Русская поэтическая речь — 2016. В 2 т.
Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2017
Русская поэтическая речь — 2016. В 2 т. — Т. 1: Антология анонимных
текстов. Сост. В.К. Кальпиди, Д.В. Кузьмин, М.В.
Волкова. — Челябинск: Издательство Марины Волковой, 2016. — 568 с.; Т. 2.:
Аналитика: тестирование вслепую. — Челябинск: Издательство Марины Волковой,
2017. — 688 с.
О
проекте «Русская поэтическая речь», перефразируя слова Мандельштама о
Пастернаке, «так много думали, что даже устали». Фейсбук
не умолкал около полугода. Анкетирования, обсуждения в разных городах ближнего
и дальнего зарубежья — следствие не только умелого менеджмента, но и внятной
составительской задачи. Задачи, направленной на репрезентацию первого в истории
новейшей поэзии всероссийского проекта, выходящего далеко за пределы
«профессионального сообщества».
Впечатляет не только географический диапазон — «круглые
столы» от Москвы до Новосибирска, от Донецка до Нью-Йорка, — но и широта
сегментов гуманитарной и технической интеллигенции, задействованных при анализе
первого тома. На это указывают и составители, отмечая, что способы работы с
читателями сильно отличались от традиционного представления поэтической книги
«с презентациями и банкетами»: «Вместо этого был предложен новый формат работы
с поэтической книгой: публичное обсуждение учеными, поэтами, читателями книги /
проекта / русской поэтической речи. Большая часть таких встреч прошла в форме
«круглых столов», но был и поэтический митинг, и семинар». Креативности — и
реактивности — продюсеров (в первую очередь, неутомимой Марины Волковой) можно
позавидовать. Том разноплановой критики об антологии стал логичным завершением
проекта.
Правда, и после выхода второго тома при встрече с коллегой
(профессиональным поэтом и критиком — как это называется нынче, «легитимным для
сообщества»), упомянув РПР, я натолкнулся на
удивленное: «А что это такое? Впервые слышу». «Кластерный» принцип
распространения информации, провозглашаемый Евгенией Вежлян
в одной из статей второго тома, заменивший «литературу с единым центром», — как
видно, не гарантирует доступности этой информации для самых просвещенных ушей.
О том же («не слышал и не знаю» из уст крупного книжного менеджера)
свидетельствует и радиоведущий Андрей Гаврилов, чья стенограмма передачи об РПР
опубликована в этом же томе. И немудрено: нас слишком много. Времени же слишком
мало, мотивации для подробного изучения такой маргинальной сферы, как
современная поэзия, — еще меньше. Настойчивость менеджеров проекта в этой связи
более чем понятна — и заслуживает уважения; пожалуй, РПР стала самым удачным
проектом по «преодолению незнания» за последнее время — но вот что
непреодолимо, так это нежелание знать. Именно поэтому дополнительно проговорим
предпосылки появления рецензируемой книги: «Русская поэтическая речь» — антология
115 поэтических текстов, опубликованных без указания авторства (и, по условиям
публикации, оставшихся анонимными до заявленной даты). Каждая
глава предварялась так называемым джинглом — фразой о
поэзии и ее роли в сегодняшнем мире. Поговорим подробнее о втором томе,
вместившем в себя разнообразные исследования.
Второй том выходит далеко за рамки
разговора о конкретной книге — и дает возможность для простора
интерпретаций, среди которых выделим следующие виды: а) социологический
(исследования о роли поэтического сообщества, статусе куратора и
культуртрегера); б) лингвистический (особенно отметим исследование Марины Загидуллиной — впечатляющую по масштабам работу,
проделанную для выявления образа автора из частотного словаря антологии);
в) традиционно-критический (основанный прежде всего на
оценке текстов антологии); г) филологический (рассмотрение текстов антологии в
контексте определенной темы); д) «внешний» (взгляд на антологию со стороны
внеположного современной поэзии читателя — среди которых и представители
технической интеллигенции, и школьники, и студенты. Подробнее
об этом — позже).
Социологические и лингвистические выкладки репрезентативны в
смысле анализа современной поэзии — или достаточно репрезентативны, но
распространяемы ли на ее совокупное целое? Вот вопрос, ответа на который,
кажется, не предлагается филологами и лингвистами, по умолчанию считающими
выражения «современный поэт» и «автор антологии» синонимами. Отдать ли должное
медиумическому воздействию, опять-таки, менеджеров проекта, убедивших в
правомерности этой синонимизации? Или разнообразию
поэтических практик антологии — и вправду достаточно разношерстной? При этом
цепкое замечание Юлии Подлубновой: «РПР глобален, но
РПР не всеохватен. <…> Могло поместиться больше, кабы
не суровые берега и жесткие рамки проектантов» — дополнительное
свидетельство нерешенности вопроса.
