Владимир Рафеенко. Демон Декарта
Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2015
Владимир Рафеенко. Демон
Декарта. — М.: Эксмо, 2014.
Анализируя творчество донецкого писателя
Владимира Рафеенко, чье имя громко зазвучало лишь в последние годы, критик
Игорь Бондарь-Терещенко приходит к сентенции, что в «романной мирре» автора
«все происходит будто в беспросветном пространстве какого-то вязкого сна»*. Новая книга
Рафеенко «Демон Декарта», увенчанная «Русской премией», в рукописи носила
жанровый подзаголовок «роман-сновидение». В книжной версии, к слову, этого
подзаголовка нет.
Если опустить интродукцию —
тщательно прописанный весенний загородный пейзаж, достойный кисти
художника-натуралиста, мы попадем в мир абсурда, возможный исключительно в
человеческих снах. Из яйца фрау утки вылупляется
главный герой — Иван Павлович Левкин. В имени персонажа — отсылка к русскому
физиологу Ивану Павлову. От «Мраморного утенка» через
«Телевизор Малевича» и «Звезду металлурга» Рафеенко приведет Левкина в
«Тартарары». У каждой из четырех частей романа — свой эпи-граф. Сочетание
источников странное: святитель Феофан Затворник, абстракционист Василий
Кандинский, пророк Иеремия и творческий дуэт А. Х. В. (Алексей Хвостенко и Анри
Волохонский). Впрочем, поэтика сна допускает и такой
необычный синтез.
Очевидные странности характерны для
сказок. «Гадкий утенок» Андерсена — не единственная аллюзия в романе Рафеенко.
Среди второстепенных персонажей обращает на себя внимание мастер Сергей
Павлович Вишня и его сны о Пиноккио. Пиноккио — метафизическое воплощение
погибшего сына заводского мастера. Однако линия Вишни приходит к бытовой точке.
Сергей Павлович ближе к концу повествования признается: «Никогда не имел ни
жены, ни сына. <…> Я придумал их, чтобы пить». Если выдумать в мельчайших
деталях историю о собственной персоне и регулярно ее повторять, насыщая все
новыми подробностями, со временем в ее подлинности убеждаешь не только
окружающих, но и себя.
На сходную точку натыкается и линия
Ивана Павловича. Еще один сказочный мотив: Левкин — современный Иван-дурак, которому предстоит пройти нелегкий путь в
поисках себя. Герой постоянно перерождается: у него нет единой биографии. С
помощью этого приема Рафеенко упростил себе задачу, отказавшись от создания
несущественных для единого полотна деталей. Перемещаясь сквозь время и пространство,
душа персонажа оказывается то в одном, то в другом теле. То он сын шахтера, то
— сын металлурга. То — русский, то — украинец, то — еврей, а
то и вовсе серб. Словно хороший актер, успевший за свою жизнь вжиться в
десятки ролей. И в мыслях Ивана промелькнет возможная причина его «мерцания»:
«В этот раз Левкин решил встретить неизвестность с улыбкой на губах. Как
капитан Блад, как чернокнижник и колдун Джордано
Бруно, как Аурелиано Буэндиа,
который, стоя у стены в ожидании расстрела, думал о всякой невыносимой, мать
его, ерунде. Как верный и преданный мушкетер ее величества Шизофрении». Сон
дополняется душевной болезнью персонажа, что сразу многое объясняет и снимает
большинство вопросов к неестественному образу Ивана. Постоянно встреча-ющийся
на пути героя Марк Ильич (Марк = мрак) поставит ему окончательный диагноз:
«Ваня, это просто фантазии. Фантазии! (…) Ты всегда
был такой! И в молодости, и потом! Ты же всегда всем врал! Всем и всегда! Ты
патологический лжец, дорогой мой! Вот в чем твоя проблема! Ты помнишь, как
рассказывал нам, что на терриконы лазаешь для бесед с Енохом и Ильей?! Клялся
здоровьем родителей, что послание к Галатам вы писали
с Павлом совместно. А то, что умеешь играть на скрипке, зачем ты это придумал?!
Не знаешь?! И никто, Ваня, никто теперь уже не узнает! Ты врал, что разбогател,
что год жил в ашраме в Индии, что уезжаешь на ПМЖ в
Израиль, а потом почему-то в Аргентину! Ты врал, что у тебя неизлечимая болезнь
мозга!».
После подобных откровений в
романное пространство ворвется достаточно объемное отступление от центральной
линии. И героями этого отступления станут работники металлургического завода
украинского города Z, где и происходит действие романа. Все географические
объекты в «Демоне Декарта» названы своими настоящими именами. Z — единственное
исключение. При этом Рафеенко ничего не скрывает: за последней буквой
латинского алфавита прячется родной для писателя Донецк. Роман был завершен в
ноябре 2012 года. И в книге обнаруживаются страшные пророчества, увы, свершившиеся в 2014-м: «В Z грядет катастрофа, равной
которой не знала новейшая история, если не человечества, то украинской степи!
