Образ жизни. Об учителях Ю.А. Айхенвальде и В.М. Герлин. Составитель Т.А. Марголина
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2015
Образ жизни. Об учителях Ю.А. Айхенвальде
и В.М. Герлин. Составитель Т.А. Марголина. — М.: Возвращение, 2014.
Эта
книга не могла появиться, пока была жива В.М. Герлин.
Ибо до последних дней своей жизни она оставалась Учителем, к которому их общие
с Ю.А. Айхенвальдом ученики шли за живым общением. А
вот когда оно, увы, оборвалось, возникла идея этой
книги. Книги учеников об Учителях. О Валерии Михайловне Герлин
и о ее муже Юлии Александровиче Айхенвальде.
Но сначала небольшое отступление.
Впервые в дом Айхенвальдов я попала в 1991-м. Меня
привел туда один из учеников В.М. Герлин. Ю.А. Айхенвальд, развернув передо мной бесценные сокровища своих
архивов, помог мне тогда в одном весьма щекотливом деле. То есть нашел
материалы, которые доказывали мою правоту, и это было настоящее журналистское
счастье. Потом случилось много всего — время-то какое
было! А в июне 1993-го, вернувшись с дачи, я нашла на автоответчике сообщение:
умер Юра Айхенвальд…
Вскоре после похорон я занялась
посмертной публикацией Ю.А. в «Новом времени», где тогда работала, пришла раз с
версткой, два со свежевышедшим номером журнала… Да так и стала бывать в квартире на Автозаводской.
Постепенно познакомилась со многими
учениками. И почти сразу перестала понимать, кто из них учился у Ю.А., а кто —
у В.М. Многие были старше меня, лишь несколько человек были моими ровесниками
или чуть младше — из последних выпусков В.М. Герлин.
И всем им я завидовала. Как сейчас модно говорить, в хорошем смысле слова. Нет,
были, конечно, и у меня неплохие учителя. И даже хорошие были. Но чтобы
тридцать… сорок… даже пятьдесят лет назад окончившие школу люди продолжали собираться
вместе, притом дома у своих учителей… Чтобы учитель
называл своих великовозрастных учеников (и они друг друга, естественно)
Кольками, Элками, Валерками, Ленками… При таком не то
что присутствовать не приходилось — о таком не доводилось даже слышать! А вот там, в этом доме, я слышала о разном и удивительном: о Самостильской республике, о «людоедах», о многом другом — и
жалела, что все это было когда-то, с кем-то, но, увы, не со мной…
Что же это были за люди такие —
Юрий Александрович Айхенвальд и Валерия Михайловна Герлин? Что это были за учителя литературы и русского
языка? Почему применительно к ним заглавная «У» в
слове «учитель» не кажется ни пафосной, ни чрезмерной? Об этом, собственно,
книга «Образ жизни». И об этом, конечно, лучше всего говорят в книге их
ученики. Вот фрагменты воспоминаний лишь некоторых из них.
«Юрий Александрович… не был
каким-то особо хлопотливым организатором клас-сной жизни. Но как-то естественно
вдруг стены класса и коридора превратились почти в филиал Третьяковской галереи
в репродукциях, конечно, и это было не просто украшение, каждый раз возле
какой-либо картины начинался живой разговор и открывался удивительный, дотоле
нам неизвестный мир искусства. Экскурсии в музеи, поездки, встречи с поэтами —
организаторская роль Юрия Александровича во всем этом была немаловажной.
Если можно было бы лозунгом
охарактеризовать кредо его воспитательной работы, то, мне кажется, лозунг мог
бы звучать так: “Дерзайте, придумывайте и думайте!” Он мог резким словом или
презрительной усмешкой оценить то, что ему не нравилось, но высшей похвалой был
его взгляд, полный искреннего любопытства и восхищения тобой, твоей идеей,
поступком. Ради этого взгляда каждый из нас был готов на все. И мы придумали. У
нас в классе образовалась Самостильская республика.
Сначала родилась идея Империи. Но
тут появился опоздавший из геологической экспедиции к началу учебного года
организатор всего Леша Полуторный. Возмутился: “Почему империя — конечно —
Республика! — всю власть избираем!”. Все как-то быстро согласились.
Естественно, Президентом Республики единогласно, правда, в его отсутствие, был
избран Юрий Александрович Айхенвальд, а секретарем
Валерия Михайловна Герлин… собирались в доме Айхенвальдов, где с почетом к гражданам республики
относились не только хозяева дома, но и все приходящие друзья. Нам было весело
придумывать и конструировать ордена — фиги разной
степени, издавать указы, а главное — творить всем вместе, самостоятельно, без
вмешательства взрослых. Наше издательство “Перигей” издавало журнал. Этот
журнал был настоящим “Сатириконом” на нашем клас-сном
и школьном уровне.
Самостильская Республика и ее Президент сделали самое главное. Мы обрели
друг в друге настоящих друзей. И длится эта дружба уже N десятков лет. А я до
сих пор берегу маленькую книжечку в самодельном картонном переплете —
Свидетельство о моем существовании, подписанное Президентом Самостильской
Республики Ю. Айхенвальдом». (Из воспоминаний О.В. Чекулаева, выпускника 1963 года, ученика Ю.А. Айхенвальда).
«Мою не слишком утонченную душу
В.М. завоевала случайно. Как сейчас помню, ее отправили заменять биологию, а
она объявила урок литературы. Передо мной сидел парень по имени Федька,
классный шут, которого я в тот момент по каким-то забытым за давностью лет
причинам изводил… когда учитель на нас не смотрел, стегал его по шее резинкой…
Федька подпрыгивал, взвизгивал, поворачивался и лез драться.
