(Публицистика в литературных журналах 2015 — начала 2016 годов)
Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2016
Татьяна
Ратькина. «Много шума из ничего? О религии и
искусстве, проповедях и дискуссиях, чувствах верующих и либеральных ценностях».
Октябрь, 2016, №№1
Тема «духовного возрождения и
самосовершенствования» в религиозном понимании, затронутая в фильмах Лунгина, Прошкина и Хотиненко, на
современном этапе, по мнению Татьяны Ратькиной,
развития не получила. К такому выводу автора приводит анализ фильмов «Пациенты»
Эллы Омельченко и «Левиафан» Андрея Звягинцева, а также спектакля Кирилла
Серебренникова «(М)ученик».
Сначала Татьяна Ратькина
останавливается на характере полемики вокруг спорных с точки зрения чувств
верующих произведений. По ее мнению, поклонники постановки «Тангейзера» в
Новосибирской опере отстаивали тот же принцип, что и защитники журнала Charlie Hebdo после известных
событий. Суть их позиции состоит в отказе от компромисса и установке не на
сближение «на основе взаимопонимания и… разумного самоограничения», а напротив — на полное разделение: «Charlie
Hebdo позволили себе действовать без оглядки на
законы мусульманского мира. Ответное действие совершено без оглядки на законы
цивилизованной Европы». В связи с этим автор настаивает на необходимости
«корректного, толерантного разговора».
Здесь, мне кажется, необходимы две
оговорки. Во-первых, все призывы смягчить и скорректировать редакционную
политику Charlie Hebdo или
изъять из постановки «Тангейзера» наиболее раздражающие общественный вкус
элементы не учитывают их функции. Как известно, они играют роль громоотвода.
Если всем желательно, чтобы французы перестали смеяться над карикатурами, а
вместо этого тоже взялись за оружие, то нужно упразднить Charlie
Hebdo. Если нарастающий скепсис по отношению к
чувствам верующих попробовать
закупорить, не оставив путей для выхода, он превратится во что-то менее
безобидное, чем театральная постановка.
По поводу призыва к толерантному
диалогу. Давайте назовем конкретно: кто с кем должен вступить в переговоры?
Иначе это обращение в никуда. Для того чтобы назвать,
нужно как минимум знать, кто стоит за спиной исполнителей теракта, чьи
коммерческие интересы представляет Charlie Hebdo и какие цели преследуют все эти люди. Не думаю, что
широкая общественность имеет доступ к подобной информации. Поэтому рассчитывать
на диалог и взаимопонимание особенно не приходится. Не говоря о том, что
первопричиной расстрела редакции Charlie Hebdo, как и других терактов, являются не карикатуры и прочие «места из блаженного Августина, по
поводу которого мы не сошлись во мнениях», а все-таки война на Ближнем Востоке.
Поэтому, к огромному несчастью, изъятие карикатур из обихода вряд ли разрядит
обстановку.
Оценивая спектакль «Тангейзер»,
автор статьи предлагает прежде всего не забывать о
замысле Вагнера и постараться понять, насколько режиссеру удалось этот замысел
воплотить. Но проблема в том, что если постановщик будет иметь в виду
исключительно замысел Вагнера, то мы неизбежно получим спектакль в стиле ретро.
Для создания актуального спектакля автору все же необходимо
прежде всего чувствовать и уметь выражать дух своего времени. А этого у
режиссера Тимофея Кулябина не отнять.
Шаблонная картина Эллы Омельченко в общем-то к
киноискусству отношения не имеет, здесь можно полностью согласиться с Татьяной Ратькиной. Остаются спектакль «(М)ученик»
и фильм «Левиафан». Первый, как считает критик, изображает религиозность как
«разновидность психического расстройства», а второй «уходит от ответа на вопрос
“что такое вера”, фиксируя ее губительное отсутствие, негатив, пустоту». То
есть о некой истинной вере ни одно из этих произведений представления не дает.
