Рассказ
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2015
Об авторе | Валерий Вотрин
родился в 1974 году в Ташкенте. Окончил романо-германский факультет
Ташкентского университета, магистратуру и докторантуру Брюссель-ского
университета по специальности «экология». Как прозаик публиковался в журналах
«Звезда Востока», «Новая Юность», «TextOnly», «Новый
мир», «Русская проза», «Носорог» и др. Автор книг «Жалитвослов»
(М., 2007), «Последний магог» (М., 2009), «Логопед»
(М., 2012). Финалист Премии Андрея Белого (2009). Переводит английскую прозу и
поэзию XVII—XX веков. Живет в Бате (Великобритания).
Ткацкая фабрика была старая, сложенная из потемневшего
красного кирпича, с маленькими запыленными окнами. Никто их никогда не мыл,
поэтому в цехах под низкими потолками тускло светились электрические лампочки —
для облегчения труда ткачих. Их на фабрике работало ровно восемьдесят человек.
Была среди них и Ангелина.
Миловидная, совсем юная, она воспитывалась в детском доме и
своих родителей не знала. Говорила тихо и тем разительно отличалась от других
работниц, шумных и наглых. «Одинокая», — насмешливо говорили про нее и не
любили. Подруг у нее не было, даже в общежитии. И лишь толстая повариха
Кириллина жалела ее. «Бедная, — говорила она другим работницам. — У ней мамки с папкой нету».
В цехах было шумно. Там работали станки марки «Нортроп». Пушистая пыль стояла в воздухе, скапливалась
большими рыхлыми комьями в проходах и под станками. От этой пыли чихали
ткачихи, привычно кашляли мастера.
Сначала Ангелина обслуживала комплект из шестнадцати станков.
Работала она споро, жалоб на нее не было. Через два
года доверили ей уже пятьдесят два станка — «большой комплект», потому что она
сумела доказать свою ответственность, других таких ответственных работников на
фабрике было еще поискать. А в перерывах Ангелина мечтала — об улучшении
жилищных условий, и чтобы замуж выйти за доброго да
красивого, вообще о том, о чем всегда мечтают молодые ткачихи. На собраниях
трудового коллектива она помалкивала, но слушала внимательно — что говорит
директор фабрики Буклеев, с чем вы-ступают другие
представители руководства.
К ним у Ангелины было отношение разное — например, товарищ Буклеев ей нравился прямотой и суровостью. Он напоминал ей
директора детдома товарища Трошина — тот тоже был
прямой, немногословный и справедливый. А вот начальника ткацкого производства
Штырова она не любила — тот был человек недобрый, придирчивый.
Но больше всех невзлюбила Ангелина одного из мастеров
ткацкого цеха, Витьку Бунцова. За постоянную ухмылку,
за вертлявость, за вечные шутки-прибаутки не любила она Витьку всей своей
строгой девичьей душой.
И Витька это чувствовал — и еще больше лип к Ангелине, и
подсмеивался, и появлялся из-за угла именно тогда, когда совсем не хотелось его
видеть. Она ему, видимо, нравилась, крепко приглянулась, и отставать от нее он
не желал. А поскольку служебное положение позволяло, вился Витька Бунцов около Ангелины постоянно. И особенно мерзко было
видеть, как работницы постарше перемигиваются и ухмыляются Витькиным шуточкам,
словно состоят с ним в сговоре.
Осенью фабрику поразила новость о рекорде ткачих
Виноградовых. Обслужить семьдесят ткацких станков — о таком тут даже и не
думали. Но, посовещавшись несколько дней, руководство решило включиться в
соревнование. В Вичуге могут — а чем мы хуже? Несколько недель шло
переоборудование одного из цехов, где устанавливалось сразу сто станков. А
одновременно решали, кого поставить на эти станки. Решить было непросто:
работник должен быть опытным, ответственным. И молодым, крепким — ведь
обслуживать целых сто станков в смену нелегко, одной волей здесь не справишься,
здоровье нужно.
Решали долго. Уже и цех расширили, и станки установили — а по
кандидатуре никак не могли сойтись.
