Лев Симкин. Коротким будет приговор
Опубликовано в журнале Знамя, номер 7, 2015
Лев
Симкин. Коротким
будет приговор. — М.: Зебра Е, 2015.
Главным
источником книги Льва Симкина стал архив Музея Холокоста в Вашингтоне. Там
хранится огромный массив практически неисследованных дел о судебных процессах над бывшими охранниками концлагерей и
полицейскими, служившими нацистским оккупантам в годы Великой Отечественной
войны. В СССР многие из этих процессов были закрытыми, а их материалы были
засекречены. Это засекречивание остается отражением партийной установки
сталинских времен: нацисты убивали «советских людей», а не представителей
каких-либо национальностей. Материалы этих процессов быстро «канули в темную
бездну архивов КГБ СССР, а потом ФСБ России». Недостижимы они в значительной
степени и по сей день. Но некоторые республики бывшего CCCР
рассекретили такие документы. Копии этих материалов, тысячи «уголовных дел»,
связанных с коллаборационизмом, в Вашингтонском музее Холокоста находятся в
свободном доступе. Там собраны судебные дела, в основном посвященные расправам
над мирным еврейским населением. Симкин изучил около двухсот подобных дел,
пытаясь понять, что же двигало субъектами, вставшими на путь предательства и
палачества. Само обращение к подобным темам вот уже во второй книге требует от
автора немалого мужества и самообладания. Знаю по себе — когда я делал фильм об
узниках гетто, кошмары преследовали меня во снах…
В начале книги Симкин пишет, что,
бывая в самых разных городах и весях, слышал рассказы местных о живущих рядом
людях другой национальности — обычно жадных, злых и почему-то всегда грязных.
Стремление наделять «других, иных» отрицательными чертами относится едва ли не
к древнейшим чертам человеческой натуры. Говорящие на
другом языке, иначе одетые, верящие в других богов всегда вызывали подозрение,
страх и ненависть. Лев Симкин считает, что «есть смысл поворошить прошлое,
чтобы понять, как обычные вроде люди, скажем, вполне дружественные соседи,
вдруг превращались в садистов-убийц»: «Не зря многих
точит червь сомнения — случись какая смута, и на месте
евреев может оказаться кто угодно. (…) И что тогда может произойти с
окружающими нас людьми — вот в чем вопрос. Подспудный страх, не воткнет ли
сосед нож в спину, — вот что страшно. Меня всегда интересовало, кто же были эти
люди». Этот во-прос Симкин задает себе, одновременно обращаясь к нам,
читателям.
Почему в 1938 году во время
«Хрустальной ночи» лишь некоторые немцы били витрины еврейских магазинов,
поджигали синагоги и избивали евреев на улицах, а три года спустя участие в
Холокосте стало массовым, обыденным и рутинным? Немцы убивали евреев, потому
что это был лучший способ доказать преданность нацистскому режиму, продвинуться
по карьерной лестнице. Этими же соображениями руководствовались лица иных
национальностей, втянутые в водоворот расизма, ненависти и смерти, раскрученный
фашистской пропагандой. А вот результаты этого процесса: 940 тысяч евреев
погибло в Белоруссии, более 50 тысяч было уничтожено на Украине только айнзатцгруппами, в Литве погибло от 94 до 96% евреев,
Эстония стала страной, окончательно «решившей еврейский вопрос», то есть
уничтожившей на своей территории практически всех евреев. Не менее 144 тысяч
евреев было уничтожено на территории России. В целом из почти 5 миллионов
евреев, проживавших в СССР накануне войны, погибли 2,7
миллиона человек.
И вот здесь Лев Симкин формулирует
главный вопрос своего исследования: как сформировалось социальное сообщество,
для которого убийство и грабеж стали нормальным явлением, не вызывающим
моральных угрызений? Для этого он предлагает заглянуть в советскую и даже
российскую историю.
Еврейские погромы в России
случались и ранее, но как массовое явление утвердились с 1881 года. Культурная
часть общества погромы осуждала, но изрядная доля населения относилась к ним с
одобрением. Невозможность добиться от власти решения социальных проблем и
растущее социальное неравенство приводили к тому, что народное недовольство
обращалось против тех, кто не мог себя защитить. Возможность реализовать
нараставшее в обществе напряжение через гнев по отношению к инородцам, прежде
всего евреям, ловко направлялась властью. В революцию 1905–1907 годов это
недовольство стало принимать все более общий и вненациональный характер.
