ
К середине ХХ века подавляющее большинство населения России,
как и всех развитых стран, перешло к внутрисемейному регулированию
деторождения. На то были фундаментальные причины. Повсюду резко снизилась
смертность, особенно детская, и прежняя нерегулируемая, а значит, высокая
рождаемость стала ненужной и даже опасной. Никто не хотел демографического
взрыва ни в своей семье, ни в своей стране, а в условиях низкой смертности
этого можно избежать, только регулируя число рождений.
При нормальной супружеской жизни, какой и живет большинство
взрослых мужчин и женщин, есть только два способа такого регулирования — либо с
помощью предотвращения беременности, либо с помощью ее искусственного
прерывания.
Оба способа были известны с незапамятных времен, но практика
их использования никогда не была широко распространенной. К ней прибегали в
исключительных случаях, например, чтобы скрыть добрачные или внебрачные половые
отношения, большинство людей даже не подозревало о существовании таких
способов. Это было тайное знание, которым в той или иной степени владели
разного рода знахари и знахарки, к ним и обращались женщины, когда надо было
скрыть «грех», иногда с риском для жизни. Неудивительно, что известные в
прошлом способы предотвращения зачатия или плодоизгнания, всегда осуждаемые,
часто запретные, были крайне примитивными, неэффективными, опасными для жизни.
Да и общество не предъявляло на них запроса — в условиях очень высокой
смертности его главной заботой было поддержание высокой рождаемости, без этого
оно не могло бы выжить.
Но вот положение изменилось, и такой запрос появился,
внутрисемейное регулирование деторождения стало всеобщим. Поначалу ответом на
такой запрос стало выведение из тени всех известных прежде способов такого
регулирования, включая и искусственный аборт. И сразу же стало ясно, что нужно не
просто вывести их из тени, но и усовершенствовать.
Известный русский философ Василий Розанов с возмущением писал
в 1896 году: «На медицинских факультетах как за границей, так и у нас открыто
преподается преступное искусство вытравлять плод женский — и столь же открыто
это «высокое искусство» излагается в курсах акушерства <…>. Следовало бы
по крайней мере с кафедры и печатно не учить преступному»2. Так ли
он был прав?
Слова «общество предъявило запрос» звучат абстрактно, пока мы
не всматриваемся в те формы, какие принимает этот запрос в реальной жизни. Вот
выдержка из медицинского сочинения начала ХХ века: «Из средств, употребляемых
для прерывания беременности, на первом плане стоят механические, как то:
поднимание тяжестей, прыгание со стола или скамейки, тугое бинтование
и разминание живота, трясение всего тела и т.п. За этим следуют средства,
которые находятся под рукой… В большом употреблении настой тысячелистника,
маточные рожки, толченый янтарь, порох, отвар можжевельника, свежий выжатый сок
чистотела… настой шафрана, иногда и живая ртуть. Появились случаи
употребления внутрь фосфора, автору известно 13 случаев, все 13 женщин умерли»3.
Так неужели же легальный аборт в медицинском учреждении, сделанный врачом,
обученным «преступному искусству вытравлять плод женский», хуже?
То же и с предотвращением беременности. Еще одна давняя книга
— ее автор, протоиерей Гиляровский, писал о том, что крестьянские женщины
добивались уменьшения числа рождений, намеренно увеличивая срок кормления
грудью «далее пределов законных». «Матери продолжают кормить грудью ребенка до
четырех и до пяти лет и кормят чужого, иногда и беззубых щенят, не говоря уже
об извлечении ими своего молока и более неестественным способом»4.
Неужели так и должно было оставаться?
А ведь было не только это. С древнейших времен известен отказ
от детей, то есть, по сути, их обречение на смерть, детоубийство. Не была
исключением и Россия. Правительство пыталось хоть как-то помочь сохранить жизнь
подкидышам, были учреждены воспитательные дома, куда их можно было сдать
анонимно, но эффект был невелик. В самих воспитательных домах смертность была
очень высокой, они не справлялись с наплывом брошенных детей. Младенцев стали
раздавать на воспитание крестьянам окрестных деревень, что давало им дополнительный
заработок, но и это не помогало, дети, как писал Глеб Успенский, «мрут, как
мухи». Он описывает сцену, когда крестьянки приходят в воспитательный дом за
новой порцией «шпитонцев» (питомцев). «Давай, которые
живы, не задерживай… А на место, которые умерли, новых надыть
получать. Там, поди, уж про нас эво сколько запасено
новизны-то!»5.
В огромной России воспитательные дома были каплей в море, а
проблемы везде были одни и те же. Аборта крестьяне практически не знали. Как
говорилось в одном из докладов на съезде Общества русских врачей 1889 года,
«изгнание плода с преступной целью… не наблюдается среди народов России.
Преступление это скорее заменяется убийством новорожденных детей»6 .
Не уверен, что кто-нибудь из нынешних российских пролайферов читал роман Льва Толстого «Вокресение»,
но если бы читали, то не могли бы не заметить такого пассажа, касающегося
матери Катюши Масловой: «Незамужняя женщина эта рожала каждый год, и, как
это обыкновенно делается по деревням, ребенка крестили, и потом мать не
кормила нежеланно появившегося, ненужного и мешавшего в работе ребенка, и он
скоро умирал от голода. Так умерло пять детей. Всех их крестили, потом не
кормили, и они умирали…».