Тут-то и подвернулся на одном из производственных совещаний
Витька Бунцов.
— Я думаю, товарищи, Ангелину Пояркову надо на это дело
бросить, — предложил он без обиняков. — Кандидатура по всем статьям подходящая
— молодая, упорная, по цеху чуть ли не вприсядку носится.
Другие руководящие товарищи переглянулись. Не понравилась им
ни кандидатура молодой ткачихи, ни Витькина дурацкая
ухмылка, словно он разыграть всех решил. И только начальник производства Штыров
задумчиво произнес:
— Стоило бы подумать над этим предложением, товарищи.
И тогда директор фабрики, товарищ Буклеев,
неожиданно согласился:
— А ведь верно Виктор предлагает, — и просветлел лицом.
После чего и другие руководящие товарищи разом закивали и
единогласно поддержали кандидатуру Ангелины. И больше всех старался начальник
производства Штыров.
Когда ее вызвали к руководству и объявили о возложенной на
нее задаче, она оторопела.
— Чего обмякла-то? — спросили ее требовательно.
— Не обмякла я, — тряхнула она головой. — Просто…
— Что просто?
— Можно мне подумать?
— Иди думай, — разрешили ей. — Но
только до завтрашнего утра.
Выйдя из директорского кабинета, Ангелина пошла по коридору.
Ноги не несли ее, но она упрямо переставляла их, непослушных. «Не обмякла я! —
повторяла она себе. — Не обмякла!»
Вместо своего отправилась она в соседний цех, который перед
этим расширили, — осмотреться и прикинуть. Ровно сто новеньких станков стояли в
цеху, сверкая чистотой. Она оглядела эти ряды станков. Их было много — в два
раза больше станков в ее «большом комплекте», в два раза больше того числа,
которое она уже привычно могла обслужить. И ведь не откажешься, иначе потеряешь
доверие.
Ноги Ангелинины совсем ослабли, опустилась она на скамью и
заплакала от страха и бессилия.
Рядом послышался шорох. Она подняла лицо из мокрых ладоней и
увидела человечка в запачканной черной пылью робе. На голове кепочка, сам чумазенький,
горбатенький, страшненький, но веселый — рот до ушей.
Никогда в жизни Ангелина его не видела. Как он проник на
фабрику?
— Вы кто? — спросила она строго, и слезы мигом высохли на ее
щеках. — Что делаете здесь, в цеху?
— Чего плачешь-то, девка? — спросил
ее в свою очередь мужичок и подмигнул. — Али милок
бросил?
Ангелина нахмурилась.
— А ну, пропуск покажи! — приказала она, делая шаг к нему.
Человечек только ухмыльнулся.
— А я знаю, чего ты ревешь, — хихикнул он. — Сто станков не
можешь одолеть, вот что!
— Не твое дело! — вдруг рассердившись, крикнула Ангелина.
— А вот и мое, — сказал мужичок и
перестал ухмыляться. Сделав шажок, он вдруг оказался совсем рядом и снизу-вверх
заглянул Ангелине в глаза.
— Я могу помочь тебе, Ангелина, — почти шепотом произнес он и
прищурился. — Только скажи.
— Помочь? — растерялась она. — Как… помочь?
— А вот так, — спокойно ответил мужичок. — Обслужу эти сто
станков за тебя. А если нужно, и двести станков обслужу, и даже триста. Да
столько станков нельзя в одном цеху установить, сколько я обслужить могу.
— Хвалишься! — презрительно бросила Ангелина.
— А вот и нет, — сказал человек и склонил голову в кепочке набок. — Ну?
— Что — ну? — растерялась она.
— Помочь тебе? Только скажи.
Тут Ангелина что-то заподозрила.
— Помочь! — протянула она, и лицо ее вспыхнуло. — Знаю, чего
тебе надобно! Проваливай давай! У!
И она замахнулась на него.
Но мужичок только поцокал языком.
— Эва, дура какая! — произнес он
вполголоса. — Я как с человеком с ней…
Она опустила руку, обескураженная такой странной реакцией.