… все уверенно шло к срыву урока и изгнанию Федьки за
дверь, но тут, диктуя что-то литературное, ВМ вдруг просто на меня посмотрела.
Увидела, что я за ней слежу (жду, когда она отвернется), и сказала одними
губами, так, что только я понял: “Дурак”. Это ошеломило меня, как удар дубиной: во-первых, потому что было,
увы, чистой правдой, а во-вторых, потому что впервые совершенно посторонний
взрослый человек “из культурных” так доходчиво (и лаконично) мне все объяснил.
Детская любовь пылкая. Скоро весь
мой школьный день уже строился вокруг ВМ. После уроков я и еще несколько
сочувствующих шли за нею в тот класс, где она проверяла тетради. Она могла
делать это параллельно с разговором, и рассказывала, рассказывала… О неведомых нам и школьной программе поэтах (от
Тредиаковского до Ходасевича), о том, что было раньше, при царе и при ранних
большевиках (периода сталинизма она не касалась до тех пор, пока мы не
подросли), о столь любимых ею народовольцах. Разумеется, и веселья хватало:
всегда находился свежий «перл» из проверяемой стопки тетрадей (но озвучивался
он, разумеется, без имени автора). … Я приходил из школы в пять или шесть часов
вечера… и всегда на вопрос родителей, где был, отвечал: “Болтал с Валерией”.
Надо отдать родителям должное — они не ревновали, они видели ВМ на родительских
собраниях и за меня радовались». (Из воспоминаний Б.Р. Корабельникова,
выпускника 1986 года, ученика В.М. Герлин).
«Началось все с капустника, который
мы должны были сделать к какому-то школьному празднику. Подготовка его
происходила в доме Айхов (так про себя мы стали
называть дом, где жили Валерия Михайловна Герлин и
Юрий Александрович Айхенвальд). Боже мой, сколько
тогда было веселья, творчества, свободы. С этого времени дом Айхов стал для нас родным.
Впоследствии, когда уже взрослые
дяди и тети приходили к Айхенвальдам, все ученики
перемешались; часто сами учителя спорили, кто у кого учился. Но наш класс
всегда существовал под особым именем Людоеды. Это совсем не потому, что
когда-то мы изгнали двух учительниц, а из-за Шварца. Решили поставить “Тень”.
Ставил с нами эту пьесу друг Юрия Александровича и Валерии Михайловны Александр
Наумович Асаркан, личность тоже незаурядная и очень
притягательная. Самым ярким в пьесе у нас оказался Цезарь Борджиа
— Витя Энговатов, настоящий современный людоед. Так и
мы все стали называться в сообществе Айхенвальдов
людоедами. … репетиции
настолько втягивали в себя, жизнь во время подготовки к спектаклю была полна
столькими событиями, что уже было неважно, сыграем ли мы пьесу. Кажется, так и не сыграли, но людоеды, уже маститые специалисты,
папы, мамы, бабушки, дедушки, стали друзьями на всю жизнь. А Шварц стал
любимым драматургом». (Из воспоминаний Е.М. Бугаевой, выпускницы 1961
года, ученицы В.М. Герлин).
«На уроках говорили почти все.
Правда, в начале учебного года многие молчали или говорили мало и трудно. Но к
концу девятого класса большая часть учеников была очень активна на уроках литературы,
хотя некоторые так и не разговорились. Они оставались слушателями, обычно
внимательными, судя по их реакции. Иногда эти не разговорившиеся по делу
слушатели отвлекались на посторонние довольно громкие разговоры, и Юрию
Александровичу приходилось их одергивать, всегда довольно спокойно… В конце урока учитель подводил итог сказанному, делал
выводы. Но порой выводы делали сами ученики. И у нас возникало впечатление, что
это мы сами до всего додумались, сами разобрались и в “Отцах и детях”, и в
“Войне и мире”. Об изучаемом произведении говорить можно было все, что думаешь.
Главное было понять героя и автора,
понять и попытаться оценить авторский замысел. Оценить все с человеческих —
общечеловеческих — позиций. Ничего назидательного, нарочито воспитательного в
рассуждениях Юрия Александровича я не помню. Казалось, что в его рассуждениях
все просто. Но не было никаких упрощений: Юрий Александрович, как ни банально
это звучит, умел говорить просто о сложном. Все
вышесказанное касалось и литературы ХIХ века, где
центральными произведениями были “Отцы и дети” и “Война и мир” (Достоевского
тогда в школе еще не проходили), и позднее, когда в десятом и одиннадцатом
классах мы проходили на уроках много интересного, совсем непредусмотренного
программой тогдашней школы.
Юрий Александрович был далек от
мысли, что литература может изменить мир и людей, но повлиять, хоть немного
улучшить все же может». (Из воспоминаний выпускника 1964 года В.Г. Эзрина,
ученика Ю.А. Айхенвальда).
Тот, кто не знает, узнает из этой
книги и о том, что в начале 1968 года Ю.А. Айхенвальд
и В.М. Герлин подписали письмо в защиту А. Гинзбурга
и Ю. Галанскова, за что были уволены с работы с
запретом заниматься педагогической деятельностью.
После обращения в суд оба незаконно уволенных педагога были восстановлены. В.М.
вернулась в школу, а вот Ю.А. с тех пор зарабатывал на жизнь переводами и
театроведением. Он автор замечательного перевода «Сирано де
Бержерака» Э. Ростана, хорошо известных песен для мюзикла «Человек из Ламанчи», да и оглушительно знаменитое в свое время «Соло
для часов с боем» О. Заградника было поставлено для
мхатовских стариков тоже в переводе Ю.А. Айхенвальда…
А опубликованные в конце книги «Образ жизни» стихи дают представление о поэте
Юрии Айхенвальде.