Все иллюзии, которые мы на этом клочке земли, считай, столетьями сдерживали,
принимая, так сказать, Иггдрасиль на себя, неумолимо
во-рвутся в мир». Правда, социальные катаклизмы, приведшие к появлению в городе
военных, Рафеенко свяжет с закрытием градообразующего предприятия —
металлургического завода.
Ключевой в романе образ завода —
живого организма — «сексуально насыщенный и ужасный, как престарелый джазист в
постели подростка» — и яркая метафора, и еще одно объяснение абсурда,
переполнившего течение повествования. «Отходы производства убивают. Мозг людей
Z умирает, соединившись с молибденом и никелем, марганцем и хромом. Атмосферные
осадки с рН ниже 5,6–5,7 крайне вредны. Оксиды азота и серы рождают кислоты,
что падают вместе с дождем. Не танцуйте под ними! Литий, натрий, калий,
рубидий, цезий и франций. Бораты, карбонаты, фосфаты.
Бериллий, магний, кальций, стронций, барий и радий…». Воздух Z — сплошная
химия. Так, может, на психику персонажей негативно повлияли химические
вещества? Переселение душ, не-обычные видения, появление призраков… «Этот город
был наполнен иллюзиями, как здоровая плоть — капиллярами. Фантазии, вымысел,
бред, сумасшедшие сны, слова и поступки — вот что являлось нормой, что
выстраивало жизнь по законам, почти не имевшим точек соприкосновения с так
называемой действительностью».
Четыре столетия назад о снах и
иллюзиях рассуждал Рене Декарт: «Могу я сомневаться, спрашивает он, в том, что
я в халате сижу здесь у камина? Да, так как иногда мне снилось, что я был здесь
же, тогда как фактически я лежал совсем раздетый в
постели (пижамы и даже ночные рубашки тогда еще не были в ходу). Кроме того,
иногда бывают галлюцинации у сумасшедших, так что, возможно, я могу быть в
подобном состоянии. <…> Однако сны, подобно живописцам, дают нам копии
реальных вещей, по крайней мере в отношении их
элементов. (Вам может сниться крылатый конь, но лишь только потому, что вы
видели прежде лошадей и крылья.) Поэтому телесную природу вообще, включая такие
вещи, как протяженность, величина и количество, менее легко подвергнуть
сомнению, чем веру в индивидуальные вещи. <…> Однако остается что-то, в
чем я не могу сомневаться: ни один демон, как бы он ни был коварен, не смог бы
обмануть меня, если бы я не существовал. У меня может не быть тела: оно может
быть иллюзией»*.
Левкиным, постоянно меняющим тела и
жизни, правит демон сомнений, демон иллюзий. Очистив роман от
постмодернистского налета абсурда, получим стоящего в его центре несчастного
среднестатистического обывателя-интеллигента. Бедное детство в провинциальном
городке с единственно возможной перспективой устроиться на завод, несложившаяся личная жизнь, отсутствие близости с
родителями, несостоявшееся желание стать кем-то большим и важным. И так, словно
жуки, застывшие в янтаре, существуют практически все — пылятся, пребывая «в
ожидании старика Годо». Отсюда — алкоголь, разговоры
с телевизором и ночи с продавщицей Соней, чей цветочный ларек возникает лишь
тогда, когда Левкин пьян. Рафеенко символично делает своего героя редактором —
и Иван принимается редактировать собственную судьбу, стирая ненужное и добавляя
новое. Нетронутым остается лишь вечное «я» — тоже по Декарту.
Абсурдное сновидение Левкина становится
кошмаром, но явь привычно расставляет все на свои места, превращая фрау утку, снесшую мраморное яйцо, в игрушечную качель, стоящую возле кровати спящего ребенка.
Фантасмагория постоянно упирается в натурализм. На языке — назойливый вкус
стронция, серы и молибдена, а в диалогах героев — сплошь сексуальные девиации
да похмельный бред.
Однажды Рене Декарт залез в печь и
провел в ней весь день в размышлениях. Философ, заключив себя в непривычные
условия, думал о привычном. «Демон Декарта» для
Владимира Рафеенко — остранение: взгляд на
родной город и его жителей другими глазами. «Иллюзии — это нормально! Болеть,
любить и умирать — прекрасно, если ты, конечно, человек». Демоны живут в душе
каждого, но когда они начинают брать верх над разумом, это ведет к страшным
вещам. Все-таки сны должны оставаться снами…
* Бондарь-Терещенко И. Горький рафинад. В
романной мирре Владимира Рафеенко // НЛО. 2014. № 1 (125)
(http://magazines.russ.ru/nlo/2014/125/30b.html)
* Рассел Б. История западной философии. —
Новосибирск: Сиб. унив. изд-во; Изд-во Новосиб. ун-та, 2001. С. 670–671.