Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2016
Об
авторе
| Григорий Марк родился в Ленинграде
в 1940 году. Автор книг стихов: «Гравёр». Нью-Йорк; «Среди вещей и голосов».
Нью-Йорк, «Эрмитаж», 1995; «Оглядываясь вперед». СПб., «Петрополь», 1999. Выпустил также книги прозы: «Имеющий быть». СПб., «Пушкинский
фонд», 1997. Предыдущие публикации стихов в журнале «Знамя» — «В бревёнчатой
стране» (№ 11, 1998); «Бык уносит Европу в чеченские горы» (№ 9, 2001); «Воскресательный знак» (№ 9, 2003); «Ореол» (№ 7, 2011). В
настоящее время живёт в Бостоне, США.
* * *
Настроить себя. Стать антенной.
Натянутым проводом в небе.
Доверчиво, чутко, смиренно
ловящим сигнал из эфира.
Сквозь дребезг, сквозь плещущий щебет,
сквозь волны и всплески оваций,
среди океана звучаний
в сигнале, в писклявом пунктире
услышать начало Посланья.
И больше уж не сомневаться.
* * *
6–7 Июля, 2013
Это будет зимой. Ещё до воскрешенья
тех, кто души имели, — людей и животных.
Будет двор возле крайнего дома в посёлке,
где давно не живут. Щепки, доски, поленья.
И в замёрзшей грязи, утрамбованной плотно,
комья белой извёстки, бутылки, осколки.
Всё завалено мёртвым. И места нет,
где бы
хоть травинка росла. Но однажды здесь ветер
на фабричной трубе заиграет побудку,
выводя за собою мелодию в небо.
И земля во дворе отзовётся, ответит —
словно дрожь пробежит в деревянных обрубках.
И обрубки ожившие встанут, цепляясь
друг за друга. И выпустят быстрые корни.
И корой обрастут, набухающей соком.
Листья с шумом вспорхнут из земли, словно стая
воробьёв. И заполнят сплетение чёрных
сучьев, веток, побегов. И в кронах высоких
они вспыхнут на солнце зелёным
свеченьем.
Ветер в новой траве зашуршит отовсюду
и засеет её полевыми цветами…
И когда в жизнь войдут все цветы, все растенья,
— ведь им мало дано, и судить их не будут —
для зверей воскрешенье из мёртвых настанет.
А потом для людей… для меня…
Истончившийся
свет в абажуре, опущенном с неба.
Шелковистые, пыльные фрески на
стенах.
Между них витражей воспалённые щели —
многоцветный каркас в абажуре из камня.
Я, куратор коллекции редких
свечений,
самозванный куратор (на самом-то деле
просто сплётчик мерцаний и смыслов неявных),
бормочу, глядя вверх. И уже по
колено
темнота. Где-то в куполе, как в колыбели,
новорожденный стих засыпает. Слышна мне
лишь последняя фраза: «…начнёшь
постепенно
повторять, позабыв обо всём…». Неужели
срок скостить себе можно одними словами?
* * *
Факих*
смотрит сухо. Но голос сырой. Он с трудом
перед каждою фразою в чём-то полощет его.
Раздвигает ладонями воздух. И только потом,
протирая очки, говорит — словно брассом плывёт
над морем тюрбанов, над пеной
бород. Наугад,
с придыханьем гортанным бросает слова в пустоту:
моджахеды… победа ислама… последний джихад…
Аятоллы помельче хватают слова на лету
и, хищно раскинув сутаны, уносятся
прочь.
В подземелья, где бледные люди, принявшие грех
предстоящих смертей, мастерят день и ночь
для факиха великую бомбу. Чтоб сразу
и всех.
* Факих — верховный и пожизненный правитель в Иране; моджахеды — священные воины ислама.