Враги народа. Реквием по русским интеллигентам. Составитель Г.А. Демочкин
Опубликовано в журнале Знамя, номер 9, 2016
Враги
народа. Реквием по русским интеллигентам. Составитель
Г.А. Демочкин. — Ульяновск: УлГТУ,
2015.
Сборник
продолжает серию «Антология жизни», включающую десятки книг. Это документальная
проза, в которой глазами (точнее, словами) очевидцев показана жизнь страны в
советский период истории. Голоса реальных людей, на плечи которых легла
тень истории, звучат в регистре от жуткописания до
живописания.
В основе книги — рассказ о судьбе
рода Черновых — Паншиных — Артемьевых. Основная часть — достаточно
поверхностная компиляция из газет, журналов, книг и мемуаров. Через них
сквозной нитью проходят воспоминания Ирины Борисовны Паншиной (в замужестве
Артемьевой). Беседы с ней — основная, если не сказать единственная, заслуга
составителя. Все остальное оставляет впечатление черновика1. Как класс
отсутствуют комментарии; порой они необходимы, когда цитируемые персонажи
противоречат друг другу (так, на с. 14 датой смерти В.Е. Чернова указан 1913
год, а на с. 18 — 1911-й) — не говоря уже о событийном ряде, читателю, особенно
молодому, неочевидном.
Судьба семьи Паншиных — именно на них
наведен фокус внимания — действительно заслуживает изучения. Если можно
выделить некий надсюжет «Врагов народа», то перед нами
— жизни ученых Игоря Борисовича Паншина и Георгия Васильевича Артемьева. Их
фрагментированная многоголосицей свидетельств биография сопрягается с именами
выдающихся соотечественников — Н.И. Вавиловым, Н.В. Тимофеевым-Ресовским и др.
В книге приведены их краткие жизнеописания, правда, оформленные школьно-реферативно: «Результаты поиска по теме “Вавилов”…
“Тимофеев-Ресовский”… “Лысенко”… “Порай-Кошиц”…» и
т.д. Разве можно поручиться за достоверность сведений неопознанного интернет-ресурса (где проводился поиск — не указано)?
В расшифровке бесед с Ириной
Борисовной — биография ее рода, начиная с деда В.Е. Чернова, ученого и врача:
«Лечил гемофилию наследника Николая II — забыла, как звали мальчика».
Подробно прописана жизнь отца
рассказчицы Б.А. Паншина, павшего жертвой лысенковщины.
Апофеозом выглядит перекрестный допрос (очная ставка) Вавилова и Паншина 23
июня 1941 года — отчаявшиеся люди признают обоюдную «вредительскую
деятельность», «плодотворно» сотрудничая со следствием. Погибли в итоге оба —
Паншина расстреляли, а Вавилов, «который навсегда мог избавить планету от
голода», умер от голода. Параллельно — без переходов и комментариев —
начинается рассказ о брате Ирины Борисовны Игоре Борисовиче Паншине, выжившем в
немецком плену, но, по возвращении, хлебнувшем норильской баланды.
Обилие лишних подробностей, как,
например, описание пасхального обряда, соседствует с множеством разбросанных по
тексту небезынтересных фактов и цитат, также не имеющих отношения к теме. Так,
Ирина Борисовна вспоминает, что в народе «жеребячьим» родом назывались семьи
священников, а Тимофеев-Ресовский, оправдывая генетику, антагонистом которой
выступал Лысенко, приводит умозрительное сравнение: «Законы (наследственности.
— В.К.) одинаковы для мухи и для слона. На слонах получите тот же
результат. Только поколение мух растет за две недели. Вместо того чтобы из мухи
делать слона, мы из слона делаем муху!»… К
сожалению, ни здесь, ни в большинстве других мест не указан — или неполно
указан — источник.
Ближе к середине книги хаотичность
приводимых воспоминаний и цитат упорядочивается — в первую очередь из-за
концентрации вокруг ключевых персонажей; подробно приводится «арестно-лагерная» летопись рода; столкновения с
тоталитаризмом и агрономом разрушительной силы Т.Д. Лысенко, чью деятельность
ученые впоследствии назовут беспрецедентным в истории обманом государства.
Ключевое послание, прочитываемое между строк, — развал советской генетики и
агрокультуры, преобладание антинаучного над научным вкупе с непрощением
несогласия. Взгляд с двух точек обзора — общей и частной — создает объем;
исторический фон то оттеняется, то сам оттеняет ломкие человеческие судьбы.
