Дэвид Кроненберг. Употреблено. Перевод с английского: Л. Тронина
Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2016
Дэвид Кроненберг. Употреблено. Перевод с английского: Л. Тронина. — М.: Corpus, 2015.
Трудно представить себе семидесятидвухлетнего Кроненберга
начинающим писателем. Но в какой-то момент своей жизни, достигнув невероятных
высот в режиссуре, он решил попробовать себя и в литературе. Итогом стал первый
роман «Употреблено» («Consumed»), где воплотились не
только главные темы Кроненберга-режиссера, но и
стандартные ошибки любого начинающего писателя.
Сюжет состоит из нескольких линий,
которые постепенно оказываются переплетены между
собой: два журналиста, Наоми и Натан, занимаются подготовкой скандальных
материалов. В первой история связана с французским философом, съевшим свою
жену, во второй сюжет про незаконные операции плавно перетекает в историю семьи
одного врача, ключом к раскрытию которой становится сюжет с французским
философом.
Кроненбрег часто закольцовывает темы и образы. Как мне показалось,
одним из наиболее значимых в книге стал образ гнезда.
Короткометражку с таким названием — «The Nest» — режиссер представил на выставке в амстердамском
музее кино Eye в 2014 году. В девятиминутном псевдодокументальном ролике, снятом одним планом на камеру,
прикрепленную, судя по всему, к голове режиссера, играющего врача, показана
консультация, где женщина жалуется на то, что в правой груди у нее находится
осиное гнездо. Этот эпизод практически полностью вошел в книгу, именно таким
«недугом» страдала жена философа Аростеги, Селестина.
Как ни странно, писатель Кроненберг мало отличается от Кроненберга-режиссера.
Понятно это становится с самых первых страниц. Он словно переносит все свои
главные темы в первый роман. От этого плотность повествования, конечно,
зашкаливает, и, пожалуй, тем, кто незнаком с творчеством режиссера, будет
трудно воспринимать его образность адекватно, в своем интересе к человеку он
далеко заходит за пределы нормы.
Постмарксизм переплетается здесь с очарованностью
всевозможными деформациями человеческого тела, как связанными с последствиями
болезней, так и вызванными психологическими причинами (осознание части тела как
чужеродной, от которой необходимо избавиться — как в случае с гнездом в груди).
Гаджетомания становится попыткой зафиксировать,
уловить реальность, использовать современные технологии как посредника между
людьми и медиатор для такой настройки. Образ насекомых воспринимается в этом констексте как предвестник апокалипсиса, разрушения,
смерти, которую герои воспринимают, словно игру, как и окружающую их
реальность, которая легко может обернуться против тех, кто затеял эту игру.
Всех героев книги можно объединить
в группы по парам. Как это часто бывает у режиссера в фильмах, герои — это не
совсем люди, они для него в чем-то пешки, воплощение его идей, и это особенно
заметно в книге. Основная сюжетная линия связана с оппозицией двух групп:
пожилые французские философы Аростега и Селестина и молодые американские журналисты Наоми и Натан.
Старость и молодость контрастируют здесь как разные точки зрения к темам,
значимым для философии Кроненберга, и ставшим основой
книги: секс, идеология, пространство медиа, сфера потребления.
Название «Consumed»
наиболее точно выражает главную тему, основу современного человеческого
существования, которой противостоят философы: консьюмеризм,
потребление. Сюжет, доведенный до абсурда в изначальном ложном посыле книги:
влюбленный в жену философ съедает ее, чтобы стать с ней единым целым буквально,
физически.
Вопрос о том, кто
чем владеет, человек вещью, или наоборот, автором даже не ставится, все понятно
и так: журналисты не могут жить без своей техники, новинок, которые они
покупают в аэропортах во время перемещений по миру. Жизнь героев связана с
гаджетами, без которых их, можно сказать, не существует.
