Алексей Шепелев. Москва-bad. Записки столичного дауншифтера; Фарид Нагим. Мужчины рождества
Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2016
Алексей Шепелев.
Москва-bad. Записки столичного дауншифтера. —
Екатеринбург: Издательские решения, 2015;
Фарид Нагим. Мужчины рождества. Повесть в рассказах. —
ДН, 2014, № 12.
«Я
ненавижу Москву, потому что она вытянула все соки из всей остальной страны:
деньги, товары, мало-мальски способных людей» — признавался мне один мой
приятель, не москвич.
В том числе она зачем-то притянула таких высокодуховных
православных, каким себя позиционирует главный герой романа «Москва-bad», от лица которого ведется
повествование и переживания которого, судя по всему, очень близки автору. Не
зря издательство определило жанр произведения как «нон-фикшн».
Главный герой книги — человек невероятной чувствительности.
Наверное, она и есть настоящий признак писательского таланта — как бы Шепелев без нее смог пропускать все впечатления через себя
без какой-либо защиты? У героя хорошая жена, которая готова много работать,
зарабатывая на невкусную еду из московских мусорных супермаркетов и съём однушки на первом этаже в одном из ужаснейших районов
Москвы, пока ее муж-писатель будет все эти ужасы подробно — ох,
порой невыносимо подробно — описывать для пока что несведущих жителей регионов.
Книга адресована именно им. Москвичи (как я) при ее чтении,
скорее всего, будут испытывать очень сложные чувства (как и я). Во время чтения
я с трудом перебарывала гнев, раздражение и некоторое удивление. «Если ему все
здесь не нравится, зачем он так за это держится? — думала я: — Он пишет, что
ему больше некуда поехать, но ведь и таджикам с киргизами, которые больше всего
его злят и раздражают, совсем некуда ехать!»
С другой стороны, основной пафос книги — посмотрите, какой
ужас в Москве творится! Автор ставил своей задачей вызвать возмущение, и
конкретно со мной у него получилось, но мои отрицательные чувства оказались
направленными не на объект — не на мигрантов, которые шумят под окном почему-то
не работающего в дневное время молодого мужика, а на самого этого мужика. То, что дворник во время работы радостно поет песни (вспомним
«Зависть» Олеши: «Он поет по
утрам в клозете»), меня вообще эмоционально не затрагивает (а Шепелева беспокоит очень сильно). Я сама, бывает,
раздражаю людей беспричинной, как им кажется, радостью. Действительно,
некоторые тут молча страдают, а другие им мешают своими песнями — соблюдайте
серьезность, когда мне плохо!..
У кого-то есть талант радоваться, во всем искать
положительные моменты и источники силы. У других есть дар глубоко переживать
неустройство мира. Хорошо, когда этот дар переходит в
способности со-переживать и со-страдать, но герой Шепелева
не проявляет сострадания ни к девушкам, которые в шесть утра и одиннадцать ночи
стучат каблуками под его окном, направляясь на работу и с работы (не от
шикарной жизни, скорее всего), ни к гастарбайтерам,
которые часто оказываются в положении рабов, ни к алкашам (они тоже люди), ни к
мамам с детьми и колясками в парке (они ему мешают ездить на велосипеде,
праздному бездетному мужику), ни к коллегам из собора Святого Василия
Блаженного, которые не смогли найти себе более высокооплачиваемую работу не из
снобизма, как он, а от бесталанности.
Собственно, поэтому история, рассказанная высокомерным и
якобы православным интеллигентом, так сильно раздражает. Он будто говорит: «Мы
русские, мы, православные, поэтому мы и имеем право жить в столице России в
хороших условиях. А вы, все остальные, подвиньтесь, а лучше — валите отсюда!».
Что же это за христианство? Где тут любовь к ближнему
(ведь если каморка дворника оказалась по соседству, не он ли теперь твой
ближний)? Я уж не говорю про жену главного героя, которая, судя по всему, как
настоящая православная женщина все это молча терпит, при этом много работает,
содержит мужа и не имеет права слушать любимую музыку, которая ему мешает… Такая агрессия исходит от текста — прямо убей неверного!
На мой взгляд, задача российского писателя, если он и вправду
православнее и интеллигентнее других, не осуждать
этих «других», а просвещать. Проще говоря, раз уж он духовно богаче и морально
сильнее гастарбайтеров и алкашей, он может им помочь
подняться на следующий нравственный и культурный уровень. Если ты оказался в
этом месте в это время, оглянись вокруг: какую задачу дает тебе сейчас твой
Бог? Кому ты можешь помочь, используя свои способности и сильные стороны прямо
сейчас? А если сидеть дома и от безделья впадать в депрессию, вот всякие
нехорошие, грешные мыслишки в голову-то и лезут. А потом выблевываются в
текстах. А искру Божию тогда зачем тебе дали? Глядишь, и обратно возьмут, если
не потянешь…
И получается новая «Повесть о погибели земли русской». Да,
таджички в советское время рожали по четырнадцать детей, а москвички — по одному-два, вот и рабочие места в Москве достались тем, кто
готов и способен их взять. Да, эти люди часто дикие, грубые, но в чем-то они на
самом деле тоже нуждаются в нашей помощи. Все мы нуждаемся во взаимной помощи.
