(Мандельштам и Роберт Фрост)
Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2016
Готовая вещь, или «буквенница», как ее называл Мандельштам, почти
никогда не раскрывает
импульса, истинного побужденияк ее написанию.
Внутренняя тема всегда более или менее скрыта.
Н. Мандельштам. «Моцарт и Сальери»
Сопоставительный метод в анализе
поэзии бывает весьма плодотворен, и понятно почему. У поэтов — своя логика,
свой образ мышления; потому-то стихи лучше всего объясняются другими стихами.
Сопоставление может идти в рамках одного языка, диахронно — так мы отмечаем
влияния, порой неосознанные, поэтов более ранних на
позднейших. Но иногда бывает полезно сопоставить одновременные (или почти
одновременные) стихи на разных языках, которые никак не могли повлиять друг на
друга; так мы уловляем дух эпохи, веянья времени. Такие сопоставления я ранее
предложил называть «синхронизмами»6 .
Стихотворение
Мандельштама «Ламарк» сопоставляли, в частности, с «Выхожу один я на дорогу»
Лермонтова и с «Пророком» Пушкина (подробней см. у А. Жолковского7 ), то есть диахронно, но никто, кажется, не сравнивал его со
стихами иноязычного поэта-современника. Между тем такое, синхронное,
сопоставление возможно и, как мне кажется, не лишено интереса.
Напомню стихи Мандельштама:
ЛАМАРК
Был
старик, застенчивый как мальчик,
Неуклюжий,
робкий патриарх…
Кто
за честь природы фехтовальщик?
Ну,
конечно, пламенный Ламарк.
Если
все живое лишь помарка
За
короткий выморочный день,
На
подвижной лестнице Ламарка
Я
займу последнюю ступень.
К кольчецам спущусь
и к усоногим,
Прошуршав
средь ящериц и змей,
По
упругим сходням, по излогам
Сокращусь,
исчезну, как Протей.
Роговую
мантию надену,
От
горячей крови откажусь,
Обрасту
присосками и в пену
Океана
завитком вопьюсь.
Мы
прошли разряды насекомых
С
наливными рюмочками глаз.
Он
сказал: природа вся в разломах,
Зренья
нет — ты зришь в последний раз.
Он
сказал: довольно полнозвучья, —
Ты
напрасно Моцарта любил:
Наступает
глухота паучья,
Здесь
провал сильнее наших сил.
И
от нас природа отступила —
Так,
как будто мы ей не нужны,
И
продольный мозг она вложила,
Словно
шпагу, в темные ножны.
И
подъемный мост она забыла,
Опоздала
опустить для тех,
У
кого зеленая могила,
Красное
дыханье, гибкий смех…
У Роберта Фроста
есть стихотворение «Белохвостый шершень», опубликованное в 1936 году, то есть
всего на четыре года позже «Ламарка» (1932). Начинается оно так:
В
сарае дровяном под потолком
Гнездо
подвесил белохвостый шершень.
Ружейным
дулом смотрит круглый вход,
Откуда
он выносится как пуля —
Как пуля,
что лавирует в полете
И
потому без промаха разит.
Далее автор
описывает охоту на мух, в которой шершень совершает на удивление нелепые
ошибки: атакует, например, шляпку от гвоздя на двери, приняв ее за мушку. Это
наблюдение наводит Фроста на мысли, связанные с
поведением человека и его выделенным положением в животном мире. Стихотворение,
по сути, оказывается притчей, смысл которой явлен в заключительном пассаже:
А
что, если слегка перетряхнуть
Ученье
об инстинктах — устоит ли?
И
много ли незыблемых теорий?
Ошибки
свойственны лишь человеку,
Мы
говорим. И, вознося инстинкт,
Теряем
больше, чем приобретаем.
Причуды
наши, преданность, восторг —
Все
это перешло под стол собакам;
Так
отомстила нам любовь к сравненьям
По
нисходящей линии. Пока
Сравненья
наши шли по восходящей,
Мы
были человеки — лишь ступенью
Пониже
ангелов или богов.
Когда
же мы в сравнениях своих
Спустились
до того, что разглядели
Свой
образ чуть ли не в болотной жиже,
Настало
время разочарований.
Нас
поглотила по частям животность,
Как
тех, что откупались от дракона
Людскими
жертвами. Из привилегий
Осталось
нам лишь свойство ошибаться.
Но
впрямь ли это только наше свойство?