Большинству населения стало все равно, кого громить и грабить, — агрессия становилась
все более массовой и разнонаправленной, хотя евреи оставались на одном из
первых мест как жертвы погромов.
Начавшаяся в 1914 году Первая
мировая война усугубила внутреннюю напряженность. Началась она с антинемецких погромов, прокатившихся по всей России. Как
обычно, первые фазы войны сопровождались шапкозакидательскими настроениями и
убежденностью в том, что супостат будет повержен в
считаные недели. Но, когда война стала затяжной и тяжелой, когда количество
раненых и убитых выросло в тысячи раз, начались поиски причин поражений. В 1915
году российский Генеральный штаб объявил причиной военных неудач евреев,
проживавших в черте оседлости, в непосредственной близости к театру военных
действий. Язык еврейских местечек, идиш, близок немецкому,
поэтому евреев обвинили в том, что они выдавали немцам военные тайны.
Результатом стали депортации евреев из прифронтовой полосы, охватившие порядка
600 тысяч человек. Еврейские местечки окружались войсками, населению давались
считаные часы на сборы, после чего их гнали на ближайшую железнодорожную
станцию и насильно отправляли в глубь страны. Солдаты
и казаки, осуществлявшие депортации, вчерашние богобоязненные крестьяне,
получали наглядные уроки вседозволенности: могли безнаказанно грабить,
насиловать, отбирать имущество, брать заложников, попросту убивать. Эти уроки
взаимной ненависти нарастали, и в феврале 1917 года завершились революцией,
основными силами которой стали солдаты-дезертиры и в которой весьма важную роль
сыграли евреи, обиженные и униженные царской властью. В годы Гражданской войны
насилие творили все, кто хотел, — от белых и зеленых до красных. Правда,
большевики быстро начали расстреливать погромщиков, включая, весьма
отличившихся на этом поприще бойцов Первой конной армии.
Государственный аппарат был
развален запретом на работу бывших царских чиновников и их эмиграцией. Именно
евреи стали тем социальным слоем, который в силу грамотности во многих сферах
заместил бывших правительственных чиновников, и нередко, хотя далеко не всегда,
они оказывались представителями новой власти. Изрядная часть этих новых
чиновников отказалась от своего еврейства, соблазнившись коммунистической
пропагандой, обещавшей жителям нищих местечек рай на земле. Комиссары, простые
и особо уполномоченные, выкорчевывали государственные механизмы цар-ской
России, создавая новые, основанные на «революционной целесообразности». Столь
же неистово они боролись с религиями всех конфессий, включая иудаизм.
Насильственное насаждение коммунистической власти, отъем имущества и жилья,
коллективизация, ссылки, уничтожение кулачества как класса, злоупотребления
властью и репрессии еще больше обостряли ситуацию. Это усугублялось
ожесточенной борьбой за власть внутри правящей верхушки большевиков и
укреплением сталинской диктатуры. Определение «враг народа» стало одним из
самых распространенных в обществе. Вчерашние «пламенные революционеры»
исчезали. Новые вожди превращались в новых «врагов народа», а сменившие их
ревнители бдительности очень скоро оказывались в рядах тех, кого
«расстреливали, как бешеных собак». Смена образа врага стала привычным делом.
Евреев в органах советской власти к
концу тридцатых годов становилось все меньше — новые энтузиасты поиска «врагов
народа» тяготели к неприкрытому национализму; но в обыденном сознании
сотрудники НКВД все равно продолжали считаться
евреями.
Особенно остро это чувствовали
жители присоединенных в 1939–1940 годах Западной Украины и Белоруссии,
Прибалтики и Молдавии. Всевластие НКВД, депортации десятков тысяч местных
жителей — как правило, местной элиты — вызвали ненависть населения. Вероятно,
нигде не было такой почвы для коллаборационизма, как в СССР.
Особенно в его западных, недавно присоединенных районах. До прихода Советов
местные власти и система пропаганды в течение двух десятилетий внушали жителям
страшные образы евреев-большевиков, в сознании жителей этих регионов сложились
устойчивые стереотипы отождествления евреев и коммунистов. То есть тех, кто
отнимает имущество, грабит, арестовывает, ссылает в Сибирь и расстреливает.
