Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2017
Об
авторе | Поэт, эссеист. Окончил
Московский архитектурный институт, работал архитектором-реставратором. Автор
девяти книг стихов и четырех книг эссе. Преподавал в Школе современного
искусства при РГГУ, курировал поэтическую серию клуба «Проект О.Г.И.». Лауреат
Премии Андрея Белого (2003). Лауреат премии журнала «Знамя» за 2001 год, премии
«Anthologia» (2009). Предыдущая публикация — в № 2 за
2016 год. Живет в Москве.
* * *
Светлый
рассудок в земле зарыт,
не отзывается столько лет.
Мысль превращается в стаю рыб,
не зарабатывает на хлеб.
Но
попадается на крючок.
Водит серебряным плавником
время, что словно во сне течёт
и не находит себя ни в ком.
Так
получается? Так да не так.
Правда и та не всегда права.
Разве живое живому враг,
если не может срастись без шва?
Если,
сдувая с земли как пух
ангела, взятого под опеку,
только ему открывает слух.
Но обращается к человеку.
Трижды
Как
будто топчутся в дверях
и шепчутся в передней.
И страх не стряхивает прах,
чтоб стать ещё запретней.
*
Я
это знаю, как язык все пломбы знает назубок;
я это знаю как итог, он в это знание проник.
Кому другому невдомёк,
что там уже не человек, а говорящий кипяток,
одно
умеющий теперь: на дверь указывать кивком;
кивком указывать на дверь и вслед плеваться кипятком.
*
А
чей солидный саквояж? Еще ничей, пока не ваш.
Он и хорош, пока ничей: перемещенье без вещей —
за это многое отдашь.
Ещё
беда невелика, и этот груз пока не ваш.
И вы не те ещё, пока не отправляется багаж —
не два несчастных старика
в чужой стране без языка.
Подземка
Спят
на ветвях подземки чёрные мои братья,
каждый себя на время выключил из розетки.
Выспитесь, бога ради.
Переглянуться
не с кем. Не поглядят на нас
маленькие чиканос, смуглые люди-птицы.
Камушки с тёмным блеском в узкие их глазницы
вправлены вместо глаз.
С
тем, кто устал бороться и ничего не просит,
трудно встречаться взглядом.
Трудно любить увечных.
С ними, кто в сердце носит сломанный наконечник,
вдруг оказаться рядом.
* * *
Старый
халат на вате, и тяжело вставать.
Прячется толкователь, не о чем толковать.
Выручит
многолетняя выучка родовая:
не выдавать последнее, лишнее отдавая.
Чем
ещё насмотреться?
Перед глазами фреска,
сделанная в Ареццо
Пьеро делла Франческа,
где по живой извёстке
копий летят полоски
в поле глухого блеска.
Ветер
за них метнулся
веером тонких крылец,
словно сейчас проснулся,
словно глаза открылись.
Так,
отверзая очи,
радостью не побрезгуй.
Дальше не будет дольче,
как перед этой фреской.
* * *
Дочка,
щёки круглые, стоит,
плачет в мокрую варежку.
Сорок
лет прошло,
и никак нельзя
броситься сломя голову.
* * *
Тут
случайная между нами
чёрная кошка не пробегала?
Чёрная туча не проходила?
Знаете,
кажется временами,
что от серых доходит сера
и до стола, где идёт беседа,
как дорога к морю от винсовхоза,
что одним предлагает простые камни,
а другим дорогие перстни.
* * *
Но
извини, я тебя перебью:
где и когда мы успели свою
точку пройти невозврата?
Ведь, извини, не на рыбьем клею
склеилась здешняя страта.
И
не настолько непрочен каркас —
воздуха остов клеёный —
если не стали читать как приказ
нынешний день заклеймённый.
* * *
Здравствуйте,
дорогие.
Вы куда подевались?
Опыты ностальгии
прежде не затевались.
Станет
воздушной почтой,
дрогнет воздушным змеем
наш разговор заочный.
Что мы ещё умеем?
Вижу,
как входит в силу
мёртво-живое нечто.
Друг, не тяни резину.
Друг, и она не вечна.
Время,
что нас оставит,
кротко уходит, кротко.
Новое не достанет
даже до подбородка.
* * *
Совесть
и страх приходят как близнецы,
что дорожат встречами без объятий.
Как успевают ладить, сводить концы
нам не понять. Мы не семи пядей.
К
старости лет дело одно забудь:
страха набраться, совести поклониться.
Дальше проходит естественная граница,
там часовая стрелка укажет кратчайший путь.
Гроза и так далее
Мутный
день зачернённый.
Гром гремит.
И как будто устав,
замедляясь, проходит состав,
динамитом одним начинённый.
Сквозь
поток проливной
в темноте, не дождавшейся вечера,
в обступающей чаще лесной
сразу тысяча окон засвечено.
Тишина
и спокойные дни
никому не обещаны.
Только молний мгновенные трещины
разбегаются, только они.
*
Туча
по небу летит и волокнами
распускается по краям;
распахнувшимися вдруг светит окнами
между сходов кучевых, между ям.
И
какие в ней пещеры косматые
прорываются на ходу.
А деревья стоят как засватанные,
не шелохнутся, не чуют беду.
*
Бабочка
красно-оранжевая
опускается, привораживая,
от другого мира посредница,
окружение настораживая
тем, что так непонятно светится.
Синевой
наливаются облака,
как за тонированным стеклом.
Ястреб делает круг, слегка
пошевеливает крылом.
*
Целый
день неизвестный птах
мне вызванивает: тик-так.
В
ельнике за опушкой
ходят часы с кукушкой.
Вдруг
покажется циферблат?
Или спрятанный маячок?
Вдруг
зацепится за сучок
время — и повернёт назад?
*
Кто
на низком берегу,
а мы на высоком.
Всю дорожную дугу
нам видать из окон.
А
куда дорога торна?
А куда угодно —
в те края, где даль просторна,
вода приворотна.
*
О
чём? Почти что ни о чём,
еловая кириллица.
Что небо чистят кирпичом
и что вода не мылится.
Что
свет вечерний не померк
и всё им, тихим, залито.
Что пеночка звонит наверх,
а там сплошное «занято».
* * *
Свет
проводит длинные линии.
Город выставлен под стекло,
словно окна везде заклинили.
Хорошо тут у вас, тепло.
Даже
медленный топот зелени
без отзывчивой темноты —
вроде лёгкого невезения,
уводящего от беды.
В
переулках большие тени
ходят важными господами.
Загляденье, запустение —
как бы их поменять местами? —
переучивая,
подучивая
делать маленькие подарки
темноте, для такого случая
пересаженной в иномарки.
* * *
На
какие ещё условия
соглашаться в иные дни,
не узнаешь из предисловия,
лучше сразу перелистни.
Продолжение
без названия,
словно взятое напрокат.
Только тучу в углу сознания
пробивает лучом закат.
За
отставшее неотложное,
для которого места нет,
из пустого в почти порожнее
проливается слабый свет.
* * *
И
откуда мысли взять под старость,
если мыслей сроду не бывало,
а теперь и вовсе не осталось.
Облачных
развалин постояльцы,
гости недостроенных гостиниц
навсегда ушли и не простились.
«Вот
оно, готовое решенье» —
лёгкими подсказывал толчками
шум, идущий на опереженье.
Голос,
покидающий пределы, —
только он укажет, где мы были,
если даже не были нигде мы.
Только
убегающая строчка
переправит «не было» на «было»,
на полях рисуя ангелочка.