— А чего тебе тогда?
— Это другой разговор, — произнес мужичок довольно. — Смотри
же, Ангелина. Я поставлю за тебя абсолютный рекорд по обслуживанию ткацких
станков «Нортроп». Три дня буду беспрерывно ткать. А
ты каждый вечер будешь угадывать, как меня зовут и где я живу.
Угадаешь — вся страна тебя примет, сам товарищ Сталин отметит. Не угадаешь —
горбатиться тебе на фабрике весь свой век.
Ангелина долго смотрела на него.
— А не соврешь?
— Ха! — только и сказал человечек, а лицо у него сделалось
обиженное-преобиженное.
Тогда Ангелина решилась.
— Ладно, — произнесла она. — Делать мне все равно нечего.
— Вот и уговор, — молвил человечек. — Завтра с утра
начальству скажешь, что согласна, но пускай никто в
цех не заходит. А потом сюда приходи.
Молвил и пропал.
Всю дорогу до общежития Ангелина была поглощена единственной
мыслью — сможет ли странный человечек обслужить сто станков? Ведь он такой
маленький. И только проснувшись, задумалась она о том, как его зовут — ведь
сегодня ей в первый раз предстояло угадывать его имя. На часах была половина
седьмого утра. Спохватившись, Ангелина побежала на фабрику. По уговору с черным
человечком первым делом отправилась она к руководству.
— Ну что, подумала? — спросили ее.
— Подумала, — спокойно ответила она.
— И что надумала?
— Да чего там… согласная я. Могу сегодня же приступить.
— Молодец, Ангелина, — похвалили ее. — Иди и приступай, раз
можешь.
— Только, — сказала Ангелина, — вы пока в цех не заходите. Я
сама справлюсь.
— Ишь ты, — удивилось руководство. —
Сама справится! В одиночку-то? Только смотри, чтоб без браку!
И Ангелина пошла в цех. Ровно сто новеньких станков стояли
там, сверкая чистотой. Вдруг откуда ни возьмись
вынырнул перед ней человечек. Улыбается, подмигивает:
— Ну, Ангелина, приступим. Гляди да учись.
И станки вдруг как один заработали, зашумели. А человечек
принялся расхаживать между ними — внимательный, сосредоточенный. Покосился на
Ангелину, прикрикнул:
— Чего стоишь, давай сымай ткань с
валиков!
И Ангелина бросилась помогать, снимать наработанную ткань с
товарных валиков, укладывать рулоны. За этим занятием и счет времени потеряла.
Уже и обеденное время прошло, и вечер близко. Огляделась Ангелина — ох, это ж сколько ткани наработано! А станки все стрекочут. Вдруг
вырос перед ней человечек. Стоит, смотрит.
— Ну! — потребовал он, капризно перекосив рот. — Говори, как
меня зовут!
Ангелина вгляделась в него.
— Витька! — произнесла она потрясенно. — Витька Бунцов!
— Нет! — ответил человечек и вроде как огорчился. — Совсем не
так.
— Не Витька? — переспросила Ангелина. — А как же тогда?
Может, Константин?
Это имя само пришло ей на ум, — так звали товарища Трошина.
— И не Константином, — ответил человечек, скривившись. —
Пробуй в третий раз.
Ангелина задумалась. Думая, она осматривала человечка — а он
смирно стоял рядом и затаив дыхание ждал.
— Иваном тебя зовут, — наконец решительно произнесла
Ангелина.
Человечек вздохнул и покачал головой.
— Плохо, — сказал он грустно. — Очень плохо, Ангелина.
Недогадливая ты. Но, может, ты сможешь угадать, где я живу?
— В доме! — с ходу уверенно произнесла Ангелина.
— Горячишься, — заметил человечек. — Торопишься. Ты подумай,
поразмысли, а потом говори. В доме! Да я сроду в домах
не жил!
И он обиженно надулся.
Ангелина вновь оглядела его. Действительно, и как она могла
подумать? Грязный такой. И она предположила:
— На заводе?
— Нет, — отрезал человечек.
— В бараке?
