Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2016
Об
авторе | Олег
Владиславович Бабинов родился в 1967 году в
Екатеринбурге. Окончил философский факультет МГУ. Поэтический сборник «Никто»
из литературной серии «Книжная полка поэта» (апрель 2016 года) издан в качестве
приза участнику Международного литературного конкурса «4-й Чемпионат Балтии по
русской поэзии». Живет в Москве.
Московский снег
Московский снег,
давимый джипом,
настырно липнущий к метле
ферганца, тлеющего гриппом,
утопленного в янтаре
иллюминации
вечерней,
зажжённой над тверской-ямской,
чтоб между лавкой и харчевней
след родовых своих кочевий
нашёл очкарик городской,
иди, засыпь дорогу
к яру
и с яра съезд к сырой земле!..
…Крути, ямщик, верти сансару
напра-нале.
Всех замело — коня,
поводья,
отчизну, веру и царя.
Так сладко замерзать сегодня —
особенно почём зазря.
Вороны в утреннем
навете
накличут голод и чуму.
А ты один, один на свете,
несопричастный ничему.
Рядовой Рахманинов
Не жалей ни меня,
ни прочих нас —
мы родом из века каменного,
но, Господи, слава Тебе, что спас
рядового Рахманинова!
Мы пошьём войну на
любой заказ —
хоть тотальную, хоть приталенную,
хоть со стразами, хоть без всяких страз,
необъявленную, отравленную.
Санитар, санитар,
не тяни, бросай —
не того потащил ты раненого.
Не спасай меня, но во мне спасай
рядового Рахманинова.
Секс (памяти юности)
бедный мой барабан
бом бом бом-бом-бом бом
ливень и автобан
бом бом бом-бом-бом бом
маленький кинозал
чёрно-белый фильм
борхес и кортасар
как умереть живым?
у нас тут по будням
дождь,
по выходным — дождь
слово ей скажешь — ложь
слово ей скажешь — дрожь
как умереть живым
бедный мой барабан
летом поедем в крым
вчера напились в хлам
автостопом в крым — как на исповедь в храм,
как восстание — секс.
А завтра придётся сдаваться нам — вам
с историей кпсс.
Колобок
когда б вы знали по каким сусекам
какой метлою и каким скребком
сметён был ставший этим человеком,
в каких углях он пёкся голяком
о мудрый и коварный
крокодил,
решающий задачу как добычу —
не от таких я, брат мой, уходил!
не о таких я по ночам захнычу
какие тени щерились
из ниш
разверзнутого настежь ренессанса!
каких химер на дне высоких крыш
он соблазнял, любил — и расставался!
он колобок он счастия не ищет,
он до зари останется со мной —
пока горячий уголь нежно свищет
под круглой и дымящейся спиной
Шансон частолетающего пассажира
я вдавлен в обивку
скрипучего кресла мне жаль умирать молодым
простой пассажир обречённого рейса в сияющий ершалаим
я брошу курить не вернусь в департамент уйду в монастырь и в балет
пусть только господь мне возможность оставит коптить ещё несколько лет
нас душ шестьдесят или семьдесят даже внутри рокового креста
быть может вон тот в бизнес-классе в дишдаше зовётся мохаммед атта
ты мага разлей и глотнём за обшивку за киль фюзеляж и шасси
за собственный страх за чужую ошибку за краткий сюжет bbc
тут всякая тварь имя господа славит а тех кто не славит
порвёт
в надежде на то, что Он мягко посадит сгоревший дотла самолёт
я вдавлен в обивку скрипучего кресла
Моё личное Рождество
с днём рожденья мой
друг мой отец мой судья
это ты меня водишь в разведку
в сияющее бытие из небытия
и садишься петь песни на ветку
зимой — снегирём, а
весной — соловьём
а когда хоронил я папу
это ты шептал мне что смерть — подъём
как в самолёт по трапу
это ты был снегом
ветром солнцем травой
когда рождались мои Анна и Даниил
и это ты тогда говорил со мной
когда я с тобой не говорил
но сейчас ты
младенец и ты сопишь
сладко в своей колыбели
и это единственный миг когда ты не видишь малыш
как я преклонил колени
Бывает, просыпаешься другим
Бывает,
просыпаешься другим —
так, как в момент прозренья алкоголик,
когда бельё нательное пропил.
И видишь, что всю жизнь копил на домик,
а ключик взял и в речке утопил.
Бывает
просыпаешься другим.
Взгляд обретает глубину и резкость —
ты снова на охоте, снова тигр.
И понимаешь, что отныне честность —
единственно достойная из игр.
И вроде мир такой
же, как вчера —
всё так же выйдет месяц из тумана,
всё так же ветра спрашивает мать,
в полдневный жар в долине Дагестана
всё с той же раной предстоит лежать.
А ты уже не мышка,
но — Мышар.
Зубастый царь движенья и сноровки —
проворней и хитрее мышеловки.
Тяни свой сыр, хватай свой божий дар.
*
* *
милая, просто я
вырос у этой реки —
в сонных протоках легко чужаку заблудиться…
на расстояньи сжавшей перо руки
можно увидеть Байрона, Шелли, Китса,
если глаза
зажмурить, да посильней,
можно открыть под ними любую книгу…
можно увидеть, как
тянет старик Орфей
неводом к берегу мёртвую Эвридику
Мышка
вот идёт счастливый
человек
и вокруг взирает без опаски,
а за ним — несчастный человек
(у него слезящиеся глазки),
а за ними — голый
человек
даже без набедренной повязки,
а за ними — первый человек
в старой гэдээровской коляске,
а затем — последний человек,
за повозкой, за последним хаски
Пушкина весёлого
везут,
Гоголя усталого везут,
Мусоргского пьяного везут,
боярыню Морозову везут,
мамонтёнка юности везут,
чтобы заморозить нас во льду.
И к стене, приклеенной ко лбу.
Вот приходит
младшая любовь,
чтобы печь из человека пышку.
Вот приходит средняя любовь,
над повидлом вкручивая крышку.
Вот приходит старшая любовь,
превращая человека в мышку.
Тихо тихо к сердцу и уму
я тебя любимую прижму
Голый
ветер
Запирающий дверь,
поднимающий взор
из-под ноющих каменных век!
Видишь, как незнакомый безбрежный простор
наплывает на берег, на брег?
Отпустивший себя,
подошедший к Отцу
на один захлебнувшийся миг,
не тяни оробелые руки к лицу,
не ищи под щекой воротник.
Голым ветром своим
хлестанёт по щекам,
и живое Его вороньё
загалдит: «Просыпайся платить по счетам,
о любимое горе моё!»
Стежок
Мне подарили на
челне
дубинку и мешок
и право сделать на руне
единственный стежок.
К себе подтягивая
нить,
откусывая связь,
хочу судьбу переменить,
себя посторонясь.
Хочу зашить овраг небес,
заштопать их носок —
но почему-то в тёмный лес
опять ведёт стежок.
«Какой ты швец!» —
смеются чтец
и на дуде игрец,
которым голоса протез
ковал глухой кузнец.
Струится из дыры в носке
кудрявый господин
и пишет ветром на песке:
«Ты — царь Живиодин!»
Легка бикфордова
кишка.
Пинкфлойдова стена
в стране дубинки и мешка
не так чтоб и сплошна.
Мой утлый чёлн среди стремнин
найдёт к руну струю.
Я — бедный царь Живиодин,
и я немножко шью.