Составители поступили хитро, открыв книгу разделом «Исследования»,
так как благодаря этому принципу поначалу видится (и в дальнейшем это ощущение
себя оправдывает — с редкими исключениями), что второй том — не критика
антологии в строгом смысле слова. Он — не об этом (и сердитые
рецензии вроде представленной Игорем Бондарем-Терещенко, чей пафос сводится к
недоуменному «Разве так пишут?», над которыми, кажется, веселятся сами
составители, «разбавляя» ими филологическую вдумчивость «профессионалов»,
только подтверждают правило). Акцент на репрезентации уникального
поэтического проекта подразумевает восприятие его как данности. Такое
восприятие, в свою очередь, подразумевает внутриконтекстуальное
рассмотрение — по отношению к большому литературному и социологическому
контексту. Как следствие такого рассмотрения (обусловленного, что скрывать,
грамотным пиаром1 ):
гипноз, заданный синонимизацией «современная поэзия as it is
= РПР», — и, стало быть, интерпретационные мифы, порой включающие механизм
пародийный.
Невольная пародийность начинается с анализа «образа пыли».
Пыли во втором томе антологии вообще повезло — просто потому, что
соответствующая строка в томе первом, поэтическом, стоит первой, а составители,
напомним, предлагают читать антологию как взаимосвязанный «роман стихов», в
котором нет ничего случайного… Вот и сразу несколько
исследователей начинают с анализа этого «концепта» свои работы о стихах первого
тома РПР. Случайность ли — или адекватный филологический подход?.. Неведомо,
как и большинство имен анонимов, не пожелавших раскрыть инкогнито или
отсутствующих на Фейсбуке2 . Также есть «герменевтика подозрительности» или попытки
увидеть природу замысла в контексте общеполитической ситуации…
Все это вызывает, признаться, мало доверия. Но надо заметить, что
фактически ни одна сторона при филологическом разговоре о современной поэзии
(следуя принципу, молчаливо предложенному составителями, заменим этим
определением слова «поэзия антологии») не оказалась обойденной: дотошно
исследуются гендерная и некросоставляющая
поэтического пространства, «эмоциональное состояние счастья / несчастья». Есть
даже филологическая попытка объяснить, почему соответствующая подборка
принадлежит конкретному поэту (Наде Делаланд), на
основании знания его предыдущего творчества.
Любопытно, что сама проблема анонимности занимает далеко не
главное место в этих исследованиях — но о ней исчерпывающе сказал в финале
своей статьи Валерий Шубинский: «Мне кажется,
позитивный смысл антологии “Русская поэтическая речь” — не в превращении
авторских стихов в анонимный поток поэтической речи данной эпохи, но и не в
проверке авторов “на узнаваемость”. Он — в проблематизации
понятия авторства и индивидуальности. Проблематизации,
которая ведет не к отказу от этих понятий, не к
пренебрежению ими, а к их усложнению, к созданию вокруг них дополнительной зоны
напряжения». Но самой «зоны напряжения» вокруг анонимности мало — видимо,
исследователи вдоволь напрягли умы на эту тему на «круглых столах».
В отдельный — и существенный для
замысла книги — сюжет можно выделить различные виды читательского анкетирования
и их анализ (Марина Абашева и Мария Куриленко опросили школьников и студентов и
проанализировали их ответы; менеджер проекта Марина Волкова, а также
магистранты Екатерина Дружинина, Анастасия Мутовкина
и Марина Окунцева обратились к различным
фокус-группам. Книгу со своими студентами обсудил и
преподаватель, библиокультуролог Владимир Руднев —
представив результаты этого обсуждения на страницах тома). Анализ
читательского восприятия — важная составляющая концептуальной рамки
проекта. Соответствующие исследования позволяют отойти от вопроса анонимности —
казалось бы, по верному наблюдению Шубинского,
основного предмета проблематизации — и рассмотреть
сложную материю современной поэзии глазами читателя «со стороны». Все это —
прекрасный инструмент для приобщения к современной поэзии — и простор для
социологических выкладок, как и различные виды «угадайки»
(попытки описать портрет автора или назвать его имя по прочтении анонимной
подборки, осуществленные и профессионалами, и непрофессионалами).
Куда более спорным выглядит замысел дать голос людям,
«внешним» по отношению к современной поэзии — представителям технических
областей гуманитарного знания, точки зрения которых
словно бы располагаются на равных правах со статьями критиков и филологов.
