Опубликовано в журнале Знамя, номер 9, 2016
Об авторе | Сергей Вадимович Цирель — доктор
технических наук, профессор Петербургского филиала Высшей школы экономики.
Автор «Знамени» с 2011 года. Прошлая публикация — «Почему Россия разлюбила
Путина» (2012, №5).
Прежде чем говорить о сегодняшних
представлениях о нашем будущем, посмотрим, каким оно казалось нам еще несколько
лет назад. Естественно, за основу для рассуждений (впрочем, не столь далеких от
рассуждений многих моих единомышленников) я возьму свои статьи середины
прошлого десятилетия. В статьях 2006–2008 годов я, как и многие мои
единомышленники, как правило, исходил из умеренно оптимистического сценария,
который тогда полагал достаточно вероятным. Мне казалось, что на смену
криминальным героям 90-х идет новое поколение — столичные трудоголики,
дети которых получат шанс изменить и модернизировать Россию. При этом у меня не
было особых иллюзий относительно их моральных принципов, взглядов и способности
к самоорганизации, но была надежда, что они станут тем зернышком, из которого
прорастет новая Россия1 .
«Пессимистический взгляд на мир
заставляет говорить, что им не нужна конституция, им достаточно севрюжины с
хреном. Наши трудоголики либо не ходят на выборы
вообще, либо голосуют за чиновников «Единой России», с которыми можно
договориться на взаимовыгодной основе, либо, что уж совсем неприятно для
либерала, — за откровенных шовинистов.
Мы можем сказать про них еще немало
горьких слов. Они сильно заражены национализмом и национальными фобиями,
особенно по отношению к южным народам нашей страны, они равнодушны к
либеральным лозунгам и совсем не привержены демократии. Их подчеркнутый
патриотизм по-прежнему не вызывает у них никакого желания делиться своими
доходами с бедными, старыми и больными. Они готовы давать взятки чиновникам (а
те готовы их брать и просить о новых), их устраивает персоналистский
режим Путина, защищающий их от тихого недовольства бедняков и частенько греющий
души антизападническими и шовинистическими речами.
Рабски подражая американским традициям в офисах и даже квартирах, они подчас
пышут антиамериканизмом в стиле славного президента Ирана [тогдашнего
президента Ахмадинежада. — С.Ц.].
Антиукраинские, антигрузинские и другие пятиминутки ненависти находят живой
отклик у большинства населения нашей страны, и наши продвинутые трудоголики среди первых рядов их подпевал».
Но в то же время я отмечал, что «эти
люди, в отличие от нас, воспитанных и живших при советской власти, и
экономически, и психологически гораздо более независимы от государства. Идеал
государственного патернализма (вместе с коллективизмом, духовностью и
соборностью) на словах им не менее близок, чем всем остальным. Но на деле (как
нынче говорят, по жизни) они другие. В тех ситуациях, когда мы побежим с
челобитными к начальству или, наоборот, сядем писать гневные прокламации, они
пойдут в суд или к чиновнику, с которым можно договориться. Они не будут
взывать к справедливости и чувству долга начальства, они будут сами решать свои
проблемы».
Хотя я и не полагал оптимистический сценарий
основным, но все же считал его вероятным и реальным. Самым главным мне казалось
то, что эти люди приобретают или даже уже приобрели навыки самостоятельной (как
от государства, так и от мамы с папой) жизни. Если мы
когда лишь мечтали о разъезде со своими родителями, а зачастую так и жили трехпоколенной семьей до седых волос, то эти люди (в том
числе наши собственные дети) уже в двадцать пять лет считали позором жить в
родительской квартире. Они находили самые невероятные варианты снять квартиру,
обставить в современном духе (хотя без вкуса и на одолженные деньги). Они
внешне больше походили на западную молодежь из фильмов и книг, чем на наши
воспоминания о своей молодости.
Это антизападное поколение, смеющееся
над западниками-либералами и одобряющее персоналистский
режим Путина, по сути дела, первое самостоятельное независимое поколение с
вполне западными бытовыми привычками и даже трудовыми навыками. Они хотят и
умеют зарабатывать деньги с помощью напряженного квалифицированного труда.