Неапологетичность воспоминаний Ирины Борисовны о муже Георгии Артемьеве
позволяет увидеть реального человека в скрещении недостатков и достоинств:
эгоиста, обладателя взрывного характера, и одновременно человека неординарного
ума, отзывчивого к чужим бедам, к тому же мастера на все руки…
Артемьев-биолог и Паншин-генетик добились в науке немногого. Однако речь в
книге не о победах, скорее — об упущенных возможностях и разрушенных путях
науки. Симптоматика эпохи переплетается с историей преодоления — непотерянного
оптимизма, маленьких жизненных успехов/радостей, которые тем отчетливее и
важнее, чем большие испытания готовит пресс судьбы. Так, перед братом
Ирины Борисовны Игорем Паншиным встает выбор разменять жизнь на жизнь немца (в
окружении он оказался один на один с противником) или, пройдя чистилище плена,
искупить вину трудом на научном поприще и ссылкой.
Не избежал репрессий и Артемьев,
попав в длинный список арестованных сочинских биологов; Ирина Борисовна
вспоминает, что ему инкриминировали желание застрелить Сталина, хотя последнее
сомнительно (здесь также должен следовать комментарий составителя и желательно
— протокол допроса). Возможно, именно этот повод
любящий розыгрыши и шарады Артемьев назвал жене; в реальности же Георгий
Васильевич, напротив, пытался оправдать отца народов: «Он был убежден, что все
репрессии — это хорошо организованная и не понятая нашим правительством диверсия»,
поскольку, говорит Ирина Борисовна «Сталин был, безусловно, очень умный и очень
волевой человек. Ну как он мог поверить, что три четверти населения Советского
Союза против советской власти…».
Именно в этих попытках разобраться в
общей трагедии, а не в пафосе (см. эпиграфы) автора-составителя звучит «реквием
по русским интеллигентам». В боли по утраченным жизням, ощущении единства
интеллигенции с народом и — несмотря ни на что! — с властью: показателен факт,
что в конце жизни Артемьев решил вступить в партию — после всех страданий и
лишений…
Лакуны в комментариях и примечаниях
заставляют рыскать по страницам, выискивая соответствия и несоответствия,
проверяя и сопоставляя факты. Вот один пример. Как факт подается свидетельство
Э. Белтова: отца Ирины Борисовны расстреляли (с. 76).
Как возможный факт — слова И.Б. о коллеге-селекционере, свидетельствующем о
смерти Б.А. Паншина на лесоповале, или — слова чиновника о гибели отца при
попытке бегства (с. 85). Почему подобные свидетельства не упорядочены и не
снабжены пояснениями — решительно непонятно.
Тем не менее рассказ Ирины Борисовны
(как она говорила, жена научного работника — это профессия) — драгоценный
памятник эпохи. Ее слова, сказанные порой между делом, обладают особой силой выстраданности: «Когда Георгия Васильевича арестовали, нам
было по 29 лет. А вновь мы стали жить, когда нам было по 46. Итого, 17 лет он
жил в заключении». (Потом, добавим, последовала высылка на Крайний Север.)
Отсутствие литературной обработки в
данном случае работает на образ, оживляя человека; это, однако, не оправдывает
косноязычно написанных, к счастью, редких переходов за авторством Демочкина. (Слово «я» в этих вставках доминирует — в одном
предложении до трех аутолингвофелляций.) Вот
составитель, примеривший роль автора, рассказывает, что в процессе работы над
книгой сыну «Данилке не было и годика» (с. 17); вот упоминает, что будет
работать на «Радио России» (с. 19); вот любуется дочкой, играющей угольками (с.
144); вот делится дальнейшими творческими планами (с. 166)…
Это все мило, но как подобные рефлексии соотносятся с темой книги — остается
гадать.
При всех недостатках издания тема и
цель (показать эпоху без прикрас) — безусловно, значительны. Вот только там,
где герои сборника, напрямую пострадавшие от репрессий, пытаются разобраться в
причинах трагедии (рефрен: не мог террор родиться изнутри — это фашистская
диверсия, не иначе, с. 58, 63), Демочкин вколачивает
в сваи читательского восприятия: «Гореть <имярек> в аду». Жалко —
богатый, разноплановый и востребованный материал попал в руки человека, не
способного — или не готового — им грамотно распорядиться2.
1
Отдельно хочется сказать, но вынести за границы рецензии, об эпиграфах. (Это
мелочи, но, увы, именно они больше прочего подрывают читательское доверие.)
Так, сборник открывается двумя цитатами: «На деле это не мозг, а говно (речь об интеллигенции. — В.К.)»
(В.И. Ленин) и «Гореть Иосифу Виссарионовичу вечно в аду» (из разговора). И
если первая цитата взята из переписки (эпистолярный жанр нередко грешит
намеренной экспрессивностью), то вторая очевидно неуместна. В книге о сложном и
противоречивом периоде истории — по сути, в исторической книге — авторитеты из
когорты «одна баба сказала» вредят объективности.
2
Разумеется, за исследовательско-собирательскую работу
я составителю благодарен — тема, которой он занимается, существенна и
актуальна. И краеведческая миссия Г.А. Демочкина
заслуживает, на мой взгляд, похвал. Вопрос в другом — какой продукт получился
на выходе.