— Холодно, все холодно, Ангелина. Не в ту сторону думаешь.
Ладно, есть еще время. Но помни — сам товарищ Сталин отметит, вся страна
примет. Думай, Ангелина!
И пропал, будто сквозь землю провалился.
Долго думать Ангелине не дали. В цех зашли люди и, увидев
рулоны, бросились в дирекцию. Вскоре туда же вызвали и Ангелину. В кабинете
директора уже собрались главный инженер, начальник ткацкого производства,
мастера участков.
— Товарищ Буклеев! — с порога
начала она.
Но директор жестом остановил ее. Лицо у него было довольное.
Он поднялся из-за стола — невысокий, но очень прямой и твердый, как военный, —
и подошел к ней.
— Я вижу, вы справились, товарищ Пояркова, — после паузы
произнес он, схватил ее руку и крепко пожал. — Обслужено сто станков! Значит,
можем, а, товарищи? — обернулся он к остальным.
Те согласно загомонили, закивали.
— Вот так-то, — сказал директор и вдруг подмигнул Ангелине. —
Однако торопиться не станем. В трест сообщать не будем. Поработайте еще,
товарищ Пояркова. Обвыкнитесь. Все-таки сто станков, не пятьдесят. Верно,
товарищи?
Снова раздался согласный гул.
— Товарищ Буклеев! — вдруг
произнесла Ангелина. — Я тут ни при чем…
— Ни при чем? — перебил ее директор и повернулся к
присутствующим. — Слышали, товарищи? Она тут ни при чем! — и он комедийно
развел руками.
Те дружно грохнули смехом.
— Товарищ Пояркова! — повернулся директор к Ангелине, и лицо
его стало серьезным. — Мы ценим вашу скромность, но и успехов своих занижать не
следует. Идите, работайте.
Весь вечер она раздумывала, как зовут черного человечка. Еще
днем, после неудачных своих попыток отгадать его имя и место проживания, она
пришла к выводу, что он не может носить обычное прозвище. И жить в обычном доме
тоже. Ведь он, видимо, что-то вроде домового или даже цехового — старые
работницы рассказывали, что в царские времена такие обитали на каждой фабрике,
и к ним можно было обратиться за помощью, если хозяева начинали лютовать. Но
теперь времена другие, нынче ведь такие цеховые, верно, повывелись. А что, если
нет? Жаль, некого было расспросить о том, как обращались с такими
цеховичками раньше, загадывали ли те такие же
загадки, как этот загадал Ангелине. И какое имя у него, если не обычное, не
человеческое?
С утра сеял холодный дождь, задувал острый ветерок, но
Ангелина их не замечала. Она шла к фабрике мимо черных деревянных бараков и
думала только о том, как звать мужичка да где он живет.
В цеху было пусто и прибрано — станки вычищены, рулоны
унесли. Не успела Ангелина оглядеться, а мужичок уже стоит перед ней,
ухмыляется:
— Пришла?
— Пришла, — кивнула Ангелина.
— И помогать, значит, будешь?
— Отчего же не помочь? Помогу, — просто ответила Ангелина.
Он весело кивнул, потянулся всем телом.
— Иэх, маловато станков тут у тебя!
Мне простор нужон. Вот бы двести поставить!
— Хватит тебе, — строго оборвала она его.
Он взглянул на нее искоса.
— Хватит так хватит. Ну, примемся,
что ли.
И как по волшебству станки разом заработали, зашумели.
Человечек принялся сновать меж ними, как и в прошлый раз, и перестал обращать
на Ангелину внимание. И она тоже перестала его замечать, потому что рулоны
накручивались быстро, и снимать их с валиков надо было споро.
Так прошел второй день.
К вечеру мужичок вырос перед ней — довольный, смеющийся,
нисколько не уставший.
— Принимай работу, Ангелина, — молвил он, счастливо поводя
рукой вокруг. — Ух, хороши станки, сами ткут-стрекочут!
— Вижу, — сказала Ангелина и похвалила: — Молодец.
Он хмыкнул.