При этом, в отличие от населения
западных стран, у них нет ни желания, ни навыков самоорганизации. Каждый за
себя и только для себя. Но даже и здесь мы можем разглядеть в микроскоп
малозаметные перемены — кондоминиумы, другие формы самоорганизации в жилищах,
протесты автомобилистов. Этого очень мало, заметнее зреют националистические
партии полуфашистского и откровенно фашистского толка, но все же какая-то,
пусть мелкая, бытовая и меркантильная, самоорганизация нарождается на наших
глазах.
Мой прогноз не был однозначно оптимистическим,
но именно оптимистическому варианту я уделял особое внимание, ибо это
единственная надежда.
Что ждет нас в ближайшем будущем? Как
сможет и сможет ли персоналистский мягкоавторитарный режим Путина перейти в более
демократический? Или нас ждет откровенная диктатура? Как посчитала Л. Шевцова,
существует примерно в три раза больше аргументов в пользу худшего варианта, и с
ней трудно не согласиться.
При этом я считал, что перемен к
лучшему надо ждать «не в масштабах электорального цикла, а в масштабах
смены поколений».
Основная надежда состояла в том, «что
дети наших детей, которые родились буквально вчера или которым суждено родиться
завтра, унаследуют самостоятельность своих родителей, их экономическую и
психологическую независимость от государственной власти. И в то же время наши
внуки вспомнят о политической активности своих дедов и, не уточняя, как недолго
она длилась, зададутся простыми вопросами: если государство так малоэффективно,
то почему оно имеет столько прав? почему мы так сильно зависим от государства и
почему оно так слабо зависит от нас?
Конечно, нельзя гарантировать, что
такой момент обязательно наступит, — для настоящих предсказаний надо предвидеть
положение во всем мире, включая цены на нефть. Но даже если наступит, то это будет
не завтра.
Самый ранний период, на который можно
надеяться, — это значимое вступление обсуждаемого поколения (дети наших детей)
в политическую и экономическую элиту общества. В революционные эпохи люди
вступают в большую политику рано, в возрасте около 30 лет, и в этом случае
начало перемен следует отнести примерно к 2025–2035 годам. При эволюционном
развитии вступление в большую политику происходит позже, и тогда перемен можно
ожидать лишь в 2040-е. В общем, критическая дата — это приблизительно 2035–2040
годы.
Сейчас можно констатировать, что тот
оптимистический сценарий либо нужно вообще откинуть, либо отложить на более
долгие сроки, которых, скорее всего, в нашем быстроменяющемся мире у России уже
просто нет.
Написанные тогда слова были так
осторожны и амбивалентны, что для построения пессимистического сценария надо
изменить очень немногое.
Во-первых, наступление на частный
бизнес и расширение роли государства в экономике, равно как во всей
социально-политической роли страны, превратило добрую половину моих трудоголиков или, иначе говоря, новый средний класс, в
государственных служащих, высокооплачиваемых бюджетников или работников
госкомпаний. Постсоветский новый средний класс стал приближаться к (прото)среднему классу советского времени, но уже без
иллюзий возможности заснуть в СССР и проснуться в Швеции или в другой успешной
стране Европы с рыночной и социальноориентированной
экономикой.
Во-вторых, Крым, украинская эпопея, телепропаганда и однозначное обвинение девяностых во
всевозможных грехах — как реальных, так и сильно преувеличенных или придуманных
нынешними пропагандистами, — да и просто неприятностях, совпавших по времени с
правлением Ельцина (например, падение нефтяных цен), — изменили взгляды многих
людей, причем не только конформистски настроенных, но
и вполне думающих, и общую моральную атмосферу страны.
В-третьих, падение нефтяных цен,
несмотря на героические и недооцененные усилия финансово-экономического блока
правительства, все более сказывается на уровне жизни населения и структуре экономики.
А по мере исчерпания различных заначек и размывания стереотипов времен
нефтяного благополучия будет сказываться все больше и больше.
В своем в основном сбывшемся прогнозе
на 2015 год2 и недавно опубликованном
на 2016-й3 я не предвидел особых бед до конца текущего года,
но выдвинул предложение, что нынешний год будет последним более или менее
спокойным годом без резких перемен в обыденной жизни произвольного обывателя.
Не могу подтвердить свое ощущение данными социологических опросов, но у меня создается
ощущение, что высказанное выше предположение «разлито в воздухе». Даже весьма конформистски и патриотично настроенные люди чувствуют, что
мы слишком легко перенесли троекратное падение цены нефти и конфронтацию с
ведущими странами, случившиеся одновременно, и платить за это еще придется.