(Этот принцип «равноправия» иерархически отличает подобные тексты от мнений
школьников и студентов, приведенных в виде цитат в соответствующих
педагогических исследованиях; исключение — статья старшеклассницы Карины
Ермолаевой, основанная на впечатлениях от антологии). В статье «Одно из
возможных отождествлений» («Литературная учеба», 2010) Сергей Арутюнов уже
предлагал «дать голос» простому народу при попытке объективного рассмотрения
современной поэзии: «А вы попробуйте показать этих возвышенных авторов неэксперту. Народу попробуйте их показать и спросите у
него, у народа, что́ он видит. Стихи или, скажем так, слова в столбик с
неясным смыслом и значением. На фоне оголтелого,
озверелого отрывания литературы от народа, ее и его насильственной маргинализации можно выкрикнуть, что “народ” является
фикцией и никак не может быть критерием оценки литературного таланта или его
отдельных выделений…». Тогда его предложение представлялось казусным. Теперь
замысел осуществлен — и казусными видятся результаты. Если
при чтении первого раздела «Исследования» «взгляд натуралиста», подсчитывающего
«список видов птиц, упоминаемых в антологии», и сердито указывающего поэтам на
некомпетентность в обращении с дикой природой, кажется веселым стебом (со
стороны составителей, правда, а не натуралиста), — то в дальнейшем в этом
видится принцип «широкого и разнопланового вовлечения общественности в его
[проекта] развитие» (по выражению А. Метелькова).
Придирки к «лебединым песням трамваев» и сетование на «незнание современным
поэтом природы», да и в целом принцип разбора поэтического текста с позиции
«ошибок в описании природы» — пародийное исключение, но, слава Богу, пока не
возводимое в методологический критерий. А ведь в книге присутствуют
еще и математики, которые пишут об «эстетической невоспитанности стихов» и
сетуют на дефицит «тепла и доброты», а также «критики и исследователи»,
констатирующие, что «не обнаружили красивых стихов (курсив авторский.
— Б.К.), и оценивающие антологию с
сердито-консервативных позиций. Такие точки зрения не то чтобы доминируют в
рецензируемом томе — но на фоне солидных литературоведческих мнений создают
довольно-таки комический дисбаланс3 .
Обусловлен ли этот дисбаланс попыткой «демократически» представить
разные виды аудитории — или же невнятностью целевой аудитории, способной
вызвать отторжение и у «тех», и у «этих»? Думается все-таки, что составители
антологии этим нестандартным решением убили сразу нескольких зайцев: а) провели
отличный эксперимент для приобщения различных читательских сегментов к
современной поэзии; б) нарушив иерархические границы, продемонстрировали
современному поэту, как его воспринимают «со стороны» — и, возможно, как раз
исполнили его мечту — показав ему этого самого «недоступного» читателя; в)
создав контраст «вопиющего непрофессионализма» и филологической скрупулезной
вдумчивости, невольно подставили «непрофессионалов» легко уязвимыми комическими
интерпретациями (и это, увы, нерадостный результат
подобного соположения); г) вместе с тем дали легкий щелчок по носу и
«профессионалам», чьим высказываниям теперь имеется альтернатива в виде
«суждений простого народа» (пусть и компетентного в своих областях — но
в данном случае сапоги тачает пирожник), представленных на тех же страницах.
Как бы то ни было, вторая часть двухтомника стала важным
документом не просто литературы — но литературы читательской, отразив
весь спектр эмоций разных магометов — к которым
(редчайший случай) осознанно идут, преодолев профессиональный снобизм. А
новые амбициозные проекты Марины Волковой и Виталия Кальпиди, по слухам, не заставят себя ждать.
1 Точно и емко об этой пиар-методологии
сказала Наталия Санникова: «Русская поэтическая речь» как проект сделана
абсолютно в духе добротного британского сериала – с блэкджеком,
фан-клубом и ожиданием второго сезона. <…> Участников первого тома
заинтриговали именно продолжением – вторым томом, который напишут исследователи
и аналитики, а этих, в свою очередь, соблазнили уникальностью предмета
исследования. Уже сейчас очевидно, что популярность первого тома зашкаливает.
<…> О чем будет сожалеть в финале последний фанат, тоже небезынтересно,
однако, зная сих создателей, не приходится сомневаться, что к тому моменту они
будут истово увлечены другой идеей космического масштаба по переустройству
вселенной современной поэзии» («Воздух», 2017, № 1).
2
Раскрытие имен анонимов для публичной аудитории, по законам «британского
сериала», после 10 марта происходило на Facebook под
тэгом «#автор рпр»; авторов первого тома антологии,
не пожелавших «снять маски», отсутствующих на Facebook
или пропустивших момент «открытия личиков», редколлегия «не сдала».
3 В разговоре с издателем Мариной
Волковой, уже после написания рецензии, удалось выяснить, что трансляция
«взглядов народа», сведущего в своих сферах знания, но не обладающего
филологическим тезаурусом, — осознанный ход издателей; мол, «тотальная
небрежность в работе со словом формирует у начитанных людей представление, что
поэты верхогляды и незнайки». Однако те же «лебединые песни трамваев» не
допускают придирки из серии «звук трамваев не похож на лебединый крик», вопреки
сердитому мнению орнитолога. В данном случае «лебединые песни» невозможно
воспринимать вне фразеологического значения, что в очередной раз доказывает
плоскость и грубость подобного критического метода.