И еще один пример из уже упомянутого Глеба Успенского — он
касается единственно признаваемого пролайферами
метода регулирования деторождения — периодического воздержания. Речь идет о
крестьянах — муже и жене, которые, имея уже одного ребенка, «порешили не иметь
детей до поры до времени», но ошиблись в расчетах. « “Ах, — думал Гаврила в
дороге, — никак по числам-то не выйдет”… То же думала и Авдотья. В июне Авдотья
родила, к ужасу мужа и жены, двоих девочек. Это было так глупо и ни с чем не
сообразно, так расстроивало все планы». Однажды автор
случайно зашел в избу Гаврилы и Авдотьи, когда их не было дома, и заглянул в
люльку. «Две девочки лежали головами врознь; лица их были необыкновенно красны,
как кровь, а рты были раскрыты, как у голодных птенцов. Чмокнув сухими губами,
дети опять, как только возможно шире, раскрывали рты, тяжело, прерывисто дыша,
как бы от пожирающего внутреннего жара. Я нагнулся: от детей несло водкой…
Водка была в рожках. Дети умерли в ту же ночь. Они были лишние, появление их
нарушило расчеты и весь обиход труда. И вот их уже теперь нет»7.
Вторая половина XIX века, к которой относятся эти примеры, —
это лишь начало формирования «запроса общества» на более совершенные методы
предотвращения и прерывания беременности, хотя замечу, что и здесь речь идет
уже не о каких-то «продвинутых» городских слоях, а о самых обыкновенных
крестьянках и работницах, составлявших подавляющее большинство женского
населения России. И этот запрос существовал не только в России, еще раньше его
осознали на Западе. Это был вызов, порожденный величайшим достижением
современности — небывалым снижением смертности, и все общества, прошедшие через
такое снижение, должны были на него ответить.
КТО
ДОЛЖЕН БЫЛ ОТВЕТИТЬ НА ЗАПРОС ОБЩЕСТВА?
На этом поле было три главных игрока: наука, государство,
церковь.
Ответ науки. Первой дала ответ наука.
К последней четверти XIX века в западных странах распространялись все известные
сегодня методы контроля рождаемости, за исключением гормональной контрацепции.
Но все они были недостаточно надежны, не всегда и не всем доступны, и в этих
условиях переход к внутрисемейному регулированию деторождения не мог не
привести к довольно массовому распространению абортов, несмотря на их
повсеместный запрет. Тогда многие западные страны столкнулись с увеличением
числа нелегальных абортов. В городах США, Англии, Франции, других европейских
стран услуги по прерыванию беременности широко рекламировались. По некоторым
оценкам, во второй половине XIX века в США абортом заканчивалась каждая пятая
беременность.
Но не надо думать, что западные общества относились к аборту
с большим восторгом. Феминистские организации отстаивали право женщины
на аборт, но это совсем не значит, что на Западе не понимали медицинских,
психологических и нравственных издержек регулирования рождаемости с помощью
искусственного прерывания беременности. Поэтому по мере того, как такое
регулирование получало все большее распространение, нарастали и усилия по
совершенствованию методов контрацепции, которые позволили бы отказаться от
массовой практики искусственного аборта, над этим работали исследователи во
многих странах. Прорыв был совершен лишь в 1950-е годы, когда были созданы как
внутриматочные, так и гормональные противозачаточные средства, отличающиеся
высокой надежностью. В 1960-е годы и те и другие получили массовое
распространение, что и составило смысл «контрацептивной революции». Она
означала приговор аборту как массовому средству регулирования рождаемости.
Наука выполнила свою часть работы.
Ответ государства. Позиция государства в
разных странах была разной. Поначалу во многих из них сама идея массовой практики
намеренного предотвращения зачатий считалась неприемлемой, пропагандистов
противозачаточных средств преследовали, их сочинения конфисковались и
уничтожались. Так было, например, в Англии и США на протяжении почти всего XIX
века. После Первой мировой войны движение за внутрисемейный контроль
рождаемости быстро распространялось в Европе. В Германии, например, к концу
1920-х годов почти во всех больших городах были центры консультирования по
вопросам контрацепции, велись успешные исследования (в частности, было создано
так называемое кольцо Грэфенберга). Но нацисты, еще
только готовясь к захвату власти, пытались набрать очки с помощью антиабортной пропаганды. В 1930 году депутат Рейхстага от
национал-социалистической партии требовал внесения в Уголовный кодекс положения
о том, что «всякий, кто попытается искусственно ограничить естественную
плодовитость германского народа в ущерб германской нации или будет
содействовать таким попыткам словами, публикациями, изображениями или другими
средствами… будет осужден на каторжные работы за расовое предательство».
С приходом к власти Гитлера эта программа стала
реализовываться, аборт для немецких женщин был запрещен (в отношении всех
остальных нацисты, как известно, проводили противоположную политику), и
наказание за него все время ужесточалось. Обучение методам предотвращения
беременности считалось преступлением, а позднее были запрещены также импорт,
производство, продажа средств, материалов или инструментов, которые можно было
использовать для предохранения или прерывания беременности.
Сейчас все это давно осталось в прошлом — и не только в
Германии. В большинстве развитых стран (хотя есть и исключения) государство не
запрещает аборт, но благоприятствует распространению и использованию
противозачаточных средств, население хорошо информировано о них, в том числе и
благодаря половому воспитанию в школах — этого достаточно, чтобы аборт
превратился в маргинальное явление где-то на обочине массовой бытовой практики.
Контрацептивная революция все больше выходит и за пределы Европы и Северной
Америки, даже в такой стране как Иран в 1990-е годы ввели обязательное
прохождение курсов по контрацепции перед вступлением в брак.