Я не возьмусь за описание этих
трудностей и перемен, их прогнозировать сложнее, ибо слишком велико влияние
внутрироссийских и мировых текущих событий, скачков нефтяных цен, неожиданных
результатов выборов в ведущих странах, болезней и смертей ведущих мировых
политиков.
Будем считать, что все основные
перемены уже состоялись; как сверхвысокие, так и сверхнизкие цены на нефть и
другое сырье остались в прошлом, безумный китайский экономический рост
основательно замедлился, роботизация и автоматизация сильно изменили экономику
западного мира и даже весь мир в целом, и т.д. И обсудим лишь один вопрос: что
ждет Россию в этом изменившемся мире?
Начну с того, что, на мой взгляд, нет
оснований считать, что заливание экономики деньгами по Глазьеву4 и/или Столыпинскому
клубу5 (если даже это в той или иной мере случится между
нынешним и обсуждаемым временем) сможет что-нибудь принципиально изменить,
кроме скорости инфляции. Прежде всего, слишком мало таких промышленных товаров
и услуг, которые Россия могла бы в массовом масштабе поставлять на мировой
рынок, потеснив других конкурентов. Ни состояние мирового рынка, ни надежность
России как поставщика (слишком любящего политизировать внешнюю торговлю), ни
стоимость труда российских работников (даже при нынешнем курсе российского
рубля), ни его качество, ни демографическая структура населения, ни состояние
российских исследований и разработок не дают оснований для оптимистических
прогнозов.
Поэтому остается предполагать, что
экспорт промышленных товаров, как и сегодня, в основном ограничится
вооружениями, некоторыми особо хорошо и дешево изготовленными западными
моделями на заводах с западным оборудованием, а также сильно сократившимся
экспортом модернизированных советских изделий и запчастей к ним нашим ближайшим
соседям и самым отсталым странам четвертого мира.
Кроме того, несмотря на все
достижения в ресурсосбережении и альтернативной энергетике, и даже резкое
замедление китайской экономики и другие факторы, мир по-прежнему будет
нуждаться в самом различном сырье — от нефти до пшеницы и от меди и никеля до
леса и морепродуктов. И страна с самой большой территорией останется одним из
важнейших поставщиков сырьевых товаров. Более того, рост потребности в
продовольствии, всемирное потепление и растущая нехватка пресной воды
существенно повысят роль России как экспортера пшеницы и других продуктов
растениеводства.
Также несмотря на массовый отъезд
успешных ученых, инженеров и программистов, в России все равно останется еще
немало громких и тихих патриотов, пассивных, нерешительных и/или больных людей,
не желающих или не имеющих возможности эмигрировать, с хорошим знанием физики,
математики и информационных технологий. Поэтому даже продолжающаяся деградация
наших университетов, КБ и НИИ не остановит полностью российскую техническую
мысль и не перекроет тонкий ручеек российского высокотехнологического экспорта
и приток денег от оффшорного программирования и оффшорного инжиниринга.
Далее, малозаселенная российская
территория, о чистоте которой столь мало заботятся сами россияне, в той или
иной степени будет использоваться для экологически грязных производств, прежде
всего китайскими фирмами6 . Конечно,
этот источник валютных поступлений не будет афишироваться — наоборот, будет
прятаться под разными другими именами. Но пустые земли без хозяйского отношения
к ним будут провоцировать центральные и местные органы власти, а также просто
предприимчивых людей к занятиям выгодным бизнесом подобного сорта.
Подводя итог сказанному выше, мы
приходим к выводу, что ни снижение цен на сырье, ни провалы различных планов
модернизации российской экономики не приведут Россию к катастрофической
бедности и не превратят нас в страну четвертого мира. Россия останется
небогатой, но достаточно благополучной страной, способной прокормить свое
население хлебом с маслом, хотя и без икры.
