Поэтическая строка. Новые имена в поэзии
Составление, предисловие: Р. Рубанов
Опубликовано в журнале Знамя, номер 9, 2016
Поэтическая
строка.
Новые имена в поэзии. Составление, предисловие: Р. Рубанов.
— М.: Фонд СЭИП, 2015.
В
сборнике «Поэтическая строка» представлены работы авторов, родившихся
преимущественно в восьмидесятые годы двадцатого столетия. Самые старшие застали
советскую эпоху, те, что моложе, — ее распад и становление нового
государственного режима.
Авторы сборника (даже самые зрелые)
нередко обращаются к теме детства. В самых разных манерах письма. Пусть в
предисловии к альманаху звучит мнение о том, что идея «уменьшения доли
верлибров и возвращение к классическому видению поэзии» — исключительно
положительная тенденция, книга помимо привычных силлабо-тонических катренов
содержит разные вариации свободного стиха. Странно, что о практиках
стихосложения, давно переставших быть чем-то из ряда вон выходящим, говорят как будто бы с опаской. Благо содержание сборника
неоднородно, и дискриминация по отношению к каким-либо методам письма
отсутствует.
Поэзия в книге действительно молодая,
тексты «юны» во многих смыслах — это свойство можно рассматривать и как
положительное, и как отрицательное.
Неопытность в стихосложении легко
себя обнаруживает: «…Так сердце болит, / Так мучительно ноет, / И страшные
сны по ночам беспокоят, / И невозможно, / Так жить — безысходно, / С оглядкой и страхом / Что происходит?» — эта цитата
исчерпывающе демонстрирует общую для многих начинающих стихотворцев склонность
использовать первые пришедшие на ум фразы, встраивать в размер и сглаживать
окончания строк не самыми искусными рифмами. Знакомое каждому человеку
переживание выражено перечислением самых поверхностных его свойств. Переживание
не переосмыслено ни образно, ни посредством формы. «Есть те, с кем ежедневно
я созваниваюсь, / Есть те, кому лишь изредка звоню. / Есть те, кто дарит сердцу
и сознанию грусть, / Потерей обжигая жизнь мою». Прямота этих двух авторов
остается свойством натуры, но не срабатывает как литературный прием. Не
становится приемом и аскетичная рифмовка. Это не «Мне жалко, что я не зверь»
Александра Введенского, где подбор слов только внешне кажется спонтанным, где
наивность речи резонирует с глубиной философского поиска: «Еще есть у меня
претензия, / что я не ковер, не гортензия. / Мне жалко, что я не крыша, /
распадающаяся постепенно, / которую дождь размачивает, / у которой смерть не
мгновенна». Ироническая подача могла бы оправдать авторов, однако эти
тексты предельно серьезны. Необходимо мастерство, чтобы такая откровенность,
как и «слова с поверхности», не перерабатывали поэтическую руду в
нехудожественную прозу, разбитую на строчки.
Наивную интонацию очень любят детские
поэты. В альманахе представлены и они. Наибольшее внимание привлекла подборка
Юлии Симбирской. Ее стихи не назидательны, остроумны и, что очень важно, не
демонстрируют дистанции между автором и теми, кому адресованы: «Я толкаю
локтем брата / — Посмотри в иллюминатор. / Лес еще увидеть можно
/ И лоскутики-поля. / Мы летим и осторожно / Закругляется Земля». Поэт как
будто сама превращается в ребенка, и этому способствует не только речевой
ракурс (стихотворение звучит от первого лица), меткая наблюдательность, жадный
интерес к окружению, как у первооткрывателя. Симбирской от текста к тексту
удается не просто оглядываться на детство, а раз за разом возвращаться туда: «Я
мыльную пену / Качаю в руке. / Вот мир отразился / В
одном пузырьке. / Потом в остальных / Я миры отыскал. / И каждый искрился, / И
каждый сверкал. / А сила в руке у меня — / Будь
здоров! / Легко мне качать / Миллионы миров». Здесь очень точно отражено
состояние сознания в ту пору, «когда деревья были большими». Ребенок, говорящий
с нами из этих стихов — маленький умный демиург. Он убежден, что держит на
ладонях множество вселенных, и его убежденность заразительна. Важно то, что
Юлия Симбирская относится к герою своих стихотворений без самолюбивого
снисхождения, что и сделает их симпатичными для тех, кто только начинает
знакомиться с книгами, а улыбчивая серьезность автора сделает этого героя
интересным собеседником и для зрелого читателя. «Ребенок» Симбирской
приветствует мир, не расстается с цветными карандашами и торопится запечатлеть
все, что считает важным. Фоном для ее стихов выступает ряд неудачных попыток
сделать то же самое: «Руки материнские — золотые руки, / Руки материнские —
теплые руки, / Руки материнские — светлые руки, / Когда болеешь, лекарство
души, / На руках матери, я маленький ребенок, / На руках матери, я счастливая
девочка, / На руках матери, я птичка в гнезде, / На руках матери, я светлый
лучик солнца, / Руки материнские — вкус готовящейся еды, / Голову свою
преклоняю я, руки материнские, / Руки материнские — люблю я ваши руки». Перед
нами попытка сделать коллаж из воспоминаний и объединить их в нечто цельное
фразой-рефреном, однако воспоминания перечислены слишком общие. Эти
«материнские руки» абстрактны, не «присвоены» индивидуальной характеристикой,
из-за чего слова остаются прозябать в пределах своих бытовых (словарных)
значений и не становятся путями в авторскую вселенную. И такого уровня
стихотворений в сборнике, увы, немало.