Но ведь Андрей Звягинцев и Кирилл Серебренников и не ставили перед собой такой
задачи. Звягинцев констатировал, что на сегодняшний день христианская идея,
трансформированная в государственную властную идеологию, служит
прежде всего прикрытием лицемерия, властолюбия и воровства. А Кирилл
Серебренников имеет право оценивать религиозность так, как он ее оценивает, и
не искать в этом явлении какую-то другую, более приятную сущность.
А произведения на тему духовного
самосовершенствования существуют, отчего нет? Взять хотя бы роман Людмилы
Улицкой «Лестница Якова». Не в пример лучше, чем конъюнктурное творение
Александра Сегеня под названием «Поп» и снятый по
нему фильм Владимира Хотиненко.
Галина
Юзефович. «Искусство примирения с собой». Октябрь, 2015, № 1
Статья, по сути, является
развернутой рецензией на книгу Михаила Эпштейна «Отцовство». Используя материал
книги, Галина Юзефович подробно исследует возобладавший сегодня «курс на осознанное родительство».
Анализируя сложный и парадоксальный психологический механизм, определяющий
поведение современных родителей, автор статьи вслед за автором книги
констатирует, что «родительство сегодня становится
делом внутренним, направленным на себя ничуть не в меньшей степени, чем на
ребенка». Последний оказывается ценен не столько сам
по себе, сколько в качестве своего рода инструмента, который «гармонизирует
личность отца или матери и примиряет их с самими собой». Отсюда проистекает
потребность родителей максимально долго сохранять насколько возможно полное
духовное слияние со своими детьми: «Осознавая неизбежную конечность
младенчества, просвещенные взрослые сегодня ищут способы сохранить близость с
ребенком и дальше, уже другими методами. Весь сегмент “кидалт”,
по сути своей, способствует достижению этой цели. Детские издательства
(выпускающие книги для совместного чтения и обсуждения), кафе с игровыми зонами
и образовательные проекты, основанные на приобретении совместного опыта, — все
это работает на то, чтобы укрепить и сохранить связь между родителем и
ребенком». Позиции такой категории, как «самостоятельность», сегодня заметно
ослабли в общей системе педагогических приоритетов. Достичь и сохранить
духовную близость с детьми представляется задачей заметно более важной, чем
вырастить человека самодостаточного и способного к независимому существованию.
О результатах можно будет судить, когда нынешнее поколение детей войдет во
взрослую жизнь.
Александр
Мелихов. «Либерализм бездомных и либерализм домовладельцев». Нева, 2016, №№ 3
Александр
Мелихов. «Мы соль земли, мы украшенье мира». Дружба народов, 2015, №№ 12
Автор защищает и оправдывает идею
патриотизма и государственности. «Национальная принадлежность сделалась едва ли
не единственным суррогатом бессмертия», что объясняет массовую неистребимую
потребность в идее национальной общности и патриотизме как строительном
материале для некоего совместного дома. То, что внутри называется патриотизмом
и любовью к Родине, извне объявляют «национализмом, шовинизмом, фашизмом, а
высокие слова приберегают для лагеря собственного». Те же, кто не ощущает
национальную, в нашем случае российскую, «экзистенциальную крышу собственной»,
преисполняются завистью и действуют по принципу «если у меня нет собственного
дома, пусть его не будет ни у кого».
Антиправительственная оппозиция состоит из такого рода завистников. Они
пытаются весьма жесткими методами манипулировать общественным мнением и
общественным сознанием, обзывая патриотов быдлом и
рабами: «Либералы частенько стремятся превратить людей в
автоматы, действующие по неизменной программе, только не по правительственной,
а антиправительственной». Однако народ, руководствующийся интересами
собственной безопасности и невероятно чуткий ко
всякого рода лжи, безошибочно определяет, кто ему друг, а кто враг: «Они (люди) начинают любить вождей только
тогда, когда видят в них защитников и спасителей, то есть тогда, когда внешняя
угроза представляется им еще большей опасностью, — чаще всего опасностью не
столько для жизни, сколько для экзистенциальной защиты». Иными словами, народ
не обманешь. Вожди, по-видимому, к манипуляциям не прибегают, доверием
населения никогда не злоупотребляют и никакой угрозы для «экзистенциальной
защиты» не представляют. А если вдруг прибегнут и злоупотребят, их, надо
полагать, сразу же раскусят. Беспокоиться, в общем-то, не о чем, системы саморегуляции работают безотказно.