Но нас, конечно, в первую очередь интересует наше собственное
отечество. Что тут сказать? Россия за советский и постсоветский этапы своей
истории пережила периоды разрешенного аборта и запрещенного аборта, но ни
тогда, когда он был разрешен, ни тогда, когда он был запрещен, государство не
предпринимало сколько-либо заметных усилий к тому, чтобы предложить обществу
альтернативу, каковой и является предупреждение нежеланных беременностей.
Именно советское государство и советское здравоохранение способствовали
формированию «абортной культуры», и иногда делали это
очень агрессивно. Минздрав СССР с большой неприязнью встретил появление
гормональной контрацепции и, по сути, дезинформировал население, постоянно
подчеркивая негативные последствия применения. Обеспеченность населения СССР
противозачаточными средствами нового поколения была очень низкой, правда, и
спрос на них был невелик. Большинство женщин просто не знали о их существовании
— усилия Минздрава по дезинформации явно превосходили его стремление к
информации. По официальным данным, в конце 1989 года только 15,2% женщин
репродуктивного возраста использовали внутриматочные спирали и 1,4% —
гормональные средства. Все это играло на руку аборту, и на рубеже 80-х и 90-х
годов число абортов в России мало отличалось от того, что было на рубеже 60-х и
70-х. В 1988 году в России было зафиксировано 4,5 миллиона абортов — 196 на 100
родов, иными словами, две трети беременностей заканчивались их искусственным
прерыванием.
Советское государство своей части работы не выполнило.
Огромное распространение абортов в СССР в 60–80-е годы — на его совести.
К позиции государства в постсоветской России мы еще вернемся,
а сейчас посмотрим, каким был ответ церкви.
Ответ церкви. Христианская церковь
всегда осуждала попытки воспрепятствовать зачатию, и пока смертность была
высока, в этом был глубокий смысл. Еще в середине XIX века в центре Европы, в
Германии, из каждой тысячи новорожденных триста умирали, не прожив и года,
смертность детей постарше была ниже, но тоже очень высокой. В России так было
до конца XIX века. Чтобы избежать вымирания, женщины должны были рожать как
можно больше, заведомо зная, что выживут далеко не все, — отсюда культурный, а
стало быть, и религиозный запрет на всякое своеволие женщины в деле
производства потомства. Этот запрет укоренен во всей системе религиозных
представлений, поставить его под сомнение кажется немыслимым.
Но что делать, когда младенческая смертность снижается чуть
не в сто раз, а до среднего возраста матери (есть такой показатель в
демографии) доживают не 40–45 процентов родившихся девочек, как было в России в
конце XIX века, а почти 100? Продолжать рожать по-прежнему? В этом случае
небывалый рост населения разрушит все вековые равновесия и приведет к поистине
непредсказуемым последствиям. Снизить рождаемость? На этот путь и становятся
один за другим все народы, вначале европейские, а позднее и остальные, но он
предполагает отказ от освященного традицией запрета на «своеволие» женщины или
супружеской пары, говоря современным языком, на свободу прокреативного
выбора.
Церковь — главный хранитель традиции, ей труднее всего
принять этот отказ, она должна быть консервативной. Но никакой
консерватизм не может быть доведен до полного неприятия любых перемен — иначе
не было бы Иисуса Христа. Где грань между тем, какие перемены можно принять, а
какие нельзя?
Повторю еще раз: есть только два способа реализовать
необходимую свободу прокреативного выбора:
сознательное предупреждение беременности или ее прерывание. Хотя в реальной
жизни прерывание беременности встречается еще очень часто, никто не относится к
этой мере с одобрением. Неприятие аборта церковью более чем понятно, и,
казалось бы, церковь должна поддержать ту линию борьбы с абортом, которая во
всем мире демонстрирует свою весьма высокую эффективность: вытеснение аборта
контрацепцией. Но этого не происходит, контрацепция тоже вызывает у церкви
устойчивую неприязнь.
Первой с этой проблемой столкнулась католическая церковь —
массовое распространение внутрисемейного регулирования деторождения началось
между двумя мировыми войнами в европейских странах, где влияние католицизма
всегда было значительным. Тогда, в 1930 году, увидела свет энциклика Casti Connubii («О
целомудренности брака») папы Пия XI, запрещавшая супругам прибегать к какими бы
то ни было способам предотвращения зачатия, кроме периодического воздержания.
Контрацептивная революция шестидесятых годов потребовала нового обращения
Ватикана к этой теме, и папа Иоанн XXIII создал специальную комиссию, которая
завершила свою работу уже при папе Павле VI. Большинство членов комиссии пришли
к выводу, что принципиальной разницы между «естественными» (периодическое
воздержание) и «искусственными» методами предотвращения беременности нет: и те,
и другие позволяют сознательно избегать автоматической связи между сексом и прокреацией. Если допускаются первые, то нет оснований
возражать и против вторых: важны намерения, а не методы их осуществления. Но
Павел VI не принял выводы комиссии и в своей энциклике 1968 года Humanae Vitae
(«Человеческая жизнь») подтвердил запрет Пия XI на искусственную контрацепцию,
которая признавалась злом по самой своей сути.
Любопытно, что тогда же на энциклику откликнулся православный
богослов митрополит Антоний Сурожский, который выразил свое несогласие с ней, а
высказался в том же смысле, что и проигнорированное папой большинство комиссии.
«Проблема исключения зачатия — вовсе не вопрос применяемых методов»8.
«Что лучше: рождать детей на смерть, как это происходит в Индии, где тысячи,
тысячи детей рождаются и умирают, потому что их нечем кормить (это в какой-то
мере бывает и на Западе, и в России, и везде), или сознательно ограничить число
детей, планируя их рождение?»9 Есть такие периоды и состояния, когда
«законно прибегнуть к контрацепции»10.
