Об авторе | Владимир Алексеевич Берязев (1959, Прокопьевск), автор нескольких лирических сборников; директор и главный редактор журнала «Сибирские огни» (с 1999 по январь 2014). Живет в Новосибирске.

 

 

 

* * *

Абаканский багульник
Прикупил у метро.
Ну и пусть — понедельник,
Скользко, сыро, серо…

Пусть в душе моей гольней
Сквозняки, сквозняки,
И в трясине окольной
Топят скорбь мужики.

Дома ветви поставлю
Расцветать на окне,
И мечтать не устану
О весне, о весне.

Скарб рюкзачный и спальник
Приготовлю в поход,
Лишь багульник-маральник
Вдоль души полыхнёт!..

 

 

* * *

В Байкал упал метеорит,
Сгорел — не догорел.
Скажи, почто душа болит,
Стареющий пострел?!
Ты помнишь — уголь на-гора!
И — кедров шишкобой…
Но кто твердит: пора, пора…
Но — встало! колесо копра,
Но — послан за тобой
Небесный пламенный дозор
В пылающей ночи!..
На «выход» наведи курсор,
Молись… молчи… молчи…

 

 

* * *

На колышек от закидушки присели две божьи коровки,
И ожил в эмалевой кружке друг-чёртушка из поллитровки.
Гуляет сосуд бивуачный по кругу, как старый коняга.
Под говор и зычный, и смачный струится горячая влага.
Раздоры, разборы, размолвки — восходят дымком кисловатым.
Вчерашний листок «Комсомолки» становится чёрным квадратом.
И бьётся волна о коряжник, и вьётся мошка над кострищем,
И судно «Барабинский бражник» песок протаранило днищем.
И божьи коровки всё так же — блаженные на солнцепёке.
И страсти всё мельче и дальше. А главное — на пороге…

 

 

Из послания Павла. Вариации

 

Во миру обескрыленном с духом плоть не совпала,
Как в послании к римлянам у апостола Павла.
Не трясись как овечий хвост — то ли чёт, то ли нечет…
Кто ты есть, человечишко, чтобы Богу перечить?!
Горб не дыбь «Всё равно умру!» в угол загнанным телом.
Вопль изделия к Мастеру — «Ты не так меня сделал!»…
Замышленье горшечника! — из замеса едина
Волей духа-стосвечника формируется глина.
Только Мастера властию претворяема масса:
Вот — потир для причастия, вот — полночная ваза.
Слово слышишь ли Живое — светочь Отчего рода?!..
Каково содержимое — только в этом свобода.

 

 

* * *

Вот и калина зардела, дышит прохладою речь,
Зною любезное тело — время в одежды облечь.
Скоро от ярких покровов освободится простор,
Так чтобы злато-багрово грянул забвения хор!..

 

 

Последние цветы

 

Предоктябрьские открытки —
Астры, мальвы да маргаритки,
До ледка, до зари рябин…

Отмотаю лет тридцать с гаком,
В мире ветреном и инаком
Кто ты есть средь степей-глубин?

Солончак да озёрный холод…
Вновь осенней тоской уколот,
Прозреваю жнивья быльё,

Свист обочин, полынный пепел…
Ты ли, здесь ли до донца не пил
Синь-небесное ё-моё?!.

 

 

* * *

На острове Чингисы
Колодезь-журавель.
Луга и воды лысы,
Сентябрь сел на мель…
Усталого парома
Странноприимный зов.
Хоромная истома
Пустеющих лесов.
А в цинковом ведёрце
Прозрачна благодать.
А там, на самом донце —
Рябь золота видать.
Зенита полудённей —

Синеющая жесть:
Всё чище, всё студёней
Колодезная весть…

 

 

* * *

Времени нету, когда
Времени нету —
Остановилась вода
Ближе к рассвету.
Больше песок не течёт —
Вмерло струенье,
Слиплись песчинки… И вот
Часа биенье —
Вовсе умолкло. Постой.
Страшно и тошно!..
Ангел в одежде простой
Скажет что должно.

 

 

* * *

Не отнимай покуда того, что даровал…
До крайней кары буду грести, куда позвал,
Храня любви синичий пуховый холодок
И чистоты криничей целяющий глоток.
Пора, пора, я знаю, стелить пусты снега…
Я тот, кого сквозная не миновала зга,
Кто верил и молился, достигнув меры-дна,
И кто не уклонился от морока-вина,
Кто ведал полногласье сонаты горловой,
Кто славил полновластье миров над головой,
Кто волей слова-дара, ликуя и скорбя,
Из плоти-аватара — ещё глядит в Тебя!..

 

 

* * *

Вновь маральник цветёт на Чемале.
А мы возле моста ночевали…

В зверь-потоке — ворочанье глыб
чуял каждый сквозь воздух и почву.
И на выдохе — лопались почки!
И спиртовое пламя могли б
взвихрить до неба дымные склоны.
И как будто хорала колонны,
светоистина и благодать
воздымались в Пасхальном пыланье.

И о милостивом капеллане
воздыхала алтайская Рать…

 

 

* * *

В облаке мимозном золотом
Войско ос поющее зависло…
Тупо перелистываю числа
Первым оторвавшимся листом.

Войско ос — роение и звон!
Зной и нежный выдох увяданья.
Горестное эхо: — До свиданья!..

Да небес на золоте озон…

 

 

* * *

И след за кормою, и вкус земляники во рту,
И небо, и шлейф облаков из-за дальнего леса.
Меняются чайки на долгом парома борту,
Звено за звеном поднимаются с кромки железа.
За крошками хлеба, за-ради жестокой игры,
В воздушном бою, на форсаже, на крайнем пределе!
И крики, и гвалт поднебесный, и визг детворы,
Как чистая линия, тонкая пряжа кудели.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

С тревогой гляжу на пустынную водную гладь,
Душа оскудела восторгом и верою слёзной
И шепчет cебе: не пора ль оболочку сымать
В огне страхований, в преддверии мглы коматозной…

Туда ли юдоль-переправа? Куда же нам плыть?
Когда уже некому, некого ждать на причале…
Но в пальцах надеждой дрожит ариаднина нить
Да синий платочек трепещет в далёком начале…

 

 

* * *

Храм за окном перед скорым закатом…
Что там за золотом лат?
Там только ангелы и облака там,
Светоч, любовь и талант…

Что — если кончился?
Сяду на паперть.
Господи, строчку — на грош!..
Как меня примешь — пустым и горбатым?
Сам ведь себе не хорош…

 

 

* * *

Вот так блуждая в праздности
Абрашино в окрестностях,
в бору меж кандыков и медуницы,
среди полян цветущей земляники,
наткнуться на неведомое нечто —
воздвигнутое предками:

из камня
природного…
неясно — то ли башня,
то ли маяк,
то ли таможни справа?
Забытое, покинутое — солнцем
и ветрами изъеденное…
Так ли
ладони Хроноса и сухи, и шершавы?
Стою, не одолев недоуменья —
уж коли камень столь недолговечен,
на что тебе надеяться, Берязев?
Молись, молись…
Одно лишь Слово живо!..