Нацисты всячески подогревали и поддерживали эти стереотипы. Неслучайно сразу
после начала войны именно здесь начались кровавые погромы и убийства. В СССР,
напротив, после заключения Пакта «Риббентропа-Молотова» в 1939 году в советских
газетах ничего плохого о нацистах не писали.
В рассказе об оккупации,
справедливо указывает Л. Симкин, слишком много пропущенных страниц. Историю
переписывают в угоду новой старой идеологии, недописав,
не установив истины.
«В сорок первом или в сорок втором
году, при эвакуации, советские власти не обращались к еврейскому населению с
призывом уйти от приближающихся германских войск, хотя прекрасно знали, какая
судьба его ждет. В сталинских листовках, разбрасывавшихся над оккупированной
территорией, не было ни слова о помощи еврейскому населению. Советские люди не
могли этого не заметить».
При отступлении Красной Армии в
крупных городах органами НКВД минировались здания, которые с большой долей
вероятности могли использоваться немецкими оккупантами. Гестапо, как правило,
располагалось в вотчинах чекистов, а в крупных гостиницах устраивались
офицерские общежития. В намеченный час эти здания взрывались. Тем самым не
только наносился ущерб живой силе противника, но и отношения с населением
оккупированных городов сразу принимали чрезвычайно ожесточенный характер.
Фашисты отвечали на это расстрелами населения в количествах, многократно
превышавших число погибших. Первыми и наиболее массовыми жертвами становились
евреи. Но эти акции всегда рассматривались как подвиги разведчиков — без учета
того, сколько людей было уничтожено в ответ.
По подсчетам историка Павла Поляна,
попав в плен, советский солдат погибал с вероятностью 60%, если он не еврей, и
100% — если еврей. Всего же немцы уничтожили до 80 тысяч военнопленных евреев,
причем чаще всего их предавали сограждане. Автор анализирует пути, приведшие к
сотрудничеству с оккупантами, и судьбы вступивших на
этот путь.
В ходе войны под немцами оказались
территории восьми союзных республик, двенадцати российских краев и областей.
Люди, оставшиеся на оккупированной территории, увидели, как быстро пала
казавшаяся несокрушимой советская власть.
Согласно отчетам НКВД о положении
на оккупированной территории, проанализированных Л. Симкиным, «уничтожение
евреев с ведома и на глазах у местного населения не
вызвало большого возмущения. Жителям оккупированных территорий надо было
выживать. (…) Поэтому рабочие и инженеры пошли на
заводы или предприятия, где они прежде служили и которые не были эвакуированы.
Шоферы и механики — в гаражи и автомастерские. Колхозники — в сохраненные
немцами в неприкосновенности колхозы. Учителя, преподаватели вузов, бухгалтеры
и врачи, продавцы и агенты по снабжению вернулись к своим обязанностям. Что же
за люди те, кто грабил, убивал, расстреливал? <…> Люди, как люди, на
первый взгляд вполне добропорядочные. Не тунеядцы,
работали, у всех семьи, дети. У всех чистые паспорта — “ранее не судимы”».
Немало страниц в книге посвящено цитированию судебных дел, в которых свидетели
и обвиняемые рассказывают подробности массового уничтожения евреев и сопутствующих
этому явлений. Судя по материалам дел, в злодеев подсудимые
превращались едва ли не одномоментно: «В тот вечер Юшков возвращался из
клуба пищевиков, куда ходил за своей трудовой книжкой, и, увидев толпу,
издевавшуюся над еврейскими женщинами, присоединился к расправе, потому что в
ней принимали участие знакомые ему люди из соседних домов.
(…) Юшков хвастался, что закопал живьем трех старух и одну молодую
девушку». Эти факты, на которые мало кто обращал внимание до Л. Симкина,
поражают особенно сильно: обыкновенные люди, привычно принимавшие участие в
коллективных действиях, даже если это были погромы или убийства. К сожалению,
таких случаев было немало. И это было только начало.
20 января 1942 года нацистами была
принята программа «Окончательного решения еврейского вопроса», то есть
ликвидации всех евреев Европы. К этому процессу активно привлекалось население.
Желающих участвовать нашлось немало. Почти во всех странах Европы были
коллаборационисты, однако их количество на территории СССР не имело себе равных.