Но сегодняшняя официальная позиция РПЦ близка к тогдашней
позиции Ватикана. Она признает некоторые способы предотвращения зачатия
(например, тот, которым пользовались со столь тяжелыми последствиями упомянутые
выше Гаврила и Авдотья) и не признает современные эффективные контрацептивы,
утверждая, что они прерывают на самых ранних стадиях жизнь эмбриона и поэтому
«к их употреблению применимы суждения, относящиеся к аборту»11.
Таким образом, контрацептивная революция — это по-прежнему не для нас. Так ли
это?
БОГОСЛОВИЕ
И ПРАЗДНОСЛОВИЕ
Ответили ли католики на призывы Ватикана отказом от
противозачаточных средств? Статистика однозначно свидетельствует: и не
подумали. Рождаемость в католических странах одна из самых низких в Европе.
Коэффициент суммарной рождаемости в 2010 году в Испании составлял 1,37 ребенка
на одну женщину; в Италии — 1,41; в Польше — 1,38; в Португалии — 1,39. Для
сравнения — в России 1,57, в протестантской Дании 1,73. Абортов в католических
странах делается мало. В Польше их почти совсем нет, больше всего — в Италии, в
2012 году было сделано 20 абортов на 100 родов, притом что в России — 56. За
счет чего же такая низкая рождаемость? За счет не рекомендуемых Ватиканом
противозачаточных средств.
Так стоило ли огород городить?
Но, может быть, православные более сознательны и,
прислушавшись к доводам церкви, не в пример итальянцам или испанцам, сами
отказались от контрацептивной революции? Не похоже.
Мы видели, что советское государство как могло тормозило ее
начало, за что миллионы женщин расплачивались абортами. Постсоветское же
государство в России как минимум ослабило хватку, и российские женщины получили
доступ к информации о современных противозачаточных средствах и к самим этим
средствам, появившимся в необходимом ассортименте на фармацевтическом рынке.
Впрочем, и роль государства стала иной. В начале девяностых в России были
приняты Федеральная целевая программа «Планирование семьи», в 1994 году
получившая статус президентской12 и соответствующие
региональные программы более чем в 50 регионах России. В Указе президента прямо
говорилось, что главным основанием для разработки такой программы была «высокая
распространенность абортов при снижении рождаемости… Аборт остается главным
методом регулирования рождаемости, ежегодно производится около 4 млн абортов. В
1991 году, по данным Госкомстата России, показатель частоты абортов на 1000
женщин детородного возраста составил 100,3. В структуре материнской смертности
аборты составляют одну треть». Была обозначена цель «снизить число абортов на
25–30 процентов от исходного уровня». В рамках программы осуществлялись
государственные закупки контрацептивов, велась работа по повышению информированности
населения, готовились специалисты и т.п. Программа была инициирована Российской
ассоциацией «Планирование семьи», существовавшей с 1991 года и позднее
переименованной в «Российскую ассоциацию «Народонаселение и Развитие». Одна из
уставных целей ассоциации — «содействие внедрению современных методов
контрацепции для профилактики непланируемых беременностей и абортов, для
снижения уровня материнской смертности, для рождения желанных и здоровых
детей».
Вся эта деятельность полностью соответствовала позиции
международных организаций, сформулированной, в частности, в докладе Каирской
международной конференции 1994 года: «Правительствам следует предпринять
соответствующие шаги, чтобы помочь женщинам избегать аборта, который никоим
образом не должен пропагандироваться в качестве метода планирования семьи, и во
всех случаях обеспечить гуманное обращение с прибегшими к аборту женщинами и их
консультирование»13.
Самое интересное, что указ президента 1994 года, не в пример
многим другим указам, был выполнен. Если брать за исходный уровень 1993 года,
когда интенсивность абортов в расчет на 100 родов была максимальной, а их
абсолютное число превышало 3,2 миллиона, то при снижении на 30 процентов число
абортов должно было уменьшиться до 2,3 миллиона в год. В 1999 году было уже 2,2
миллиона, и число абортов продолжало падать. Именно с 1994 года стал
стремительно снижаться главный показатель распространенности абортов — число
абортов на 100 родов, иными словами, доля беременностей, заканчивающихся
абортом. Прерывание беременности все больше замещалось ее предотвращением.
Поражает скорость снижения показателя, который до этого не
удавалось существенно уменьшить на протяжении предшествовавших 30 лет. Теперь
же, за два последних десятилетия — с 1994 по 2015 год — он снизился c 217 до 44
абортов на 100 родов, или в 5 раз, и каждый год приносит новые успехи. Если
говорить о регулировании деторождения супружескими парами, то можно сказать,
что в девяностые годы государство на время вспомнило о своей обязанности
отвечать на запросы общества, а дальше все пошло уже само собой. Если взять
основные женские возраста, на которые приходится и наибольшее число рождений, и
наибольше число абортов — от 20 до 35 лет, то в 2014 году на 1000 женщин этих
возрастов родилось 93,4 ребенка — ровно столько же, сколько в 1990 году. Но
тогда на 1000 женщин приходилось свыше 140 искусственных абортов, а теперь —
меньше 30. За счет чего разница? Да именно за счет того, что использование
противозачаточных средств, не рекомендуемых богословами, приобрело массовый
характер и если еще не совсем убило аборт, то явно ведет к тому.
ЧЕМ
ХУЖЕ, ТЕМ ЛУЧШЕ
Число абортов на глазах снижается, и, казалось бы, радоваться
надо столь успешному развитию событий. Но не радость мы видим на лицах борцов с
абортами, а уныние, и их можно понять. Рушится пьедестал, взгромоздившись на
который они изображают из себя народных радетелей, а больше ничего за душой
нет.