— Молодец-то молодец… но приспела
пора имя мое отгадывать. Ну, как меня зовут?
Ангелина решила испробовать те имена, которые пришли ей на
ум. Их было ровно три — больше ничего не смогла она припомнить.
— Дормидонт! — выпалила она и во
все глаза уставилась на него.
Улыбка сошла с его лица.
— А я думал, ты за ночь догадаешься, — тихо произнес он. —
Нет, Ангелина, не так меня зовут. Совсем не так.
— Ну, тогда Мартимьяном, —
предположила она.
Он только тихонько вздохнул. И Ангелина с некоторой гордостью
назвала третье имя, которое ей вспомнилось:
— Поликарп!
— Нет, Ангелина. Очень холодно. Очень. Видно, не осознаешь
ты, какое будущее тебя ждет, коли догадаешься.
— Да я же стараюсь! — в сердцах крикнула она.
— Стараться стараешься, да все проминаешься, — произнес он
сурово. — Ну, теперь давай угадывать, где я живу.
Ангелина молчала. От стыда и злости на собственную тупость
хотелось плакать.
— Да что же ты, родненькая, — сострадательно произнес
мужичок. — Ты поднапрягись. Это ведь несложно. Только взгляни на меня.
И он повернулся перед ней на одной ножке.
— На угольном складе? — несмело предположила Ангелина.
— Во-во, — обрадовался мужичок. — Близко, очень близко. Ну,
давай! Давай, хорошая! Давай, лапушка!
— А где ж там жить? — удивилась Ангелина. — В кочегарке, что
ли?
Мужичок зажмурился и заскрипел зубами.
— Нет, нет! — выкрикнул он.
Ангелина опять замолчала.
— Ну! — подбодрил ее мужичок. — Это же так просто.
Ангелина еще немного подумала, и потом ее осенило:
— В печке!
У мужичка подкосились ноги, и он с грохотом рухнул на пол.
Придя в себя, он поднялся и долго, тщательно отряхивался. Поднялась угольная
пыль. Ангелина в страхе смотрела на него.
— Ты вот чего, Ангелина, — кончив отряхиваться, произнес
мужичок. — Ты думай. Как выдастся свободная минутка, так сейчас начинай думать.
Я тебе серьезно говорю.
И человечек исчез, словно его и не было.
Наработанной ткани было так много, что она еще долго снимала
готовые рулоны и относила их на склад. Думать она пыталась, но никак не
думалось. Голова была светлая и пустая. Так она и ходила по цеху от станка к
станку — машинально, бездумно. К вечеру она спохватилась. «Господи, да я же
ничего не надумала!» — вспыхнула мысль, и тотчас же Ангелиной завладел холодный
страх. А что, если она ничего не надумает? Что, если обманет ожидания
руководства и трудового коллектива?
Вот тогда, словно почуяв ее неуверенность, и подкатил к ней
Витька Бунцов. Встал у одного из станков и стал
смотреть, как медленно и уныло передвигается по цеху Ангелина. Его она не
замечала. Тогда он вполголоса позвал:
— Эй, Пояркова!
Она безучастно оглянулась.
— Слушай, что скажу, — продолжал Витька. Только теперь она
вгляделась в него и обнаружила, что он не ухмыляется, не подмигивает, а стоит
серьезный и собранный.
— Чего тебе? — спросила она, и он впервые за долгое время
уловил в ее словах интерес.
— Прогуливался я тут давеча, — заговорил он. — Вижу — в леске
костер горит. Любопытно мне стало, я и подошел. Смотрю, мужичок какой-то черный
возле костра сидит, в котелке что-то варит, а сам тихонько так напевает. Мне не
особенно слышно было, я только кусочек уловил. Поет так, значит:
Я работы не бегу,
Строить, шить и ткать могу,
Землю рыть, сапог латать —
Нужно только угадать,
Как зовусь и где мой дом —
Отгадаешь, но с трудом!
Ангелина, не ленись!
Посильнее напрягись!
Звать меня Стаханов Лишко,
В шахте у меня домишко.
— Ох ты! — вырвалось у изумленной
Ангелины.
