Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2017
Об
авторе | Вера Павлова — лауреат премий имени Аполлона Григорьева,
«Антология», «Московский счет». Автор девятнадцати стихотворных книг.
Предыдущая публикация в «Знамени» — №№ 1, 2016.
*
* *
Сумерки
однокомнатные,
вид из окна — стена.
Муза, о ком, о ком это ты?
Стихшие имена.
Что ж, мы почти что выстояли…
Кажется пыль золой
наедине с единственными
в комнате нежилой.
*
* *
Ученице,
груба и горяча,
трёт ключицы
цепочка от ключа.
Время оно…
Душа моя, держи
ключ от дома,
в котором — ни души.
*
* *
Пол-вечности до рожденья,
пол-вечности после смерти
и целая вечность внутри.
Свои осмотри владенья,
имя прочти на конверте,
фланелью соринки сотри.
Растрогает меломана
старинная кантилена
сквозь призрачный шелест дождя.
Пол-вечности безымянна,
пол-вечности незабвенна
и целую — я, я, я, я.
*
* *
любуясь
на излёте лет
как золотит вечерний свет
ключи от дома и машины
в руке любимого мужчины
*
* *
Оглушительно
светел,
ослепительно тих
майский солнечный вечер
в царстве лип золотых.
Зелен, жёлт, фиолетов
шёлк ресниц на просвет.
Детский хор первоцветов.
Книга. Велосипед.
*
* *
На
экране, три не три,
хмарь, туман.
Кто-то дышит изнутри
на экран.
Хмыкнул. Пошуршал. Затих.
Посмотрел
на меня и на моих
сквозь прицел.
Десять звёздочек от пуль
на стекле…
Где он, чёртов этот пульт
управле
*
* *
коленные
чашечки
ромашковый чай
ау сила тяжести
непуганый рай
симфония зрения
дыхания мёд
гадаю уверена
что к сердцу прижмёт
*
* *
Лебедино выгнув шею,
всех румяней и белее,
пианино и торшеру
подпевает орхидея.
Приоткрой, одной рукою
приласкай клавиатуру.
Слава, слава домострою,
до-мажору, абажуру!
*
* *
Ангельскою
сворою
всё отнимется, кроме
музыки, которую
играю спящему в коме.
Баха. Гайдна. Шуберта.
Миленький, баю-баю.
Улыбаешься. Умер, да?
Подожди, доиграю.
*
* *
Вести
с полей — ромашки
в банке из-под огурцов.
Вышивка на рубашке.
Проездом в стране отцов
вечности современник
улыбчив, белоголов.
Незабудки, бессмертник —
благие вести с лугов.
*
* *
Ветер
кудри рвёт с головы.
Солнце тоже в ударе.
Тише воды, ниже травы
пароходик на Ниагаре.
Фото в профиль. Фото анфас.
А мы красивая пара!
Не сердись, Ниагара, на нас.
Запомни нас, Ниагара.
*
* *
Папа
не умер, нет.
Уехал в командировку.
В Монголию, в Эрдэнэт.
Пьёт молочную водку,
работает как заводной.
Пытался — не дозвонился.
Здоров. А писать домой
он и при жизни ленился.
*
* *
танцевать
в подъезде
целоваться в лифте
спать ложиться вместе
удивляться кривде
не входить без стука
постигать науку
радовать друг друга
радуясь друг другу
*
* *
А
что? У муз на примете я.
Место и мне готово
в книжном шкафу бессмертия:
слева — томик Пруткова,
справа — По или Пушкина,
Пригова или Пруста,
трудно сказать: безделушками
полка заставлена густо.
*
* *
Лаской
уняла удальца,
убедилась — дети уснули.
Влажную уборку лица
начинайте, слёзы-чистюли,
смойте без следа, без следа
поцелуи, шрамы, морщины…
Я прекрасна. Я молода.
Я могу прожить без мужчины.