Противоположностью становится образ
жизни философов. В их квартире нет ничего лишнего. Но и в случае с Аростеги находится лазейка — слуховой аппарат, который
меняет его отношение к реальности.
Но не все так однозначно: говоря в
романе о философии потребления, Кроненберг
оказывается ближе всего к бодрийяровской идее о том,
что этот процесс — не только и не столько удовлетворение человеческих
потребностей, сколько коммуникация, взаимодействие, социальный дискурс,
«манипулирование знаками» как символами вещей.
По такой схеме живут, и
встречаются, и даже занимаются сексом Натан и Наоми. Именно на таком уровне
взаимодействуют ученики Аростеги — Эрве и Чейз, помешанные на 3D-принтерах и создании псевдореальности. Это третья группа персонажей, которые
действуют на периферии сюжета, но, как станет заметно в финале, оказывают
вполне ощутимое воздействие на основную повествовательную линию.
И, если образная система романа не
вызывает никаких противоречий, т.к. вполне встраивается в философию Кроненберга-режиссера, которая выработалась у него в
течение многих десятков лет, то сюжетная говорит больше о том, что книга не
равна фильму, и законы построения литературного произведения не идентичны кинематографическим.
Практически в финале детективного
сюжета, где на вопрос о том, что же произошло с женой философа, уже дан ответ,
писатель пытается создать еще одну сюжетную линию, чтобы закончить со всеми
нитями и привести роман к окончательному завершению. Воспринимается это как
заминка, т.к. апокалиптический финал, на который он только намекает, остается
открытым и вызывает недоумение.
Кроненберг не оставляет человечеству никакого шанса, но финал романа
выглядит совершенно не органичным тому, с какой радостью и удовольствием
писатель перечисляет особенности тех или иных устройств, с какой любовью
вкладывает эти описания в диалоги героев.
Иронизируя над
обществом потребления и
одновременно разделяя восторг перед ним, писатель в какой-то момент становится
похож на мимолетно упомянутого в книге безымянного вьетнамского подростка,
«образец потребительского фетишизма», который выкладывает на YouTube видео, на котором распаковывает подарки. Вкладывая презрительную реплику в уста одного из главных героев, он
так детально описывает этого мальчика, что, кажется, любуется им: «Он в восторге,
мы можем заключить это только по его голосу и пальцам (мальчишка определенно
грыз ногти от нетерпения), ведь камера ни на миг не отрывается от коробки и ее
содержимого, но он к тому же мастер растягивать удовольствие, как и
тысячи его зрителей. Специальным ножом для вскрытия коробок он разрежет ленту.
Сначала достанет самую маленькую коробку с зарядным устройством, шнурами и
руководством пользователя на нескольких языках. Аккуратно взрежет запаянные
целлофановые пакетики с аккумулятором, наушниками и переходниками. И наконец,
дрожащей рукой эффектно вытащит сам объект вожделения в пузырчатой упаковке,
само электронное устройство, и скажет с напускным безразличием и небольшим
акцентом на английском — языке консьюмеризма: “Ну
вот, что у нас тут?..”».
Этот образ едва ли не ключевой в
понимании как философии Кроненберга, так и его
романа. Ни один из персонажей книги ничем особенно не отличается от него, и
автор это тоже отлично понимает. В каком-то смысле финал романа тоже связан с
ним, это закономерный финал в витке эволюции, когда люди перенесут на все, в
том числе и отношения между собой, на ценностную сферу. Иными словами, в финале
писатель продемонстрировал, что же произойдет с этим безымянным подростком,
если он невольно заиграется.
Взяв за основу образ осиного
гнезда, поселившегося в груди у жены Аростеги, дистопию в буквальном ее понимании (расположение органа,
ткани или отдельных клеток в необычном для них месте), Кроненберг
делает этот образ симптомом духовной болезни, поразившей цивилизацию.
Люди придут к дистопии
неосознанно, но закономерно — «он как химик, соединял летучие и горючие
вещества, а потом отходил в сторону и наблюдал взрыв».