Бунцов подмигнул.
— Знакомый какой-то?
— Знакомый, — медленно кивнула Ангелина. И, не успел Витька
ответить, поблагодарила: — Спасибо, Витя!
Она отвернулась и не увидела, как Витька усмехнулся.
Оставалось полчаса до конца рабочего дня. Эти полчаса
Ангелина провела как во сне. Голова кружилась, хотелось смеяться, прыгать,
танцевать. К себе в общежитие не шла Ангелина — летела. Ей хотелось поскорее
лечь спать и, проснувшись назавтра, бежать на фабрику. Хотелось побыстрее увидеть смешного черного мужичка, посмотреть на
то, как он встретит ее правильный ответ. Она даже немножко погадала, что он
сделает, когда она скажет, как его зовут и где он живет. Зажмурится? Взвоет?
Засмеется? Он, кажется, хочет, чтобы она ответила правильно, так вот — она и
ответит. Но она ему не скажет, откуда она узнала, а то, чего доброго, он
заподозрит ее в обмане. А лучше она его немного помучает —
пускай он уже разуверится, перестанет надеяться на ее догадливость, а она —
раз! — и скажет ему, как его зовут да где его домишко.
Она быстро поужинала и легла — и сразу уснула, будто ее
просьбу о том, чтобы эта ночь пролетела побыстрее,
удовлетворили где-то в высшей инстанции без лишних проволочек.
И увидела себя Ангелина в Колонном зале Дома союзов. Она шла
по проходу под нескончаемые овации. Улыбающиеся лица были вокруг, блеск
орденов, вспышки фотоаппаратов. Это ей хлопали, ее приглашали на сцену.
На сцене был Иосиф Виссарионович Сталин. Он стоял там и ждал
ее, а она все шла к нему и шла сквозь нескончаемый, гремящий овациями зал. И
все четче становилась залитая огнями сцена и товарищ Сталин на ней.
Вот Ангелина взошла на сцену. Аплодисменты не стихали, они
превратились в бурю. В нескольких метрах от нее был товарищ Сталин — высокий,
румяный, с большими черными усами, в белоснежном генеральском кителе.
Преодолевая робость, она приблизилась к нему. Слезы счастья застилали глаза,
она почти ничего не видела, только услышала знакомый голос:
— Спасибо, товарищ Пояркова, за беззаветный труд и высокие
достижения. Поздравляю с высшей наградой социалистического государства —
орденом Ленина!
И товарищ Сталин крепко пожал ей руку.
Тогда в едином порыве весь зал поднялся и разразился такими
овациями, от которых, казалось, рухнет высокий потолок. И эти овации
предназначались ей, Ангелине Поярковой, простой работнице ткацкой фабрики,
кавалеру ордена Ленина.
Орден был приколот к левой стороне груди. Она притронулась к
нему, идя сквозь ликующий зал на свое место, — и отдернула руку. От ордена
исходил холод, проникал в самое сердце, разливался по телу.
Прозвенел будильник. Ангелина открыла глаза. На часах была
ровно половина седьмого. Сон уже успел улетучиться, а слева, там, где сердце,
все еще кололо ледяными иголками. Ангелина встряхнулась и побежала на фабрику.
Мужичок уже ждал ее в цеху.
— Здорово, Ангелина! — весело приветствовал он ее. — Ну что,
помогать будешь?
— Да ты ж без меня не управишься, — так же весело откликнулась
она.
Он глянул на нее, удивленный ее хорошим настроением, но
станки уже работали, и он бросился к ним, забыв про удивление.
В их стрекотании незаметно пролетел третий день.
К вечеру мужичок вырос перед Ангелиной — глазки сверкают, кепочка сдвинута на затылок, сам приплясывает от
нетерпения.
— Что, наткал? — спросила Ангелина, еле сдерживая смех от
охватившего ее предвкушения.
— Сама видишь, — с некоторой заносчивостью ответил он. — А
ты? Надумала?
— Надумала, — спокойно ответила она.
Он подпрыгнул.
— Ну, давай же! Давай отгадывай! Как меня зовут?