Так возникает первая линия обороны: отрицание снижения числа
абортов, непрерывное нагнетание напряжения там, где оно, на самом деле,
непрерывно ослабевает. Сказать, что это делается топорными методами, значит
ничего не сказать.
В марте 2009 года средства массовой информации разнесли по
всему свету слова члена Совета Федерации Валентины Петренко — и не просто
члена, а председателя Комитета по социальной политике и здравоохранению — о
том, что, в связи с кризисом в России «количество абортов выросло в разы», а
чуть позднее она уточнила, что за последние четыре месяца оно выросло в 20 раз
(это ее заявление до сих пор можно найти на сайте Совета Федерации по адресу
http://www.council.gov.ru/events/news/20932/, я проверял).
Не знаю, где В. Петренко брала свою статистику, число и
интенсивность абортов к тому времени снижались уже больше десяти лет и
продолжали снижаться и в 2008, и в 2009 годах, да и текущая информация говорила
о том же. Например, несколько недель спустя после ее выступлений появилась
официальная информация по Москве, говорившая о снижении числа абортов в столице
по сравнению с 2008 годом. Такую же информацию доносили средства массовой
информации из Новосибирска, Красноярска, Ульяновска… Но главное все же не в
этом. Главное — в полном — и очень странном — непонимании сенатором того, что
она говорила. Неужели она, взрослая женщина, не понимает, что для того, чтобы в
двадцать раз увеличилось число абортов (кстати сказать, при одновременном росте
числа рождений), вначале во столько же раз должно увеличиться число зачатий?
Вот что значит отсутствие полового воспитания!
Еще один пример. По сообщению «Российской газеты», в 2010
году Елена Мизулина, тогда председатель Комитета
Государственной думы по вопросам семьи, женщин и детей, заявила, что, хотя, по
официальным данным, было сделано около 1200 тысяч абортов, но это — статистика,
полученная «исключительно по данным муниципальных учреждений, а показатели по
абортам, произведенным в коммерческих медицинских центрах, увеличивают эту
цифру в пять, а то и в восемь раз»14.
Ложь заключается в том, что государственная статистика будто
бы не включает аборты, произведенные в коммерческих клиниках. В соответствии с
российскими законами частные клиники, так же, как и государственные, обязаны
предоставлять статистическую информацию о своей деятельности, в частности,
Форму № 1-здрав, утвержденную приказом Росстата 19.06.2013 № 216. В нее входит
Раздел 7. Сведения о прерывании беременности (то же было и в предыдущих
редакциях этой формы). Нарушение порядка представления статистической
информации, а равно представление недостоверной статистической информации
влечет ответственность, установленную статьей 13.19 Кодекса Российской
Федерации об административных правонарушениях от 30.12.2001 № 195-ФЗ, а также
статьей 3 Закона Российской Федерации от 13.05.92 № 2761-1 «Об ответственности
за нарушение порядка представления государственной статистической отчетности».
Поскольку пока аборт у нас разрешен, никакой заинтересованности скрывать
статистику абортов и вступать в конфликт с законом у частных клиник нет.
Невежество же Мизулиной заключается
в том, что она не понимает абсурдности результата, который получится, если
умножить 1,2 млн на 5 или на 8, как она предлагает. От 6 до 9–10 миллионов
абортов при почти 2 миллионах рождений означает от 8 до 11–12 миллионов
зачатий, что невозможно при том количестве женщин детородного возраста, которое
имелось в России в 2010 году, тем более с учетом уже получившей очень широкое
распространение практики предупреждения беременности.
В 1960 году в России было 33,4 миллиона женщин в возрасте,
когда они способны к зачатию, — условно к нему относят женщин от 15 до 49 лет.
Тогда родилось 2,8 миллиона детей и было сделано 4,6 миллиона абортов. Таким
образом, общее число зачатий составило приблизительно 7,4 миллиона, или 221
зачатие на 1000 женщин репродуктивного возраста. Современных противозачаточных
средств советское общество практически не знало.
В 2010 году в России было 37 миллионов женщин репродуктивного
возраста, и если бы они вели себя так же, как их мамы и бабушки в 1960 году, то
можно было бы ожидать примерно 8,4 миллиона зачатий, из которых 1,8 миллиона
привели бы к рождению детей, а еще 6,6 миллиона были бы прерваны абортом, и Мизулина была бы почти права.
Но все дело в том, что большинство российских женщин давно
уже не ведут себя так, как их мамы или бабушки в 1960 году, и делают ставку не
на аборт, а на контрацепцию. Отсюда и стремительное снижение числа абортов в
России. Оно несколько десятилетий не опускалось ниже 4 миллионов – это
произошло только в 1991 году, но уже в 1995-м оно упало ниже трех миллионов, в
2002-м — ниже двух, в 2014-м оказалось ниже миллиона и продолжает снижаться.
Почва уходит из-под ног борцов с абортами, и они пытаются
поставить под сомнение быстрое сокращение их числа. В игре несусветными цифрами
соревнуются не только депутаты, но и церковные иерархи. В их выступлениях
постоянно мелькают 4–6–8 миллионов абортов.
НЕМНОГО
О БОЖЕСТВЕННОМ ПОРЯДКЕ
Все же отрицать снижение числа абортов становится все
сложнее, а слезать с пьедестала не хочется, и огонь переносится на современную
контрацепцию, которую все настойчивее интерпретируют как разновидность аборта.
