Русский блюз. Поход за грибами. Инициатор похода Дмитрий Крымов. — Театр «Школа драматического искусства», Москва
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2016
Русский блюз. Поход
за грибами. Инициатор похода
Дмитрий Крымов. — Театр «Школа драматического искусства», Москва.
Как большинство московских театралов, я
уже много лет стараюсь попасть на все новые спектакли Лаборатории Дмитрия
Крымова — они всегда удивляют и радуют искрометной фантазией, театральностью,
непредсказуемостью, неожиданной трансформацией и красотой привычных вещей,
увиденных глазами художника. Каждый спектакль хорош по-своему, но до недавнего
времени два стояли особо; не просто очаровали, но потрясли до глубины души —
«Опус № 7» и «Смешанная техника». И вот теперь к ним добавился еще один —
«Русский блюз. Поход за грибами», премьера которого состоялась 8 октября 2015
года.
Мастер и его изобретательная
команда любят играть в театр и вовлекают зрителя в свою игру. Мы пытаемся
угадать следующий ход — и, как правило, ошибаемся, наше воображение не
поспевает за озорным и азартным коллективным выдумщиком, и это одна из причин,
почему зрители так полюбили «театр художника». Привлекательность крымовских спектаклей обусловлена еще и тем, что он
работает с нашими общими «культурными кодами». Мы смотрим спектакль и радуемся,
когда угадываем, какую знакомую цитату или явление театр разворачивает в
сцену-метафору. В новом спектакле Дмитрий Крымов обнажил наши подспудные
желания, привычки, страхи, и оттого, наверное, смотреть спектакль с какого-то
момента становится невыносимо больно. «Русский блюз» — это и правдивая, емкая,
метафоричная картина сегодняшней России, и попытка разобраться, почему
русскому человеку никак не удается быть счастливым.
А начинается все весело, почти как
капустник. Буднично одетый дядька заходит в стеклянную
комментаторскую кабину, проверяет микрофон (при входе всем зрителям раздают
наушники, и текст комментатора слышен только через них), рассказывает не к месту
какую-то глупую историю про посещение врача — кстати, о врачах и болезнях он
будет говорить не раз, и это, я думаю, «оговорка по Фрейду»: наше общество и
все мы больны и нуждаемся в помощи; правда, судя по рассказам
комментатора, помощь эта такова, что лучше уж вовсе без нее обходиться… И сам факт появления в спектакле комментатора — это тоже
примета нашего времени, ведь о большинстве событий люди узнают из телевизора,
где факты препарируются и комментируются, а реальная реальность (если она еще
осталась) подменяется реальностью медийной. Как
сейчас принято говорить у пиарщиков — если о событии не рассказали по «ящику»,
его не было. По ходу спектакля комментатор превращается в кукловода: в первой
вариации на тему «сборы в поход за грибами» актеры не произносят ни слова,
текст за них произносит комментатор, а они лишь иллюстрируют жестами и
пластикой каждую его фразу:
— Ножи (все синхронно достают и
показывают ножи)…
— Корзины (все синхронно достают и
показывают корзины)…
— Пакеты… обувь… палки… бутерброды…
аптечка…
Вопрос о воде выводит сцену на
новую ступень метафорического абсурда: отец семейства предлагает воду набрать
на месте — «в пяти километрах от Подрезково с войны
сохранился источник, а если он завален, то в одиннадцати километрах на запад
есть еще один»; «а если потеряемся, ориентируемся по мху, который всегда растет
на шпалах с северной стороны — в семнадцати километрах к югу есть муравейник,
он с петровских времен еще там, вот около него и встречаемся». И поход за
грибами превращается в военную операцию — неслучайно все персонажи этой сцены
одеты в камуфляжные плащ-палатки и береты (почти десантники). К метафоре «битва
за грибы» в спектакле еще вернутся, а пока бьют часы, кукушка кукует — «Пора!» Группа уходит под тревожное скерцо (третья часть Восьмой симфонии
Д. Шостаковича), на которое накладывается одинокий голос певицы (плач-вокализ
композитора Кузьмы Бодрова). Пока звучит музыка, на сцене в темноте
разрушается первый картонный домик и выстраивается второй, и мы видим новых
персонажей — «выпускников 18-го лицея», успешных молодых «креаклов».