«Записки дауншифтера» раздражают,
но заставляют читать. Может быть, как раз из-за этих сильных эмоций: в глубине
души я, наверное, тоже испытываю страх перед чужими,
стресс от шумного муравейника, растерянность от стремительно портящихся
продуктов из сетевых магазинов. Просто как оптимист я подавляю эти чувства и,
как мне кажется, двигаюсь дальше: отдаю ношеные детские вещи многодетным
азиаткам из подмосковного приюта, придумываю вкусные блюда из тех продуктов,
которые более или менее, и перед сном с чувством полноты бытия прислушиваюсь к
музыке МКАДа. Это как перенос в психологии: читатель
испытывает те же чувства, что и автор. Автор злился, возмущался, удивлялся и
отлично передал эти эмоции нам. И мы можем поиграть в них, если они нам нужны.
А может, импульс у этой книги и ей
подобных не снобистский: иные интеллигентные люди от своей, как мне кажется,
беззащитности вот так выглядывают из окошка своей жизни в чужую и пытаются над
чужой трагедией пошутить: мол, какие смешные условные знаки у алкашей…
Тогда эта книга — не взрыв возмущения, а плач ребенка: пробовал что-то поменять
в жизни хороший человек, но опять ничего не получилось. Даже Москва не помогла.
Снаружи этот человек воспринимается уверенным и сильным, все его так и
оценивают, требуя от него подобающего поведения. На деле же у него есть
проблемы со здоровьем, да и вообще страшно подумать, как может человек с такой
невероятной чувствительностью проживать день за днем. Он будто даже и не
глиняный колосс, а стеклянный: тронешь — и разобьется сердце. В общем, пожалела
я его так же, как изнасилованных таджичек и избитых скинхэдами
кавказцев. Жалость — лучшая психологическая защита от чужой агрессии.
На мой взгляд, подобная проблематика слабых и возмущенных
мужчин — одна из основных в творчестве другого современного автора, Фарида Нагима. Как я поняла, они с Шепелевым
дружат и сотрудничают. Но, в отличие от дауншифтера,
который злится и стенает, считая своим делом призыв россиян к возмущению, Нагим
в своих текстах предлагает конкретный сценарий индивидуального личного спасения
для современного мужчины. (На мой взгляд, из-за этого произведение получается
несколько искусственным и натянутым, но об этом ниже.) Герои
его текстов — мужчины ближе к сорока, ощущающие себя никчемными неудачниками
(это ощущение у них — постоянный фон), в ходе сюжета попадающие в по-настоящему
сложные ситуации, которые неожиданно дают им силу победить не только в данный
момент, но и навсегда, по-настоящему. Найти новый жизненный путь.
В отличие от Шепелева,
который пишет, скорее, в журналистском жанре «что вижу и чувствую, то и пою», у
Нагима исповедальность
проявляется лишь иногда — в поворотах сюжета, эмоциях, бытовых деталях, — а сам
сюжет производит впечатление сконструированного.
Как будто он хочет сказать: мужики, прорвемся, не так все плохо. Он как раз —
этакий «народник», который просвещает наше дикое население. Но, мне кажется,
отчаявшиеся мужчины не читают книг с целью поверить в себя. Им и вправду нужен
стресс и живой острый опыт. Поэтому, если призыв Шепелева
конкретен и понятен, хотя и эмоционально нестерпим — слишком много в нем
каждодневного страдания, — то нагимовский жанр
советов по победе над собой, мне кажется, не востребован. От его
мужчин-победителей веет грустью. Потому что, если мужчины у нас такие, то на
что же рассчитывать женщинам? У Шепелева хотя бы
женщины сильные: работают, борются за место под солнцем. У Нагима
маленькие победы героев спасают только их самих, но не спасают читателя.
И Нагим, и Шепелев современны до боли:
они передают вот это ощущение бессилия, безвременья. Они по-журналистски
описывают ситуацию, но не дают выхода из нее. Потому что выход для страдающего
человека — это не популярный сайт в Интернете, собирающий ответы на стандартный
поисковый запрос «как?». («Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?») Настоящий русский писатель и
хочет и не хочет быть мессией.
Мне кажется, талант — как оконное стекло. Насколько оно
чистое, настолько писатель может передать то, что ему рисует в воображении ангел.
Но обычные наши грешки — высокомерие, уныние, зависть — этому мешают. И не
только они, но и в целом личностные непроработки. В
биографиях великих художников меня всегда впечатляли их невероятная целеустремленность и желание во что бы то ни стало выкорчевать
из себя все то, что мешает реализации таланта. Нынешние же талантливые люди все
это совершенно потеряли — вот почему наша литература перестает быть великой.