Богословы становятся физиологами и начинают объяснять, что происходит в матке в
момент зачатия. Оставим их предаваться этому материалистическому занятию, хотя
и заметим, что, возможно, это не тот путь, по которому следует идти богословам.
Если слишком напирать на физиологическую аргументацию зарождения человеческой
души, то нетрудно прийти и к необходимости физиологической же интерпретации ее
бессмертия, что может оказаться более сложным делом.
Но вернемся к вопросу о контрацепции и попытаемся еще раз
оглянуться на то, что произошло и почему возник сам вопрос.
В середине XVIII века в Германии вышла книга немецкого
протестантского теолога Иоганна-Петера Зюсмильха под
названием «Божественный порядок изменений в роде человеческом, подтверждаемый
сведениями о рождениях, смертях и продолжении рода». В согласованности этих
процессов между собой он видел проявление божественной мудрости, в которой ни
разу не усомнился, даже когда приходилось отвечать на нелегкие вопросы. Бог не
только дает, но и отбирает жизнь. Почему же тогда умирает так много невинных
детей? «Опыт говорит нам, что есть немало родителей, кои сохраняют в живых всех
своих детей, что из десяти или большего их числа нередко умирают лишь немногие.
Но зато у других родителей погибают все дети, и родители остаются ни с чем…
Бог, и в этом тоже, дает нам понять, что он Бог незримый, но справедливый и
мудрый, который в большинстве семей, как кажется, по крайней мере, когда речь
идет о смерти детей, отступает от этого правила, что не мешает ему, когда речь
идет о целом, применять его с мудростью»15. Иными словами, Бог не
столько заботится о каждом отдельном человеке, сколько о том, «чтобы
поддерживать равновесие между людьми, без чего они могут стать бременем друг
для друга»16.
Книга Зюсмильха — выдающееся
сочинение, оставившее заметный след в истории демографической мысли, а
возможно, и в истории теологии — об этом мне судить труднее. Парадокс
заключается в том, что это сочинение увидело свет тогда, когда описанный в нем
Божественный порядок, верой и правдой служивший тысячелетиями, доживал
последние дни.
Затем последовало, как мы уже сказали, почти стократное
снижение младенческой смертности. Как теперь «поддерживать равновесие между людьми»,
если Господь перестал это делать тем методом, о котором писал Зюсмильх?
Слава Богу, сегодня у нас уже никому не возбраняется
придерживаться теоцентрической картины мира, и многие ее придерживаются. Но не
все понимают, что это накладывает и дополнительную ответственность. В
антропоцентрической картине мира нет никого выше человека, а в теоцентрической
— есть. Вот безбожный политик лезет из кожи, чтобы быть любезным народу,
который теперь называется электоратом, чтобы его куда-нибудь избрали, назначили,
купили. Что с него возьмешь — он и не присягал ничему другому. Совсем другое
дело, если ты должен быть послушен Божьему веленью — его же надо еще услышать,
это веленье, и понять. Или богословие не для этого?
Что произошло за последние двести лет? Можно ли считать
небывалое снижение младенческой смертности богоугодным делом? Ведь оно
разрушило прежний порядок. А может быть, в том и заключалось провиденциальное
намерение, чтобы устроить новый порядок и возложить на людей новую
ответственность, дав им тем самым и новое испытание? Переложить на них заботу о
поддержании равновесия другим способом, иным, чем тот, к которому они привыкли
за многие тысячелетия? И нет ли в этом нового доказательства божественного
милосердия? Как ни тяжело переживают некоторые впечатлительные люди гибель
клетки-зиготы, но, согласитесь, это все-таки не то же самое, что смерть
выношенного и рожденного ребенка. Хотя, разумеется, всегда найдется богослов,
который скажет, что это одно и то же. И если мы всерьез прислушаемся к его
мнению, то уверенно обречем не одну женщину на тот самый бесспорный аборт, в
отношении которого двух мнений быть не может.
КАРРАТЬ,
КАРРАТЬ!
Впрочем, стоит ли над этим задумываться, если перед нами —
очевидное зло? Мы осуждаем зло аборта, а уж кто главный виновник этого зла, на
кого надо обрушить наше негодование, тут и вопросов нет. Это, конечно, не
государство, не его институты здравоохранения или образования, которые
постарались не заметить новых запросов общества, а потому и не ответили на них.
Это не церковь, которая всегда была против абортов, а сейчас еще и против
контрацепции. Это и не доброхоты — ханжи обоих полов, которые, подобно героине
одного дореволюционного рассказа, краснеют даже при слове «омнибус», потому что
оно похоже на «обнимусь», а уж что с ними происходит при словах «половое
воспитание», просто нельзя описать, оставаясь в рамках приличия. Так кто же
это?
Это та несчастная, неосторожно или не по своей воле
забеременевшая женщина, которая силою обстоятельств вынуждена искать выхода в
искусственном аборте. О том, что такая вынужденность
в большинстве случаев сама по себе есть наказание, хорошо осознаваемое
женщиной, наши небожители и не думают. Что это за обстоятельства, кто эти
женщины — нас это не интересует. Сама виновата! — вот и весь сказ. За то и
покараем.
Для начала — рублем. Вот уже не один год представители РПЦ
добиваются выведения абортов из системы ОМС: почему честные налогоплательщики,
тем более отрицательно относящиеся к аборту, должны расплачиваться за
непотребное поведение презренных абортичек?! У нас
прозрачный бюджет, каждый налогоплательщик до копейки знает, куда расходуются
его кровные денежки, всегда — только на богоугодное, а тут такая черная дыра!