В отличие от мрачной, почти монохромной гаммы первой картины с группой живущих
советским прошлым граждан молодые персонажи одеты
подчеркнуто ярко — в желтое, алое, голубое, салатовое, бирюзовое. Им вроде бы
не нужен комментатор-кукловод — они говорят сами (обсуждают преимущества КАСКО
и ОСАГО, звонят по телефону опаздывающим друзьям), но вездесущий комментатор и
тут вклинивается и рассказывает жуткую историю про страхование в Америке, а
затем поверх разговоров на сцене комментирует происходящее. (Надо сказать, что
молодежная речевая стихия воспроизведена блестяще — и лексика, и особый, едва
уловимый акцент, то ли пришедший с юга России, то ли звуковой сленг нового
поколения; я его слышу, но описать затрудняюсь). И хотя внешне эта группа
выглядит современно, их разговоры и привычки заштампованы и смоделированы не в
меньшей степени, чем у «советских», просто штампы и поведенческие модели у них
иные (слоганы, реклама). И эту группу отправляет в путь бой часов, и вновь
звучит горестный вокализ, который подхватывается тревожно-трагическим скерцо
Шостаковича. И вновь под музыку разрушается и строится домик, и появляются
новые обитатели — муж-инвалид и жена-хлопотунья. Пока звучит музыка и строится
декорация, женщина воюет с невидимым противником — то ли мухой, то ли осой, то
ли комаром. И вот — победа! Музыка Шостаковича стихает, и только вокализ
сопровождает смерть «врага». Женщина начинает проверять уже хорошо знакомый нам
список: «ножи взяла, пакеты взяла, бутерброды взяла», но неожиданно ее уводит в
сторону: «…первую Юрину жену поздравила…». И тут привычный ход событий круто
меняется.
Третья вариация, «сборы в поход за
грибами», — самая смешная и в то же время самая сильная, потому что она
апеллирует к сидящему в каждом россиянине страху перед бытовыми катаклизмами и
необходимостью обращаться к коммунальным службам. В этой сцене обыгрываются
всем знакомые анекдоты о звонке в прачечную и о сантехнике в белом костюме, но
вот только в белом костюме оказывается не сантехник, а вылезшее из унитаза…
сами знаете что. Персонаж в белом костюме с длинной пушистой гирляндой, которая
оборачивается змеем-искусителем, и схватка двух мужественных сантехников с
вылезшим из унитаза злом напоминает и важнейший библейский сюжет искушения, и
античный миф о Лаокооне (чтобы мы уж точно догадались, комментатор читает
отрывок из «Илиады») — такой своеобразный юмор художников. Все это было бы
смешно, когда бы не было так грустно, — потому что тот
поток сами знаете чего, который заливает страну из телевизора, тоже рядится в
белые одежды правды и добра. К гротескным персонажам этой сцены — муж-инвалид,
хлопотунья-жена, бравые сантехники, таксист-мигрант — добавляется еще и
молодящаяся соседка с собакой; и всех-всех персонажей объединяет общая страсть
— грибы. За грибами идут все — и стар, и млад, и консерваторы, и новаторы, и
даже сантехники добреют, услышав про грибы. Мы так долго искали национальную
идею — а вот же она, грибы!