Сходство с «Ламарком» в том, что
оба стихотворения посвящены месту человека на лестнице живых существ. У
Мандельштама изображается движение по нисходящей, от
существ с горячей кровью до морского планктона. В стихах Фроста
даже простое сравнение, идущее по нисходящей линии (человека с организмами,
живущими «чуть ли не в болотной жиже»), вызывает красноречивое осуждение. Фрост не принимает игру на понижение, неизбежно
связанную с биологическим подходом к человеку.
Разумеется, пафос Мандельштама не
чисто научный. «Строку за строкой можно эти стихи расшифровывать, думая вовсе
не о биологии и не о Ламарке, а об истории и жизни человека в истории» (Д. Данин). Если точнее — о том, как «человек перестает быть
человеком» (Ю. Тынянов). Так они и были восприняты вдумчивыми читателями в свое
время, и так мы их понимаем сегодня. Строки:
Наступает
глухота паучья,
Здесь
провал сильнее наших сил —
откликается на
пророческие строки А. Блока:
О,
если б знали, дети, вы
Холод
и мрак грядущих дней!
Автором «Ламарка»
также руководит ясновидение и отчаяние. Он как бы «возвращает билет» Творцу и готов
раствориться в беспамятной жизни природы. Но его жест не безусловен, а связан с
некими непреодолимыми обстоятельствами, описываемыми так:
Если
все живое лишь помарка…
И
от нас природа отступила…
И
подъемный мост она забыла,
Опоздала
опустить для тех…
Вот с этой «помаркой» (ошибкой) и
этим «подъемным мостом» необходимо разобраться, опираясь частично на Фроста, а частично на учение самого Ламарка. А. Жолковский полагает, что «спуску по лестнице и сходням
должно было бы соответствовать обратное восхождение по фигуральному подъемному
мосту». Но подъемный мост, имея конечную длину, никогда не соединяет верха
высокой лестницы с ее низом, он предназначен соединять лишь две стороны рва или
пропасти. Не говоря уже о том, с чего бы вдруг природе брать на себя труд
поднимания превратившегося в инфузорию автора обратно на верх
эволюционной лестницы. Вроде бы она такого зарока никогда не давала, так что
«забыть» или «опоздать» ей было не с чего.
Соединить лестницу с подъемным
мостом в одну разумную картинку можно единственным образом: если лестница
поднимается вверх к какому-то замку или крепости, к которому можно попасть
через подъемный мост над пропастью или глубоким рвом.
Какой же этот замок или какая
крепость? Фрост подсказывает ответ: человек, стоящий
наверху лестницы эволюции, «лишь ступенью пониже ангелов или богов». Напомним:
в основе теории Ламарка лежит гипотеза, что всем живым существам присуще
имманентное (прирожденное) стремление к совершенствованию. Но
человек, эта «краса вселенной, венец всего живущего» («Гамлет»), увы, лишь
«квинтэссенция праха». Замысел Природы, возможно, в том и состоял, чтобы
наделить человека мудростью и бессмертием, перевести его через последнюю
ступень, отделяющую его от совершенства. Для этого было довольно опустить подъемный
мост в замок бессмертия… Но Природа опоздала, забыла
это сделать, поэтому весь ее план пошел насмарку; к тому же оказалось, что
человек недостоин ее высокой заботы: достигнув предпоследней ступени, он снова
стремится вниз, в царство животных8.
Дальняя перекличка с Фростом показывает, что тут затронута не только российская
проблема: опасность расчеловечивания человека,
превращения его в биологическую или социальную массу именно тогда, в 1930-е
годы, была воспринята как угроза не только российскими, но и наиболее чуткими
поэтами Запада9.
6 Кружков Г. Синхронизмы в поэзии. «Звезда», 5
(2011). См. также: Кружков Г.М. Луна и дискобол. М: РГГУ, 264–279.
7 Жолковский А. Еще
раз о мандельштамовском «Ламарке». «Вопросы
литературы», 2 (2010). Там же см. библиографию по данному вопросу.
8 Может возникнуть вопрос с порядком событий:
почему о подъемном мосте говорится в самом конце, до изображения спуска? Но
такие хронологические перестановки нередки у Мандельштама. Вспомним, например,
как в стихотворении «Декабрист» вначале изображается ссыльная изба (или
тюрьма), а в третьей строфе действие без предупреждения переносится на много
лет назад, в эпоху Наполеоновских войн: «Шумели в первый раз германские дубы,
Европа плакала в тенетах…».
9 См., например, у
того же Фроста стихотворение «Хохлатка-лауреатка»
(1936).