И, похоже, этот меркантильный, мелочно-мирской довод и впрямь
оказался любезен народу. Даже съезд российских педиатров поддержал
замечательный почин церкви «о необходимости планомерной работы по снижению
количества абортов, в том числе по ограничению их государственного
финансирования». Глава Союза педиатров России Александр Баранов «подчеркнул,
что сразу поддержал заявление патриарха и полностью согласен с тем, что эту
«услугу в кавычках» нужно выводить из системы ОМС».
Вот, оказывается, в чем представители самой гуманной
профессии видят путь к избавлению от абортов. Не нужны ли и здесь где-нибудь
кавычки? О депутатах разных уровней мы и не говорим. Да, кажется, и всем уже
ясно: и огромная экономия для государства, и негодные женщины будут наказаны!
Все эти запутавшиеся в дебрях большого города приезжие девчонки, полубездомные иммигрантки, молодые красавицы, рискующие
из-за минутной уступки напору случайного партнера навсегда потерять любимого
человека, респектабельные замужние женщины, опасающиеся последствий пьяного
зачатия… Да что там перечислять, сбилась с пути — деньги на бочку! Мы же,
мужчины, почему-то не беременеем — ни священники, ни депутаты.
Но, конечно, наказание рублем — это только для начала. Есть и
более серьезные планы, есть даже законопроекты, предлагающие ввести уголовное
наказание, например, сажать за аборты в тюрьму на год, и не только женщину, но
и ее партнера, а также врача, сделавшего операцию. Призыв к полному запрету
аборта (а значит, и к санкциям против нарушителей запрета) подписал патриарх
Кирилл. Последнее уже совсем странно. Даже и не соглашаясь с автором энциклики
Humanae Vitae,
наложившим запрет на аборт и контрацепцию, можно понять его позицию, когда он
говорит, что церковь «не может вести себя по отношению к людям иначе, чем
Искупитель: она знает их слабость, сострадает им, прощает им грехи, но она не
может отречься от провозглашения закона, определяющего человеческую жизнь и
соответствующего жизни, восстановленной в первоначальной истине и ведомой Духом
Божьим». Отстаивание позиции церкви здесь не сопровождается все же призывом к
уголовному преследованию несогласных, в том числе, видимо, и неверующих или
верующих по-иному. Церковь не расписывается в своем бессилии убедить свою
паству без помощи полиции. А у нас, получается, расписывается?
Идея уголовного преследования за аборт, не новая, но имеющая
не очень хорошую репутацию, подсказанную историческим опытом. Только что
окончившийся 2016 год был, в известном смысле, юбилейным. Ровно 80 лет назад, в
1936 году, в СССР был издан сталинский Указ о запрете аборта, который
продержался до 1955 года. Менее известно, что в том же 1936 году в Германии
специальным декретом рейхсфюрера СС Гиммлера было создано Центральное имперское бюро по борьбе
с гомосексуализмом и абортами (Reichszentrale
zur Bekдmpfung der Homosexualitдt und der Abtreibung).
Из названия ясно, чем оно занималось. Есть и еще один юбилейный пример такого
рода — запрет аборта румынским диктатором Чаушеску — в 1966 году, то есть
пятьдесят лет назад. Казалось бы, история достаточно полно оценила эти
эксперименты и их безрадостные итоги — все они многократно и подробно
проанализированы. Но, судя по тому, как действуют наши пролайферы,
эти уроки им не впрок, и перспектива пополнить своими именами список
исторических персонажей, которые уже прошли по этой дороге, рассматривая ее
лишь как одну из тропинок более общего пути, оставившего хорошо известный
кровавый след в истории, их не смущает.
АБОРТ
И РОЖДАЕМОСТЬ
Некоторое время тому назад журналистка Юлия Латынина, выступая по «Эху Москвы», заявила, что, начиная с
1990 года, Россия из-за абортов недосчиталась 50 миллионов рождений и что
поэтому она поддерживает законопроект о запрете абортов17. Она даже
сочувственно вспомнила запрет абортов 1936 года, потому что, по ее мнению, он
привел к росту числа рождений.
Всего знать не будешь, не все знает и Юлия Латынина. Число рождений в России в это время действительно
росло — за счет низкой базы, до которой оно опустилось в 1933 и особенно в 1934
году в результате страшного голода. Больше всего число рождений выросло в 1935
году, до запрета аборта. В 1936 году прирост снизился, и запрет абортов,
видимо, действительно притормозил его сокращение, в 1937 году он был большим,
чем в 1936-м. Но это и все. В 1938 году роста числа рождений не было, в 1939-м
он стал отрицательным, в 1940 году число рождений было ниже, чем в 1936-м. И
никогда число рождений не вернулось к уровню 1931 года, когда аборт был
разрешен. Вот и весь демографический эффект запрета абортов, который, как писал
уже в те годы журнал «Социалистическая законность», «превратился в дорого
оплачиваемое преступление»18.
Давно известно, что никакой связи между рождаемостью и
распространенностью абортов нет. В Польше при почти полном отсутствии легальных
абортов рождаемость едва ли не самая низкая в Европе. В Ирландии, где аборты
запрещены, она такая же, как во Франции или Нидерландах, где они разрешены.
Жизнь есть жизнь, какого-то числа абортов, наверно, избежать не удастся
никогда, они были и в Древней Руси. Но высокая доля абортов сегодня —
показатель низкой контрацептивной культуры, за сохранение которой и борются
наши пролайферы, — неслучайно же они поддерживают
требования запретить современные противозачаточные средства и, в крайнем
случае, вернуться к методам Гаврилы и Авдотьи из очерка Глеба Успенского.