Грибы помогли нашим воинам выстоять
в войну — об этом звучным, хорошо поставленным голосом рассказывает диктор
Левитан. Названия грибов звучат в рождающемся на наших глазах — точнее, в наших
ушах — мифе как репортаж о боевых и трудовых победах, как новый — единый —
учебник по истории страны. А под этот рассказ на сцене появляется светлый
березовый лес, в который из электрички высаживается грибной десант, и
начинается военная операция по сбору грибов, поставленная как пластический
балет на музыку Гайдна… Потом комментатор начинает
рассказывать очередную (казалось бы, необязательную) историю про посещение
врача — но там возникает еще один узнаваемый элемент российской жизни — бытовое
хамство (в данном случае уборщицы), с которым каждый из нас
не раз сталкивался, которое пронизывает нашу повседневную жизнь; история
комментатора перебивается новым эпизодом на сцене — на этот раз речь идет не о
грибах, а о подледной рыбалке и связанных с ней смертельных опасностях (и это
тоже примета российской жизни: про поразительный пофигизм
русского человека мы слышим каждую весну, когда МЧС спасает рыболовов с
очередной оторвавшейся льдины). С этого момента в условном «сюжете»
спектакля появляется первая трагическая нота — хотя о том, что спектакль будет про страшное, можно было догадаться, взглянув на эпиграф в
программке — «Пошла баба в лес за грибами, а навстречу ей медведь с зубами».
Утверждается, что это русская народная пословица — но я о такой раньше не слыхала; подозреваю, что это такая же «пословица», как и
вызывающее смех в зале «пожелание удачи» — «мох тебе в лицо». И конечно, музыка
— неслучайно для первой картины спектакля Крымов выбрал одно из самых
трагических сочинений Шостаковича, написанное в военном 1943 году.
По-настоящему страшно становится,
когда на сцене появляется подводная лодка. Ее буквально за одну минуту прямо на
наших глазах бутафоры выпиливают из прямоугольного куска картона: прорезают
окошки, трап, спиливают углы и округляют верх листа — и красавица Щ-207 готова.
Впечатление дополняет свет — синий фон, стальной корпус лодки — прекрасный
образ, волшебство театра; публика аплодирует. И это поворотный момент
спектакля, когда веселая игра в театр и болтовня комментатора обретают смысл и
оборачиваются трагедией.
У лодки замерла
влюбленная пара, и, пока они безмолвно прощаются, по трапу поднимаются к люку и
спускаются в подлодку моряки, которых поименно представляет комментатор:
фамилия, имя, отчество, дата рождения, родители, образование, воинское звание,
семейное положение (почти все — холостые, почти все — очень молодые). Фамилии реальные, они взяты из списка моряков подлодки
Щ-216, затонувшей в Черном море в годы Великой Отечественной войны и
обнаруженной в 2013 году, а биографии вымышленные, но основаны на реальных
судьбах; по названиям населенных пунктов можно изучать географию России. О
погибшей Щ-216 напоминает надпись — причал 216, но вспоминаются и «Курск», и
другие «утонувшие» подлодки. Пройдя по трапу, подводники портретно застывают у
иллюминаторов; последним в лодку спускается влюбленный, которому подруга на
прощание передает баночку с грибами. Сцену заливает голубой свет, фигуры у
иллюминаторов чуть покачиваются — лодка отправилась в путь, а потом исчезают, и
на их месте появляются гигантские рыбы. Рыбы «выплывают» на авансцену, и под
переборы гитары начинается одна из самых красивых сцен спектакля — подводное
танго, безмолвная эпитафия морякам…
Трагические сцены очень красивы по
цвету и свету. В сцене рыбалки — огромное солнце, укутанное
белым туманом, в такт музыке меняет цвет от серебряного до кроваво-оранжевого и
вновь становится равнодушным, холодно-серебряным; мерцающий сине-голубой цвет
моря завораживает.
А на земле невеста примеряет
свадебное платье — уморительно смешной эпизод у портнихи, особенно когда та
выдает за свадебное платье «Рус-алка»
мужские трикотажные кальсоны (кстати, весьма изобретательно придумала, неплохой
фасон получился). Однако и здесь читается трагический подтекст, потому что
пластиковые чехлы, надетые на мужские манекены (в ателье идет ремонт),
напоминают пластиковые мешки с телами погибших. Сцена неожиданно заканчивается
абсурдным монологом портнихи о трагической судьбе страусов — смешным и страшным
одновременно, потому что начинает казаться, что безмозглые
страусы — это все мы… Монолог затягивается, и комментатор просит одного из
зрителей прервать его, сообщив актрисе, что «водолазы готовы».
