Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2016
Об авторе | Дмитрий Владимирович Псурцев
родился в 1960 году в Подмосковье, живёт в Лобне. Переводчик художественной
литературы, профессор кафедры переводоведения и
практики перевода английского языка Московского государственного лингвистического
университета, доктор филологических наук. Две книги
стихотворений, «Ex Roma Tertia» и «Тенгизская тетрадь»,
вышли в 2001 году в издательстве Елены Пахомовой под одной обложкой (кое-что из
этого раньше появилось в журнале «Знамя» (№ 2, 1999). Стихи из неизданных
книг «Между» (1999–2005) и «Усталое счастье» (2006–2011) опубликованы в
«Знамени» (№ 12, 2014) и «Новом береге» (№ 50, 2015). Предлагаемые стихи входят
в новый поэтический цикл «Мурка и др. стихотворения» (2014–2015).
Мурка
О.
Чувствуешь, Мурка, как к нам
подступает зима,
Уж меньше тебе досаждают блохи и клещи,
Пушист, воздушен стал мех, как у белки хвост,
Когти стали как сталь, ты их правишь о доски.
Я правлю порою стамеску, чтоб
достроить крыльцо,
То гвоздём, то саморезом впиваюсь в дерево.
Дом мой, правда, не нов, но это крыльцо —
Обновка для пообносившегося старинушки.
Нынче ночью копалась на кухне мышь,
Может, Мурка, поймаем её в мышеловку?
День чуть видный. В бочке хрупкий, морщинистый лёд.
Самолёт над нами застыл, как птица.
Я пошёл за киянкой, заодно
прикупить тебе корм,
Мимо памятника жизнь отдавшим, мимо бревенчатой школы.
Помню, здесь вот, однажды, я чуть не отдал один глаз,
Меня били ногами, но всё обошлось в итоге.
Это больше не школа, а заправка и
сервисный центр,
Видел давеча я, как отсюда увезли труп таджика.
У тебя странные глаза, ты их прячешь от всех,
Они альбиносные, серо-голубо-жёлтые,
На глаза человека похожие, который
не добр.
Как всё связано, Мурка, в комочке пространства,
Хоть всего не постичь. Наше будущее — безвидно.
Покудова живы. Когда-нибудь хлынет теплынь.
Поход
охотников
Вот, наконец, и новая зима.
И надо б описать её сполна.
Покуда снег не выпал и не лёг,
И наст не встал, она не стоит строк,
Покуда заяц след не напетлял…
Замечу, что в последние года
Лис стало больше, зайцев след не встретишь
Во время похождения-похода
По Клинско-Дмитровской гряде.
Везде
Собаки в радиоошейниках,
охотники-
Дебилы, неужели вам слабо так,
По-дедовски, достойно,
Затравить ту красную лисичку,
Что вы втроём несёте,
И надо применять весь этот
Технический угар?
А впрочем, пятна крови на снегу
Всамделишни — как встарь — как смертный в грудь удар.
…Но за пределами лисоубийства —
Снег был пречист; спасибо говорили мы,
По Ириной биологической наводке,
Плутовке, то ль посмертно этой, то ль другой,
Чья ловкость, ум позволила пробраться
Ей следом вездеходным, хоть его
Давно уж замело, и коли б
Не свежий лисий след, нам твёрдый путь
Не отыскать, мы целый век брели бы,
В сугробах утопая тонкой лыжей
Под мачтами инопланетными
Всех этих ЛЭП, антеннами зарытых подземных кораблей
Из «Томминокеров».
Не знаю, хоть убей,
Зачем тут рифма.
Но с чем-то всё рифмуется, я знаю.
Рифмуется настылая земля
С Настасьей, с Анной — ледяное небо,
А я рифмуюсь, кажется, со снегом,
Что был и нет, вернее, нет и есть,
И есть ещё Мария, которая есть рифма ко всему,
И говорит она, прощай, прощай,
до
встречи!
ii.
Итак, зима! И нынче мы идём
По первопутку
Неровными стопами
Как этот стих. Где взять бы нам воды?
Снег растопить? Из речки незамёрзшей?
Или к трубе добраться дивной, тайной,
В которую точится из горы
Родник? От ветра ледяного
Стал сладким салом шоколад. Закуржавела
Над картой борода у Пети; у меня же
Усы как будто у моржа
С краёв заледенели,
И кажется прочнее их структура,
Потрогаешь с невольным уваженьем.
…Здесь почему-то Гоголя портрет
Всегда висит на дереве в прозрачной
Защитной оболочке, всякий раз
Немая сцена: кто, зачем повесил?!
Или вот эти гнёзда-шалаши
На деревах, тут летом обитали,
Наверное, разбойники, так прочно и путёво
Сработано всё, даже непохоже
На шалости детей… Ура, пришли,
Есть в роднике вода! В баллончике есть газ
Корейском русский. Уж поёт, свистит
В старинной кружке жестяной советской
Вода для чая, и гуляка Джонни
Из фляги ледяной сердца согреет…
Ирина уж с клеёнкой-самобранкой…
Мгновенья оживления и счастья…
От смеха на затылке заболят
Все желваки. Но скоро в путь обратный.
iii.