Специально для Юлии Латыниной заметим, что на протяжении довольно
долгого времени лидирующее положение по уровню рождаемости в Европе занимает
Франция. При этом во Франции в 1993 году был принят закон, запрещающий любые
попытки воспрепятствовать искусственному прерыванию беременности по желанию
женщины или получению информации об этой операции (разумеется, при соблюдении
всех установленных правил, касающихся сроков беременности, условий проведения
операции и т.п.). В последней редакции закон предусматривает наказание за его
нарушение в виде тюремного срока до двух лет и штрафа до 30 тысяч евро19.
В конце 2016 года во французском парламенте развернулось обсуждение поправок к
закону, которые позволили бы распространить его действие на
интернет-пространство и закрывать сайты, распространяющие ложные сведения об
аборте и тем оказывающие психологическое давление на женщин, намеревающихся
сделать аборт.
Так что, если Вам, Юлия, придется быть во Франции, лучше
держите свои убеждения в тайне.
Число абортов на 100 родов во Франции долгое время
практически не меняется. В 1994 году оно было в восемь с лишним раз ниже, чем в
России, сейчас разрыв менее чем двукратный — за счет снижения числа абортов в
России.
ТАРТЮФ
— ВЕЗДЕ ТАРТЮФ
Закончу тем, с чего начал. У аборта нет сторонников. Но
кликушество вокруг аборта и борьба с ним — разные вещи. На одном из
православных сайтов читаю: «Не надо делать аборты. Родите, крестите своего
ребенка и зарежьте его — и вы будете иметь меньше греха в День Судный, так как
абортированные дети уходят на тот свет некрещеными»20. Это вы
всерьез?
А вот использовать современные противозачаточные средства,
которые избавляют от предложенной святым человеком альтернативы, не
рекомендуется. Это грех недопустимый. Пусть весь мир их использует, а у
советских — собственная гордость… Но ведь пользуемся. Пока, к сожалению,
меньше, чем где-нибудь в Европе, но пользуемся. Ладно я — у меня двое детей,
мне трудно это скрыть. Но ведь и у Мизулиной — двое,
и у Милонова не больше. Они-то как, лучезарные люди?
Неужели согрешили? И нет ли здесь намеренного отказа от рождения детей из
эгоистических побуждений? Или Бог не дал?
Теперь новое придумали: запретить беби-боксы.
Рядовое газетное сообщение: «Госдума и РПЦ объединили свои усилия в борьбе с беби-боксами, установленными в родильных домах».
Не лучше ли было бы борцам из этих двух уважаемых и
трудноразличимых организаций сначала объединиться с целью пополнения так
недостающих им знаний. Почитали бы что-нибудь. Глядишь, и узнали бы, что тайный
прием подкидышей существовал в Европе с VIII века, что в 1715 году Петр I издал
указ об устройстве при церквях «сиропитательных гошпиталий», «в которых по заграничному примеру
практиковался тайный прием, для чего в зданиях этих приютов были сделаны особые
окна, куда можно было класть приносимых детей»21. Что так же было и
при Екатерине II… А то сразу бороться. И против кого борьба-то? Да все против
той же загнанной обстоятельствами в угол женщины (в данном случае, правда, еще
и против младенца, получающего шанс на жизнь). То есть мы ее еще и с этой
стороны подталкиваем к аборту.
Видно, того-то нам и надо, чтобы удержаться на пьедестале.
Обличение пороков всегда было прекрасной кормушкой, карьерной стезей, как же
нам без пороков, Саванарылам?
1 А.Г. Вишневский. Демографические процессы в СССР. Вопросы философии,
1973, № 9, с. 125.
2 Розанов В.В. Теперь и прежде [1896] /
Сочинения. Т. 1: Религия и культура: М.: Правда, 1990: 178.
3 Афиногенов А.О. Жизнь женского
населения Рязанского уезда в период детородной деятельности женщины и положение
дела акушерской помощи этому населению. СПб., 1903.
4 Гиляровский Ф.В. Исследование о
рождении и смертности детей в Новгородской губернии. СПб.: Типография К.
Вольфа, 1866.
5 Успенский Г.И. Скучающая
публика.
6 Дневник 3-го съезда
Общества русских врачей в память Н.И. Пирогова / Под ред. проф. В.В. Пашутина.
СПб., 1889, с. 189.
7 Успенский Г.И. Власть
земли.
8 Митрополит Сурожский Антоний. Труды. М.: Практика, 2002, с.
498.
9 Митрополит Сурожский Антоний. Брак и семья. М.: Фонд «Духовное
наследие Митрополита Антония Сурожского», 2010, с. 199.
10 Митрополит Сурожский Антоний. Труды. М.: Практика, 2002, с. 508.
11 Основы социальной концепции Русской православной церкви, XII, 3.
12 Указ Президента РФ от 18.08.94 № 1696.
13 ООН. Доклад
Международной конференции по народонаселению и развитию. Каир, 5–13 сентября
1994 года, пункт 7.24.
14 Рожайте и будете
счастливы. «Российская газета», 19 марта 2010 года.
15 Süssmilch J.P. L’Ordre divine. Paris,
INED, 1998, § 71.
16 Ibidem,
§ 9.
17 «Эхо Москвы», 30 мая
2015 года. Код доступа с Юлией Латыниной.
18 «Социалистическая законность», 1937, № 8, с. 48.
19 Code de la santй publique.
Article L2223-2. Derniиre modification du texte le 01 janvier
2016.
20 http://www.pravoslavie.ru/76997.html
21 Яблоков Н.В. Призрение детей в воспитательных домах. Из
журнала «Трудовая помощь» (март, апрель и июнь 1901). СПб.