Мы вновь на дне моря. Сюда
спускаются водолазы; они находят тела погибших и поднимают их наверх, и вновь
комментатор перечисляет имена моряков, даты рождения, семейное положение,
образование… Подъем каждого тела сопровождается секундным вокализом — точно
всплеском волны. А потом рядом с телами находят баночку грибов, и появляется
невеста в нелепом «рус-алочьем»
платье. Она самозабвенно танцует, пускает мыльные пузыри, радуется, но что на
самом деле означает этот танец на дне морском? Утопилась с горя? Сошла с ума?
Сделала вид, что ничего не произошло, и продолжает жить, как ни в чем не
бывало, как живет вся страна? Какой вариант ни выбери, страшно… И слова детской песенки про мамонтенка, под которую она
танцует, — «ведь так не должно быть на свете, чтоб были потеряны дети» —
приобретают совсем иной смысл. Так не должно быть. Так, как мы живем, жить
нельзя. И наступает трагическая развязка.
Грибники возвращаются домой. Тут и
муж-инвалид, и портниха, и свадебные манекены — мужской и женский, и молодящаяся
соседка с собакой, и рыба, и водолаз в обнимку с телом подводника, и любитель
подледной рыбалки. Вновь звучит скорбный вокализ, и грибники начинают не спеша,
точно в замедленной съемке, вынимать из корзины и считать грибы: «Один, два,
три, четыре..». Но что — или кого — они на самом деле
считают? Грибы или бессмысленно, трагически погибших «грибников»?
Появляется персонаж в белом. Он
неспешно устанавливает четвертую стену домика, закрывая от нас его обитателей,
потом несколько раз обегает домик, обматывая его скотчем. Закуривает сигарету —
и бросает окурок внутрь. Сцену заливает зарево пожара, а «некто в белом» под
песню «Русский блюз» — музыку ресторанного шансона — начинает демонический
танец-стриптиз, потом исчезает за кулисами, а на смену ему приходит воздушный
акробат, который крутит бесконечное сальто под потолком. Музыка стихает, а
голос монотонно продолжает считать: «четыре тысячи семьсот восемьдесят два,
четыре тысячи семьсот восемьдесят три, четыре тысячи семьсот восемьдесят
четыре,… четыре тысячи семьсот восемьдесят семь…». Еще один гриб — еще одно
воздушное сальто — еще одна бессмысленно и беспощадно загубленная жизнь…
Я до сих пор думаю, что Дмитрий
Крымов хотел нам сказать таким финалом. Что воинственная ненависть, затопившая
в последнее время нашу страну, нас всех погубит? Или что стране и всем ее
жителям надо наконец расстаться с прошлым, сжечь его и
заново возродиться из пепла? Или что-то еще, что я пока не расшифровала в
искусно сплетенной ассоциативно-метафорической вязи спектакля? На сайте театра
приводятся слова режиссера о том, что «в русском менталитете поход за грибами
ассоциируется с чем-то хорошим, объединяющим семью, друзей и даже недругов. Это
и страсть, и успокоение одновременно — что-то сродни общей молитве или
валерьянке высшего порядка. Поход за грибами имеет почти мистическое, не
бытовое значение, своего рода поход за Синей птицей». И тут уместно вспомнить
эпиграф к спектаклю: «Пошла баба в лес за грибами, а навстречу ей медведь с
зубами».
P.S. Не встроилось в размышления о спектакле,
но очень хочется отметить блестящую работу актерского ансамбля. Каждый из
исполнителей играет нескольких персонажей, и все они запоминаются, особенно
портниха и невеста, жена-хлопотунья и сантехники, молодящаяся соседка и
манекены в свадебном салоне. Из прекрасных актерских работ, изобретательной
сценографии, световой партитуры и точно выбранной музыки родился один из лучших
спектаклей Лаборатории Дмитрия Крымова.