Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2016
«Затем произнес небольшое вступительное слово о современном распаде
жанра романа…»
Эмма
Герштейн. Несколько встреч с Борисом Пастернаком
* * *
В 1922 году Осип Мандельштам
опубликовал в альманахе «Паруса» эссе «Конец романа», в котором он дал
определение жанру: «Роман — композиционно замкнутое, протяженное и законченное
в себе повествование о судьбе одного лица или группы лиц». Форма романа
в веках совершенствовалась, развивалось искусство романа. Роман был насущной
необходимостью и организационной формой европейского словесного искусства. Но,
продолжает свою мысль Мандельштам, мы ныне выброшены из своих биографий, как
шары из биллиардных луз»; происходит отказ от романа — писатели «бессознательно
пишут хронику… силою вещей современный прозаик становится
летописцем».
Прогноз Мандельштама
не подтвердился (М. Булгаков, Вас. Гроссман, Б.
Пастернак и др.), но движение форм романа предсказано.
М. Золотоносов
в статье «Последствия Шаламова» (1994) замечает: «упрощается жизнь — упрощается
и литературная форма». А сегодня? Что происходит с романом в русской литературе
сегодня?
Алла Марченко закрепила собрания
рассказов-фрагментов под крышей романа запоминающимся термином-неологизмом: вместороманье. Современная критика изобрела еще один, более деликатный,
термин: романная проза.
* * *
Современную прозу преследует
ворчливо-депрессивное сопровождение.
И не только современную.
Классика — умерла.
Литература современная — в
«глубокой заморозке» (цитата).
Литературный артхаус
«интересен только сам себе» (еще цитата).
Но роман, роман как жанр, выжил. И
продолжается в разных модификациях: «Удобный и понятный издательский продукт»
(тоже цитата).
Я уж не говорю о том, что главные
литературные премии в России учреждены и вручаются именно за роман — «Русский Букер», «Большая книга» и «Национальный бестселлер» (при
всех оговорках относительно последних двух, они, как правило, присуждаются за
романы).
Роман, особенно если он
представляет собою продукт массолита, легко
превращается в стоящую на полке книгу и еще более легко и просто — в груз,
который вагонами отправляют по стране для продажи. Соперник у
такого романа, конечно, есть — это телесериал, но появились уже и неплохо
продаются романы, в свою очередь написанные по сериалам (пример: «Оттепель», роман Ирины Муравьевой по телесериалу Валерия Тодоровского).
Современного автора к жанру романа
влечет не только магическая тяга.
Захар Прилепин
собирает книгу под жанровым определением «Роман в рассказах». Михаил Елизаров в
«Бураттини. Фашизм прошел» определяет жанр сборника
как «Монологи персонажей из ненаписанного романа».
Искушение не только жанром, но
желанием приписаться к нему.
Роман как обозначенный жанр востребован и
читателями, и критиками, и издателями, и книгопродавцами. Не являющиеся ни по
каким параметрам романами книги смело именуют себя романами. Даже беглый осмотр
изящной словесности, представленной в книжных магазинах, заставляет сразу
убедиться, что на полках теснятся почти сплошь романы. Хотя в последнее время,
эпоху ЖЖ и ФБ, отмечен интерес к сборникам короткой прозы, подогретым подвижной
лентой Интернета: Линор Горалик — «Это называется так: короткая проза» (91
рассказ), Александр Иличевский публикует в «Новом мире» (а вскоре и отдельной
книгой) «Короткую прозу», Денис Драгунский успешно собирает в книги свои фейсбучные рассказики и новеллки.
Появляются романы,
композиционно составленные из кратких текстов, писем: от вымышленных (Михаил
Шишкин. «Письмовник») до невымышленных,
реальных писем-текстов (Карина Добротворская. «Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже»), где личная
история превращается в публичную — в литературу. В роман.
Новый русский
роман включает в повествование вымышленные дневники («Старая девочка» Владимира
Шарова), вымышленную переписку («Анна Гром и ее
призрак» Марии Рыбаковой, «Даниил Штайн, переводчик»
Людмилы Улицкой, «Возвращение в Египет» Владимира Шарова),
реальные биографии реальных персонажей, обозначенных вымышленными именами
(роман с ключом — «Таинственная страсть» Василия Аксенова), вымышленные мемуары
вымышленного героя, соединенного «дружбой» с автором-героем («Город в долине»
Алексея Макушинского). Линейность повествования намеренно нарушается,
пространственная перспектива искривляется, хроникально-бытовое время
соединяется с условным. Критики «на полях» своей
профессиональной деятельности пишут «романы» (указано в подзаголовках):
«Фейсбучный роман» (Сергей Чупринин);
«Роман с литературой в кратком изложении» (ваша
покорная слуга). Павел Басинский, складывая в книгу
литературно-критические статьи, называет ее «Роман с критикой». Можно
утверждать, что всякая объемная проза стремится сегодня к романному статусу.
Более двадцати лет в России
возникают и исчезают различные жанровые премии качественной прозе. За повесть
года — премия Белкина; за рассказ года — премия имени Юрия Казакова. Но в
последнее время, когда под жанровой литературой все более и
более понимается массовая с ее разновидностями
(детектив, любовный роман, триллер, фэнтези), в
премиальной стратегии произошло новое разделение: по объему. Итак,
есть премия «Большая книга», а в «Русской премии» обозначены
номинациями «Крупная проза» и «Малая проза».
И в то же время…
Роман сохраняет
жанровые черты семейной социально-исторической саги («Зеленый шатер» Людмилы
Улицкой), историко-биографического жанра («Возвращение в Панжруд»
Андрея Волоса), социально-психологического романа (Роман Сенчин. «Елтышевы»), романа воспитания (Александр Кабаков.