Иначе подошла к решению схожей задачи
Мария Галкина: «”о” / пахнет / осликом /
пасущимся в поле / над тихой Окой / пахнет покоем / маминой шеей / теплой рукой
/ мама — Оля». Как в свое время Артюр Рембо
обнаружил в себе «цветной слух», так Мария почувствовала слух тактильный и
обонятельный и реконструировала своим стихотворением один из принципов работы
человеческой памяти. Ее «склейка» немногословна, однако эта миниатюра звучит
куда достовернее и убедительнее песни о материнских руках. Из произнесенного
звука плавно выстраиваются связанные с ним авторские ассоциации. «О»
действительно «пахнет покоем», и Мария внимательно следит за тем, чтобы
читатель не произнес его громче, чем следует: «ослик», а не «осел», «над тихой
Окой», а не просто над «Окой», «Оля», а не «Ольга». Так же очень важна структура
стихотворения: короткие (максимум из трех слов) строки не рассеивают внимание и
не дают возникающим вспышкам смешаться в калейдоскопическом хаосе. Эта
миниатюра, как и предыдущий текст, выражает чувства ребенка к матери, но робко
и бережно, игнорируя те ресурсы речи, что могут это чувство обесценить своей
нехудожественной прямотой.
Поэты альманаха, погружаясь в детское
сознание, не ограничиваются техникой монтажа. Гала Узрютова
предпочла добиться этой цели, воспроизведя эпизод — повседневный (с одного ракурса)
и выходящий за рамки обыденности (с другого): «Слон — в декабре — хоботом
воду не пьет / Индийские реки — все — уже превратились в лед / И грабли
взрыхлили спину от ушей до хвоста / Ступай погонщик Дима — очередь пуста / Эта
вышка тянется не от хвоста до ушей / Ржавеет не от ноля метров до ста / А
твердеет под ногами от пяти лет до двадцати двух / И холодеет ночью /
Комбинезон раздвигает застывшую борозду / Дима шершаво стекает / В индийскую —
реку — ту / — Митя, опять извозился, быстро пошли домой! / — Мама, а как же
слон? Замерзнет, он же живой! / Никуда — твой слон — не — денется / завтра с
бабушкой пойдете в парк, / и покатаешься». Текст с первых строк не скупится
на загадки: климатическая аномалия; нетипичное для индийского погонщика имя,
звучащее в императивной реплике, непонятно кем произнесенной; насыщенность
описательными подробностями, которые не сразу удается соотнести друг с другом.
Первым ключом становится ворвавшийся в этот странный неприветливый мир
человеческий диалог. Слон оказался ржавой горкой, уткнувшейся своим спуском в
замерзшую реку, а та безответная реплика — внутренним обращением Димы к самому
себе. Гала Узрютова создала два плана реальности:
повседневный и фантазийный. Ребенок силой воображения пытается спасти
повседневность, преобразуя ее. Безвыходность смоделированной ситуации — в том,
что измененная реальность тоже нуждается в спасении — она, будучи живой,
унаследовала от нашего мира холод, ржавчину и смертность. Спасая будни
воображением, ребенок подверг опасности свой собственный мир, который будет
умирать всякий раз, стоит создателю выйти за его пределы. А воскреснуть ему
будет тем сложнее, чем старше станет «погонщик».
В предисловии к сборнику Роман Рубанов отмечает высокое качество произведений, авторам
которых Форум помогает выйти в литературную жизнь. Однако очевидно, насколько
сильно различается уровень мастерства авторов. Хотелось бы большей строгости
отбора. Это столкновение слишком разных «весовых категорий» неуместно на
литературной площадке, провозглашающей свой авторитет в вопросах словесности.
Бесспорно, ряд участников Форума подает большие надежды, но стоит ли
публиковать с ними рядом тех, чья неопытность столь очевидна на их фоне?