Со значительной долей уверенности (не
буду оценивать ее в процентах) можно предположить, что экономический строй
России после различных экспериментов, скорее антилиберальных,
чем либеральных, вернется в состояние, близкое к нынешнему (а также к
экономическому строю предреволюционной России):
— обширный теневой полунатуральный
сектор, представленный более не проституцией или торговлей наркотиками, а
нормальным мелким бизнесом, не желающим ни платить налоги, ни подчиняться
правилам (как излишним и неразумным, так разумным и необходимым);
— чахлый легальный мелкий бизнес,
состоящий в основном из надводных частей полукриминальных сетей и полуживых стартапов;
— более мощный средний бизнес,
аффилированный с местными властями;
— и, главное, обширный крупный
бизнес, большей частью государственный или почти государственный и
одновременно, тоже большей частью, фактически отданный на откуп отдельным лицам
и мелким группам, тесно связанным с высшим руководством.
Самая загадочная и неопределенная
вещь — это масштаб присутствия в российской экономике иностранных компаний и
размер внешних инвестиций, ибо желание получить новые технологии (в том числе
китайские) и дешевые кредиты будет сосуществовать и бороться со страхом
попасться в руки иноземных жуликов, потерять контроль над экономикой страны и денежными потоками и простой ксенофобией.
И здесь я перехожу к самому главному,
о чем хотел сказать в этой статье.
Постпетровский период русской истории заканчивается. Мы возвращаемся в XVII
век.
Идея такого возвращения в прошлое уже
давно обсуждается в русской художественной литературе (пожалуй, ярче всего в
«Дне опричника» В. Сорокина7 ), но эти
обсуждения все же больше ориентировались на стилистическое сходство, чем на
положение страны в мировом сообществе, существенно изменившемся за четыре века.
Я же, наоборот, оставлю в стороне
различные внешние стилистические сходства (от очертаний границ до очередей к
поясу Богородицы) и сконцентрирую свое внимание на том, что мне представляется
наиболее важным.
Прежде всего отметим, что вторым по
важности (после военно-космических успехов) предметом гордости нынешних россиян
является классическая российская культура — Пушкин, Толстой и Достоевский,
Чехов, Чайковский, Стравинский и Дягилев, Набоков, Бунин, Рахманинов,
Пастернак, Менделеев, Капица и Ландау8 ,
другие литераторы, ученые, композиторы, музыканты и художники.
Но в XVII веке не было ни военных, ни
технических, ни гуманитарных успехов таких масштабов. Все мировые достижения
допетровской русской культуры можно перечислить по пальцам одной руки:
иконопись (прежде всего Андрей Рублев и Максим Грек), «Слово о полку Игореве»,
деревянное зодчество. В общем-то на этом список можно было бы и оборвать, но
для большей полноты внесем в него также храм Василия Блаженного, Житие
протопопа Аввакума и русскую печь. Уверен, что многие читатели смогут изыскать
еще немало пунктов.
Но, как бы мы этот список ни
продолжали, он и в самом расширенном виде не идет ни в какое сравнение с
достижениями итальянской, французской, английской, китайской, персидской,
греческой и многих других культур. При любой, самой благоприятной оценке
допетровской Руси она, несмотря на свой гигантский размер, остается в
культурном отношении второстепенной или даже третьестепенной страной. И даже
славные победы наших предков, о которых принято писать в учебнике истории
(Ледовое побоище, Куликовская битва, стояние на Угре, битва при Молодях и др.)
также второстепенны в мировой истории.
Иными словами, допетровская Русь —
это территориально очень большая страна (и, вероятно, имеющая право назваться
не только региональной, но даже великой державой), но с второстепенными,
достаточно бедными культурой и историей — как мы уже знаем, Русь не остановила
похода Батыя в Западную Европу (вопреки Пушкину).
И именно это я вкладывал в слова «возвращение
в XVII век». Конечно, никто не вычеркнет из истории России ни побед над
Наполеоном или Гитлером, ни периода военно-политического соперничества с США,
ни, тем более, Толстого с Достоевским. В историческом смысле Россия навсегда
останется великой державой.
Но все это будет всего лишь историей,
а не настоящим. Причем провал будет много глубже, чем выпадение Англии, Франции
или Голландии из реального списка великих держав. Перечисленные страны, в
отличие от России, не только сохраняют память о былом и значимую роль в мировой
политике, но также по-прежнему находятся среди самых развитых и экономически
успешных стран мира, сохраняют ведущую роль в различных областях культуры, в
создании новых трендов и т.д. и т.п.