«Все поправимо»). Однако по шкале «реальное —
воображаемое» новый роман располагается между fiction и non-fiction, скорее всего, его можно
отнести к faction — сплаву, соединению
вымышленного с фактографически подтвержденным.
В современном романе уничтожаются
границы между вымыслом и реальностью. Появляются романы,
документально достоверные, составленные из обнаруженных в архивах мемуаров скромных
лиц потаенной истории (Наталья Громова. «Последняя
Москва»), есть и романы, имитирующие мемуары и дневники (Вл. Шаров), романы,
преобразующие реальные авторские впечатления, расширяющие и переводящие реалии
в вымысел — так написан (частично) роман Глеба Шульпякова
«Музей имени Данте».
* * *
Издательство «Астрель»
в 2008 году изготовило «безупречный
роман» — роман, написанный компьютерной
программой на основе «Анны Карениной» под названием «Настоящая любовь».
Заложили программу, подкрутили сюжетные линии — на выходе получилась смесь из
романа Л. Толстого, пьес Чехова и детективов Агаты Кристи…
В общем, нечто близкое к тому, что весело конструирует Б. Акунин.
В современной романной прозе есть
ряд внутренних оппозиций: прежде всего отчетливо
противостоят друг другу артхаус и массолит.
Но есть еще одно противостояние: Евгению Гришковцу не только эстетически, но
этически противостоит Роман Сенчин («Елтышевы»). Сенчин
намеренно отсылает свой последний роман, «Зона затопления», к «Прощанию с
Матерой» Валентина Распутина. В одном из интервью он заявил: «Вполне
можно попытаться написать такую вещь… близко расположенную к «Деньгам для
Марии» (повесть В. Распутина 70-х гг. — Н.И.). Почти идентично — ничего
в России не изменилось». Романа Сенчина не пугает вторичность: «…Сейчас римейки
в большой моде, на них лучше клюют, чем на стопроцентную оригинальность».
Еще одна из тенденций поэтики
современного романа — автор присутствует в тексте, выступая от первого лица, не
совсем идентичного реальному авторскому, как бы «сдвинутой» авторской личности.
Эго-проза — это попытка собрать текст «под себя» в уходящем из-под
власти писателя, распадающемся мире. Автор, существующий в зоне реальности как
реальное лицо, иногда даже под реальным именем и в реальном окружении,
«затуманивает» свое изображение, уводя себя в сторону fiction
(изображая и одновременно «изобретая» самого себя). Эта линия, которую условно
можно обозначить как авторскую
непрямоту в
якобы прямом, почти (вот именно) зеркальном отражении, есть в артистической
прозе Сергея Довлатова, раннего, еще не отравленного идеологическим величием
Эдуарда («Эдички») Лимонова; присутствует в
сочинениях Венедикта Ерофеева («Венечки»), ближе к нашему времени — у Андрея Рубанова (экзотический тюремный опыт автора имеет
значение), в полуавтобиографическом «Саньке» Захара Прилепина, в прозе Олега Павлова («Карагандинские
десятины», «Дневник больничного охранника»). Опыт может быть всякий — например,
потомственно-филологический, как у Андрея Аствацатурова
(«Люди в голом», «Скунскамера»). Этот ряд имен и
произведений, не объединенных ничем, кроме поэтики, представления авторского
«я», можно продолжать довольно долго.
Автор обращается к
личному опыту и оттого, что депрессивно разочарован в
реальности современной России, где нет места герою, о чем свидетельствуют
заголовки и подзаголовки («Без возврата.
Негерой нашего времени» — Сергей Бабаян), ироническое, у Владимира Маканина,
название романа — «Андеграунд, или Герой
нашего времени». У Виктора
Пелевина — «Empire V. Повесть
о настоящем сверхчеловеке», у Сергея
Минаева — «Духлесс. Повесть о ненастоящем человеке».
Автобиороман — тоже жанровая разновидность романа. Но для того чтобы автобиороман состоялся, нужно быть крупной, мыслящей,
творческой, рефлексирующей личностью — как Иван Бунин в «Жизни Арсеньева». Иным
романам из этой группы сегодня свойствен нудный автобиографизм и навязчивая публицистичность («Книга без
фотографий» Сергея Шаргунова). Да, в поисках героя
для современного романа автор порой теряется — и ищет героя в самом себе.
При всем вышесказанном — о распаде
и мутациях романного жанра в современной прозе — отмечу, что появление версий
традиционного, социально окрашенного романа с четко прописанной «историей»,
ясными персонажами, выверенными мотивировками, историческим фоном — вызывает
одобрение и интерес одновременно у читателей и профессиональных жюри. Такова
внезапность признания романа никому дотоле не ведомой молодой писательницы из Казани Гузели Яхиной — ее роман «Зулейха
открывает глаза» явился рекордсменом по попаданию в лидеры самых заметных
премий, включая модный «НОС».
Так что традиционная жанровая форма
наряду с разнообразными мутациями продолжает жить. И приносить новые
неожиданные плоды — в испытанной, веками опробованной форме. Именно такой,
конец которой Мандельштам объявил почти сто лет тому назад…
Роман сегодня активно осваивает разные направления, пробует разные
возможности, контаминируя, впитывая в себя разные
жанры, совмещая, казалось бы, несовместимые языки и стили.
Роман не имеет канона.
Роман — предельно свободное
образование.
Роман — постоянно становящийся,
эластичный, неуловимый — жанр, для которого важен постоянный контакт с
меняющимся миром.
Роман остается собой… Роман
меняется.
И все это — роман.