Теперь должно объяснено быть ясно.
Нам лето — скука, флирт. Зима — любовь.
Зима — любовь, любовь.
Любовь, любовь, любовь! В поход охота
Зимой! Охотники мы до похода.
Трубите, трубы бешеной зимы.
Мы травим сей поход,
В походе — мы…
Да, я клянусь Настасьей, Анной:
Мы — красный зверь на снежных косогорах.
Клянусь Марией: сердце — наш облавщик
На небосклонах нежных, снег покуда
Невыразимое облечь стремится
В свои цвета, одежды или формы.
Так в путь же, в путь!..
Не зря же
выпал
снег…
* * *
Как грязен,
ноздреват и будто постным
Помазан маслом снег великопостный,
Он по обочинам дорог лежит,
Как благодати зимней инвалид…
Будь славен, Николай свет Алексеич,
Ты добр сокол был, а не злодеич!
Не дай мне Бог и пережить и вынесть,
Что вынес ты… Как стыд глаза не выест
Всем тем, кто в лоно снега набросал
Окурки, фантики и прочий нал.
Иль тем, кто размножает башни быта
Над нивою пустой в стране убитой.
Какой водой обрызгать это б можно,
Чтоб чудо жизни воскресить неложно?
Отдельно всякий человек ответит
За прегрешенья. Вместе же нам светит
Пребольший
срок в аду за то, что мы —
Сброд, не народ, что мил нам дух тюрьмы.
* * *
…Совсем уж лёгкая, простая
Настанет жизнь. То бродишь у реки
Полубезводной, то сквозь иву дышишь.
В «болоте» покопаешь огород,
Да поразишься облака свеченью.
Вокруг есть люди, вспять они
бредут,
Как волны тихие, и зыбь их не угрюма…
Кота погладишь, виски выпьешь сто…
Всё зелено вокруг, светло, пятнисто…
Я это всё сейчас воочью вижу,
Да, это был бы настоящий рай.
Но к жизни этакой добраться славной
Возможно только если доживу.
Себя беречь — мне надо иль не надо?
Беречь для тех, кто вечно дорог мне,
Но в сущности кому я дорог мало
Как автор строчек белых и не очень
Уж белых? И беречь ли для стихов,
Когда стихам моим заботы нету
До человека-мя. Чем хуже мне,
Чем тяжелей — стихам, напротив, лучше.
Насколько я вообще принадлежу
Себе? С собой что делать? Непонятно.
Кот
в доме перезимовал
Кот в доме перезимовал. В буфете
мыши,
Но как в буфете помышкуешь?
Жильцы всё дразнят дармоедом. Ругают за шерстины.
Чуть сядешь почесаться, привести себя в порядок —
«Ну вот, опять расселся». Детки за усы
Теребят. А на улице лихая стужа,
В гусарских-то рейтузах не погуляешь,
Штанов косматых иль волнистых не досталось.
И когти не обо что в доме поточить.
Обои? Даже и не думай! И как тут мир
Котиный выцарапывать прикажете
Из этой серой зимней глыбы?
Теперь явилось солнце, тает снег.
Уж виден на проталине под яблоней
Коврик из листьев. Летом, было дело,
Здесь с мышью забавлялся. Отобрали,
Пристукнули её лопатой, удовольствие испортили.
Но, правда, не жалеют молока,
А молоко коту неплохо, и сметана.
Главное, конечно, летом — независимость
От помещения. Туда, сюда пошёл. А если дождь,
То можно спрятаться в дровянике.
Ну, в дом с утра покажешься, потрёшься обо всё,
И вновь в сады и огороды…
А не уйти ли вообще на лето в лес?!
Там на мышах возможно прокормиться.
Ещё бывают на поляне кузнечики. И много
Есть разных птах. Лягушки. В речке рыбка,
Коль выждать терпеливо, лапу боевую
Не бояться намочить… Порой наведываться
Ко всем известной кошке на околице
В бревенчатой избушке. Ужас,
Если зарницы обступают этот лес со всех сторон,
Летают молнии, разламывает уши гром…
Но чаще тихо и прекрасно. Немного мокро.
Знать бы, что в зимовье место не займут…
* * *
Помолить
ли у Бога хороших стихов,
Мир к которым ещё не готов?
Но зачем городить огород золотой,
Если прежний-то смыло попсой?
Но ведь — полухорошие,
в небе скользя,
Острой дворничьей палочкой ангел-дитя…
* * *
Весна пока что мало отличима
От поздней осени. Уныло, безотрадно;
Свинцово небо, ветер из-под тучи
Того гляди задует ледянящий,
Угрюмо развевая ветви скуки
На дереве, что в комнате живёт.
Забыть тревожной, тёмной ночью этой
О слишком многом… Я кричу беззвучно,
Как будто рупор двор ко рту приставив.
…Затеплятся ль две смуглые свечи?
Здесь ждать ли снова слов певучих,
странных
И светлых снов неокаянных? Может,
Уйти в леса? В лесу в затменье
страшно,
Зато в лесу отец прошелестит.