Вторая статья представляет собой
изложение утопического проекта. Человеку, как утверждает А. Мелихов,
свойственна вера в чудеса. Она порождает разнообразные утешительные иллюзии и
способствует расцвету лженауки и разного рода шарлатанства. Сегодняшний разгул
мракобесия, как это ни прискорбно, знаменует возвращение к норме. Единственным
ограничителем, который позволяет человечеству не скатиться на самое дно этого
оврага, является наука. Причем наука не прикладная, а фундаментальная, к
которой неприменимо требование так называемой эффективности и сиюминутной
полезности. Со всем этим вполне можно согласиться. Но, исходя из этих абсолютно
здравых рассуждений, автор статьи приходит к выводу о необходимости создания
некой Аристократической партии, ядром которой должны стать ученые. Статья содержит множество аргументов «за», но перечислять их нет
необходимости ввиду очевидной нереализуемости самого
замысла. Ближе к концу читатель погружается в пространство второй главы
«Мертвых душ»: «Если их собрать по всей России, романтиков, мечтающих
причаститься какому-то бессмертию, числом их выйдет целая Финляндия… Осталось лишь… сплотить ряды». «Человечеству достаточно
отказаться от некоторой части банального, чтобы
обрести шанс на небывалое». Если бы человечество было способно «отказаться от
некоторой части банального», мы бы уже, по всей
вероятности, построили Царство Божие на Земле. Или хотя бы коммунизм.
Игорь
Ефимов. «Крутые ступени цивилизации». Нева, 2016, №№ 2
Народы находятся на разных ступенях
развития. При этом народы отсталые завидуют более развитым и передовым. Эта
зависть является основной причиной всех военных конфликтов с библейских времен.
Чувство второсортности и уязвленного самолюбия провоцирует варваров на
отчаянную жестокость по отношению к своим противникам. По состоянию на
сегодняшний день к числу стран продвинутых, по мнению автора, относятся в
равной степени США, Европа, Россия, Индия, Китай. Единственный критерий
развитости — наличие собственного машиностроения. Отсталость же свойственна прежде всего исламским странам Ближнего Востока.
Основная угроза цивилизации исходит именно оттуда. Но не все отдают себе в этом
отчет: политики США, вместо того чтобы сосредоточиться на совместной борьбе с
варварской угрозой, проявляют близорукость, искусственно раздувая конфликт «со
стабильной индустриальной Россией». Это не единственная их ошибка, поэтому США
в скором будущем наконец-таки «утратят свою доминирующую роль в мире». Автор,
конечно, не желает Соединенным Штатам ничего плохого, он просто смотрит правде в
глаза: закат и перерождение этой страны неизбежны. Итак,
ирландцы завидуют англичанам, баски — испанцам, северокавказцы
— россиянам, черные американцы — белым. Не будем торопиться с ярлыками
«шовинизм» или «расизм». Ведь, наверное, что-то в этом есть, учитывая, что сама
статья очевиднейшим образом
демонстрирует зависть и ревность «отдельных россиян» по отношению к
американцам.
Виктор
Дятлов. «“Черкизон”, “Шанхай” и другие…». Дружба
народов, 2016, №№ 2
Автор
рассматривает феномен рознично-мелкооптовых рынков, появившихся в
постперестроечный период, с экономической, исторической и культурной точек
зрения. Сказать, что тема отличается
острой злободневностью и как-то всерьез цепляет, было бы преувеличением. Да и
открытий это исследование никаких не содержит, несмотря на всю обстоятельность.