*
* *
Голубая
зелень склона,
детский лепет кастальских струй…
Губы ищут слово, словно
слово слаще, чем поцелуй.
Слаще. Но, поладив с Фебом,
убеждается словолов:
тёплым пахнущие хлебом,
поцелуи насущней слов.
*
* *
Куртка.
Пустой рукав.
В правом кармане — цент.
Мёртвый всегда прав,
многолетний клиент
банка побед и бед,
радостей и невзгод.
В левом кармане — билет
в оперу. «Турандот».
*
* *
Балуя
друг друга, милуя,
поровну делили с тобою
птичье молоко поцелуя,
голубиное, голубое,
в упоении желторотом,
в сонном царстве тринадевятом…
Кто стреляет за поворотом
из зениток по голубятам?
*
* *
Судьба,
наконец — без промашки,
в десятку! О радость, о нега —
смотреть, как стирает рубашки
мой альфа-самец и омега,
как их выжимает, как сушит,
как гладит… Не знающий лени,
ты был мне с рождения сужен,
я буду с тобой до последней
стирки.
*
* *
Подсолнух,
всегда лицом
к тому, кого полюблю.
Подорожник, тетрадным листком
ранку ему залеплю.
Подснежник, дрожу под не-
жным взглядом, забыв про снег.
Говорит, что пою во сне,
один хороший человек.
*
* *
Выверну
карманы: где ты, бывшего
след? Монетка. Пригоршня трухи.
Энциклопедически забывчива,
помню только вас, мои стихи,
только
вы составите, разбавите
ключевой водой — прощай, склероз! —
порошок для улучшенья памяти —
на щеках сухой остаток слёз.
*
* *
Ребёнком
малым не капризничай,
судьба, программкой не шурши!
Как в БЗК, безукоризненна
акустика моей души,
и вынести почти немыслимо
писательнице между строк,
как ты роняешь в пианиссимо
бинокль, мобильник, номерок.
*
* *
Тайны
чёрного ящика,
домыслы умника дошлого,
грозовые парады
во славу убитой победы…
А у нас настоящего
всё ещё больше, чем прошлого:
поцелуи, салаты,
соития, велосипеды,
в партитурах закладки,
блокнот с роковыми вопросами,
изучение улиц,
подсчёты бутонов и почек.
А у нас в беспорядке
по полу одежда разбросана.
Поднимаешь, целуешь,
к щеке прижимаешь носочек.
*
* *
Скатерть
занавескою,
вместо
скатерти – шаль.
Холю,
нежу, пестую
(плоть
едина, душа ль?),
мою
друга милого,
хрупкого
бунтаря.
Господи,
люби его,
как
люблю его я
*
* *
Не
сносила платье вдовье,
примеряю свадебное.
Мне с тобою всё медовей.
Все дела уладила я —
написала завещанье
и слова на памятнике,
ящики с его вещами —
очень хорошими, почти не ношенными,
восемь больших ящиков —
отвезла в Армию Спасения.
* * *
Успех
— от слова успеть.
Успеется, не спеши.
Судьбы
последняя треть.
Половозрелость души.
Вольность любви и труда.
Тихая благодать
спешить только туда,
куда нельзя опоздать.
*
* *
Глаза
икон глубоки.
Платочек. Длинная юбка.
Паломники-голубки
(paloma — голубь, голубка),
один-единственный раз
поцеловались в храме.
Иконы рады за нас.
Рассержены мусульмане.
*
* *
Дура.
Дура дурою.
Что, трудно промолчать?
Дочери двоюродной
троюродная мать,
как накажешь дерзкую?
Что слышно за стеной?
Плачет. Дверью в детскую
хлопнула. Входной.
*
* *
Эол
задул вечернюю зарю,
и в сумерках, под пенье, при огнях
Орфей ведёт невесту к алтарю,
беременную смертью, на сносях.
Орфей ещё не знает. Юра знал.
И Надя знала, что надежды нет.
И тот, кто руки их соединял
на три-четыре дня, на весь тот свет.