Россия разом проваливается из
сверхдержав, обещавших показать прообраз будущего, в сырьевую страну третьего
мира, действительно важную для остального мира только как источник сырья и как
потенциальная или даже реальная военная опасность. Главная надежда России
удержаться в центре мирового внимания (исключая военные действия и откровенно
агрессивные акции) заключена в проблемах глобализирующегося
мира, напрямую с Россией не связанных. Прежде всего в неустойчивости всего
современного мира, обострении социальных противоречий (например, рост неравенства
в западных странах), столкновении несовместимых социально-культурных стилей
(например, однополые браки vs традиционные нравы),
явной близости новых больших перемен и, соответственно, наличии больших групп,
ориентированных на сохранение традиционных культурных образцов. Именно
претензия на способность сбережения и репрезентации любых норм прошлых времен,
от консервативных (вплоть до открытого мракобесия) до социально-популистских
(включая знаменитое «отнять и поделить»), в любых самых невероятных сочетаниях
— и есть главная надежда российской элиты найти свое место в решении (или,
наоборот, обострении) узловых проблем современного мира.
Однако ускоряющаяся деградация
российской петроэкономики, которая, как мне
представляется, в конечном счете приведет Россию к достаточно устойчивой, но
второстепенной роли в социально-экономическом устройстве мира, поставит под
сомнение и роль России как традиционалистского центра. Тем более что
потенциальная возможность стать традиционалистским центром основана не на идейном
багаже российских консерваторов, а, в основном, на военных и финансовых
возможностях России. В то же время, как ни странно это звучит в наши дни, в не
столь отдаленную эпоху быстрых и масштабных перемен в более успешных странах не
слишком богатая, но и не катастрофически бедная, с более или менее европейской
культурой и европейским климатом Россия может стать не идейным центром
традиционализма, а просто прибежищем людей, не приемлющих перемен,
безотносительно к идейным мотивам их желания эмигрировать. Что в свою очередь
может стать дополнительным источником валютных поступлений и моральным
подкреплением существования России как сонного царства.
И в заключение. Для людей старшего
поколения, приближающихся по возрасту к пенсии (как автор статьи) или уже перешедших
пенсионный рубеж, воспитанных в представлении, что «от тюрьмы и сумы» не стоит
зарекаться, обеднение и провинциализация страны
станут нежелательным, хотя и подсознательно допускаемым обстоятельством. Мы,
как и другие люди на Земле, не хотим бедности и отсталости, убогой бессильной
медицины, сознания своей никчемности. Но готовы к этому и не имеем ни сил, ни
возможностей противостоять текущим и грядущим напастям.
А вот более молодое поколение,
по-видимому, разделится на неравные группы. Первая, существенно меньшая по
численности группа будет состоять из граждан мира, готовых уехать навсегда из
России или в разных формах жить на два дома. Вторая, большая группа будет
состоять из домоседов, которые, слушая обманную пропаганду сохраняющегося
российского величия, на самом деле смирятся с тихим прозябанием на задворках
мира и еще найдут немало прелестей в том, что мы остались в стороне от
захлестнувших мир событий.
1 Цирель С.В. Русские европейцы между
«казаться» и «быть». http://www.liberal.ru/articles/cat/891
2 Цирель С.В. Что будет с российской экономикой в 2015
году? http://polit.ru/article/2015/01/05/economy/
3 Цирель С.В. Что будет с российской экономикой в 2016
году? http://polit.ru/article/2016/01/13/russian_economy/
4
Глазьев С. Ю. О неотложных мерах по укреплению экономической
безопасности России. http://znanie-vlast.ru/doc/doklad_glazeva.pdf
5 Столыпинский клуб. Доклад «Экономика
роста», октябрь 2015.
http://www.ci-razvedka.ru/Docs/Stolyoinskyj-Klub-Doklad-Po-Ekonomike-Rossii.pdf
6 Минвостокразвития: Китай готов
перевести ряд производств на Дальний Восток. Сообщение ТАСС от 6 апреля 2016 г.
http://tass.ru/ekonomika/3181944
7
Сорокин В.Г. День опричника. — М.: АСТ, 2015.
8 Не
надо придавать большое значение самому перечню (часть имен можно вычеркнуть или
заменить на другие, не меняя сути высказывания). Важно то, что большую часть
этих имен знают и помнят не только грамотные жители России, но также
образованные люди во всем мире.