В статье систематизирована информация, которая в
общем-то известна. Главный вывод состоит в том, что в Россию навсегда пришел
китайский бизнес, продемонстрировавший, в отличие, скажем, от турецкого, чудеса адаптивности. Проиллюстрирован этот тезис
примером иркутского рынка, именуемого в народе «Шанхай». Наиболее интересный
фрагмент исследования посвящен истории
вопроса, то есть материалам советского периода. Автор отмечает, что материалы
эти крайне скудны и обрывочны. Вследствие чего описать и изучить данное явление
оказывается делом чрезвычайно сложным. А не осталось информации по одной
причине: советский колхозный рынок воспринимался как «носитель идеи рыночности в официально нерыночном обществе», то есть как
феномен, которого не должно было бы быть. А «чего не должно было существовать,
то вообще не откладывалось в документах, письменных источниках. Существовал
богатый язык эвфемизмов, умолчаний, намеков…». Именно поэтому, как считает
автор, социалистический период остается до сих пор мало изученным и плохо
осмысленным. Эта проблема представляется более интересной, чем оценка
выживаемости китайского бизнеса в условиях города Иркутска.
Леонид
Павлов «Война. Транспорт. Эвакуация». Новый мир, 2015, №№ 11
Чрезвычайно информативное,
динамичное, подробное и вместе с тем панорамное, документально подтвержденное
описание условий, в которых проводилась эвакуация промышленных объектов в
начале войны. Статья содержит своего рода историческую реконструкцию, для
осуществления которой автор «попробовал поставить себя на место руководителя
эвакуации крупного оборонного завода». Получилось повествование от лица
человека, который пытается управлять сильнейшим стихийным бедствием, постоянно
находясь при этом под дамокловым мечом, готовым обрушиться на его голову в
случае невыполнения поставленной задачи. Бешеный ритм, непредсказуемая смена
обстоятельств, разнонаправленное дерганое движение, столкновение объектов,
перманентное чувство стремительно приближающейся угрозы и опасности создают
нерв, который придает этой живой картине отчаянной борьбы с хаосом не только
документальную, но и художественную убедительность.
Мария
Савельева. «Утверждение через отрицание». Октябрь, 2015, №№ 12
Произведения Гузель Яхиной и Алисы Ганиевой представляют не национальную, а постнациональную литературу. Их взгляд на национальную
культуру дистанцирован, они рассматривают ее не
отдельно, а в общем широком контексте. В этом состоит принципиальное отличие от
того подхода, который был присущ двукультурным писателям
советского времени. Что ж, вполне может быть.
Андрей
Балдин. «Карамзин и океан. Три дорожных сообщения».
Октябрь, 2016, №№ 1
Попытка соединить географию,
геометрию, нумерологию, литературоведение и лингвистику имеет целью…
Автор стремится проследить, каким
образом пространственные перемещения влияют на язык писателя, чтобы…
Зачем все это написано, сказать не возьмусь.
Читатель остается здесь один на один с туманными измышлениями в сослагательном
наклонении и абсолютно бессмысленными словосочетаниями: «Конечно, он (Карамзин)
должен был (!) поехать на восток», «Каким славным могло бы получиться его
трансазиатское странствие!», «Здесь мог бы родиться следующий русский язык»,
«Путь нового русского сочинителя к большому океаническому языку был закрыт.
Язык-океан остался втуне, стал многозначительным умолчанием», «словесновязаное изделие оборвалось и закатилось обратно»,
«минус-океан открылся перед ним», «С двойкой и восьмеркой он (Лев Толстой) с
детства был дружен», «Разумеется, Толстой это (деление жизни на две части)
заметил — и начал третью жизнь», «движение Толстого атласоподобно»,
«тульский глобус показательно закругляется»… Для того чтобы закруглился также
и сюжет этого абсурдного повествования, автору приходится объявить океаном реку
Дон: «Он (Толстой) мчится на восток. Строго на восток, из Козельска в Астапово
— “к океану”, «“Дон как океан” обозначает здесь некую бескрайнюю возможность».
В конце еще несколько слов про «географию чувств» и сожалений о том, что наша
литература еще не вполне освоила
вышеописанный ментальный океан. Здесь мы имеем дело с абсолютно
искусственным конструктом, который автор сам изобрел и теперь сам же
пытается как-то исследовать, удивляясь тому, что более никто не следует его
примеру. Связь с реальностью отсутствует в данном случае полностью, буквально
ни одной точки соприкосновения.