Она немного помедлила, с удовольствием наблюдая, как он
корчится от нетерпения.
— Крышка тебя зовут, — отчеканила она.
В ужасе он застонал, закрыв руками черное личико.
— Нет! Нет! Не так!
— Не так? — деланно удивилась Ангелина.
Он с подозрением уставился на нее.
— Ты что, Ангелина? — произнес увещевающе.
— Ты что, не понимаешь…
— Все я понимаю, — перебила она. — Ну, давай в другой раз,
что ли.
И она снова принялась тянуть с ответом, глядя, как он заламывает
руки, постанывает от невыносимой муки ожидания.
— Звать тебя…
— Ну! Что же ты тянешь, Ангелина! — закричал он, не выдержав.
— Пустышка!
Он застыл с отпавшей челюстью. Придя в себя, произнес тихо:
— Ангелина, Ангелина! Что ты делаешь, Ангелина?
— А что я делаю? — отозвалась она. — Отгадываю.
— Нет, нет! — замотал он головой. — Ты в игры играешь. Не
надо, Ангелина!
— Давай-ка в третий раз, — предложила она и задорно
подмигнула.
Он не ответил, только обреченно посмотрел на нее.
— Звать тебя…
Он затаил дыхание.
— Я знаю, как звать тебя, — громко произнесла она на весь
цех, и эхо загудело под потолком. — Звать тебя Лишко
Стаханов, а живешь ты… в могиле?..
Он жалобно вскрикнул.
— …в кабаке?..
Он закрыл лицо руками.
— В шахте! — провозгласила она.
При этих словах черный человечек отнял ладони от лица. Он
стоял и с тихой улыбкой глядел на Ангелину.
— Ты догадалась правильно, — произнес он.
Она жадно ждала, что он станет теперь делать.
Мужичок сделал шажок вперед, к ней. Потом еще шажок, и еще
один. И оказался совсем рядом, встал почти вплотную.
— Теперь страна тебя примет, — бормотал он, жадно глядя на
нее снизу вверх. — И товарищ Сталин отметит. Он сейчас многих отмечает.
Он потянулся и взял ее за руку. Ангелина с удивлением
посмотрела на эту черную ручку, легшую на ее кисть, и грозно произнесла:
— Отпусти! А ну, кому сказала!
Он покачал головой и сжал пальцы так, что ей стало больно.
— Не отпущу. Больше не отпущу, — пробормотал он, не сводя с
нее глаз.
Вокруг слышался шорох. Ангелина беспомощно огляделась. Рулоны
наработанной ткани начали распадаться в серый прах. Станки на глазах
покрывались ржавчиной.
— Пойдем-ка, Ангелина, — ласково произнес Стаханов. — Тебя
уже ждут.
— Где ждут? — спросила она, еще не понимая.
— В Сибири, в Казахстане, на Дальнем Востоке. Это уж куда
определят. Вся страна тебя ждет.
С этими словами он вцепился ей в руку и куда-то поволок.
«Выписка из протокола заседания тройки при управлении НКВД
СССР по Ивановской Промышленной области от 21 октября 1935 года.
СЛУШАЛИ:
Дело № 8120 по обвинению Поярковой Ангелины Васильевны, 1910
года рождения, уроженки г. Иваново, б/п, работницы
ткацкой фабрики им. Интернационала. Обвиняется в участии в контрреволюционной
вредительской группе, лично повредила 91 ткацкий станок на фабрике им.
Интернационала.
ПОСТАНОВИЛИ:
Пояркову Ангелину Васильевну приговорить по ст. 58-10 УК
РСФСР к 15 годам ИТЛ с поражением в правах на 5 лет. Направить в Севвостлаг для отбывания наказания».
Той
же ночью, когда исчезла Ангелина, взяли директора фабрики Буклеева,
главного инженера Связловского и других из числа
руководства. За помощь в раскрытии этой группы вредителей был отмечен мастер
цеха Виктор Бунцов. А директором фабрики был назначен
ответственный и бдительный работник с большим опытом работы на производстве —
Николай Штыров.