После десятимесячного раздумья 2
ноября 1942 года Указом Президиума Верховного Совета СССР была создана
Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний
немецко-фашистских захватчиков. Согласно данным НКГБ-МГБ СССР, в 1943–1945
годах в целом по СССР за пособничество немецким оккупантам было арестовано
около 200 тысяч человек, в 1946–1953 годах — около 115 тысяч. По данным Главной
военной прокуратуры, с 1 июля 1941 по 1954 год включительно военными
трибуналами было осуждено около 460 тысяч человек. Было здесь, как справедливо
указывает автор, практически механическое вынесение приговоров: без
расследования, без рассмотрения дел, без адвокатов, без участия в судах самих
обвиняемых. Особенно поражает деятельность так называемого ОСО (Особого
совещания при НКВД-МГБ СССР), органа расправы, не существующего в Конституции,
который за девятнадцать лет существования — с 1934 по 1953 год — вынес 442 531
приговор, в том числе 10 101 — к высшей мере наказания. В состав ОСО входили замнаркома
внутренних дел, уполномоченный НКВД по республике, начальник главного
управления милиции и прокурор. Это был суд без суда, подчинявшийся не закону, а
произволу и инструкциям сверху. Приговоры ОСО обжалованию не подлежали.
Подчинялось оно только министру внутренних дел, Сталину и сатане. За первое
послевоенное десятилетие через ГУЛАГ прошло от 10 до 135 миллионов человек. По
данным на 1 октября 1948 года, «предателей» и «пособников фашистских
оккупантов» — 122 208, или 5,5% от всех заключенных, и еще 11 687 — бывших
участников фашистских антисоветских формирований, или 0,5% заключенных.
Но было и другое: многие обвиняемые
оказались причастными к уничтожению евреев. В советском человеке так долго
убивали человека, что он вполне мог созреть для восприятия нацистских новаций.
В 1942 году число местных полицейских в Украине и Белоруссии в 5–10 раз
превышало число немецких жандармов. Всего на оккупированных территориях (без
Прибалтики) на 1 января 1943 года их было 330 тысяч. В полицию пришло немало
бывших милиционеров. В Харькове сотрудники милиции вернулись на службу по
призыву своего бывшего начальника. Во Львове большинство милиционеров,
оставшихся в городе, продолжили службу при новом режиме… Полицейские, как
правило, поощрялись «еврейскими вещами», иногда их квартирами. Этому посвящена
глава «Люди и вещи».
Глава под названием «Женские
истории» — одна из первых попыток рассказать не о подвигах советских женщин, а
об условиях их выживания в оккупации и о том, какой ценой им приходилось за это
платить.
Иногда советские следственные
органы вменяли полицаям в вину не только саму службу у оккупантов, но и
нанесение побоев. Обвиняемые такие эпизоды всегда признавали, но не видели в
своих действиях ничего предосудительного, поскольку, как они считали, «били за
дело».
Одна из наиболее интересных глав
книги «Как искали палачей» рассказывает о механизмах проверки всех, кто хотя бы
короткое время находился на оккупированных территориях. Для этой цели служила
сеть созданных по инициативе Сталина в декабре 1941 года Проверочно-фильтрационных
лагерей. Через них прошли миллионы людей, тщательно проверявшихся смершевцами. Сотни тысяч были арестованы «за участие в
гитлеровских злодеяниях на оккупированной территории». Приговоры по таким делам
были от 5 до 25 лет тюрем и лагерей или расстрел. Иногда практиковались и
публичные казни — повешения. Смертная казнь через повешение была введена в
советское законодательство секретным и потому неопубликованным указом
Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года № 39.
Книга Л. Симкина, анализирующая
уникальные, отсутствующие в широком доступе материалы, как и его предыдущие
работы, чрезвычайно интересна по фактам и прекрасно написана. Это не столько
историческое исследование, сколько публицистический анализ, основанный на реальных
событиях. Впервые читателю представлен честный объективный рассказ о том, что и
как происходило на оккупированных территориях, — вот уже три четверти столетия
эти материалы изъяты из сферы исследований профессиональных историков. Может
быть потому, что они бы точно определили социальную принадлежность тех, кто
сотрудничал с фашистами. Сколько среди них было рабочих,
крестьян, служащих, военных, бывших руководителей, офицеров, милиционеров, смершевцев и чекистов.