Рассказ
Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2015
Об авторе | Автор после окончания МФТИ работал тридцать лет в академическом
институте, а затем в одной из крупнейших суперкомпьютерных корпораций США.
Печатается под псевдонимом. В «Знамени» публикуется впервые.
А.П. Бондареву
Вкатил чемоданчик в подъезд и тут же наткнулся на двух
буров-делопроизводителей за пластиковым столиком у пальмы — упитанные краснорожие мужики в штатском, задницы
с трудом на табуретах умещаются. Устроили мне настоящий допрос. Фамилия?
Квартира? Когда проходили инспекцию в послед-ний раз? Почему задержались с
обновлением — запла┬тите
штраф, что за дом такой… А сосед ваш из сто двадцать седьмой вообще обнаглел
— год без надзора, тюрьма по нему плачет… Скоро придем, ждите.
«Сгорел Мишка, — подумал я, — ведь я его предупреждал: они
шутить не будут».
Потянулся к их бумагам расписаться, что ознакомлен, и
наткнулся лбом на сочный пальмовый лист, попробуй
догадайся: живой или пластик, странное дерево, я даже как-то ночью спустился и
тайно отсек острым лезвием маленький зеленый кусочек, провел пальцем по надрезу
— ощутил влагу. Но все равно не поверил: они могли и жидкую имитацию устроить,
так что тихо вернулся в квартиру, выбросил обрезок в унитаз и спустил воду. На
другой день обратил внимание на свежую заплату из
синей изоленты на моем срезе — может, кому-нибудь яснее стало? — только не мне.
Командировка в этот раз легкая была, обучал работать на новой
11G-технике наших клиентов, ближайших соседей — Тульщина,
Орловщина, родные места леди Макбет Мценского уезда… Я про нее выяснил совсем недавно,
услышал в рабочий перерыв в новостях культуры, удивился: Мценск-то я и раньше
знал, проезжал мимо много раз, но при чем тут леди? Спросил ЭфЭса,
он сам с Дальнего Востока, высококлассный специалист, нашу фирму консультирует,
для него все это железо — позавчерашний день, у себя они давно уже 3H-системы
ставят, тот ответил коротко: «Google it», — то есть «Загугли». Сделал,
как он советовал, оказалось — произведение русского писателя Лескова, фамилию
запомнил, девятнадцатый век, как бы ремейк по английским мотивам, я даже книжку
скачал в Сети, начал читать. Но что-то мне не особенно, не очень как-то. А что
Лескова ЭфЭс не знал — ему это простительно, он же Фу-фу Синг — вежливый гражданин
смешанного китайско-малайского происхождения, живет где захочет, о прописке не
задумывается, такому профессионалу всюду рады.
Как только поезд выбрался из шлакобетонных городских джунглей
— сразу поля-луга начались всех сортов, тут тебе и аккуратный газон, и дикое
разнотравье по пояс. Ну и всякая скотинка морды вниз
опустила: кони пузатые стреноженные, козы-коровы, каждая с налитым, отвисающим
почти до земли, выменем, барашки-овечки покорные, всегда готовые народ
порадовать к Курбан-байраму — чистый рай земной… В мое отдельное купе
приветливая проводница заглянула, сверкнула дикими рысьими глазами. В
чередующихся угольных и пшеничных прядях — кокошник, в ухе — микрофон-телефон,
в руке — поднос, на подносе — калькулятор. Предлагала на выбор десять сортов
йогурта — этого добра и раньше было немерено, но сейчас-то все свое, свежайшее, бесконсервантное,
десять сортов колбасы, включая конскую, творог-сыр
нежнейший, даже целебный кумыс.
Я от всего отказался вежливо, глянул в обширное кислородное
меню, оксигенизировал помещение на минимальном уровне
с аромадобавкой «Волжская вода у костромских берегов»
— смесь «Островский», был такой писатель-коммунист в двадцатом
веке, в школе изучали. И весь оставшийся путь только в окно глядел непрерывно,
старался увидеть хоть одно деревце — пусть самое невзрачное.
Ничего. Вплоть до далекого горизонта.
Почти двадцать лет так живем, уже отгоревали, отбеспокоились. Уже кажется —
всегда так было. Правда, временами вдруг наваливается такая тоска…
*
* *
А начиналось все вроде бы совсем безобидно: под Москвой, в
районе Рублевского шоссе, там, где за пятиметровыми глухими заборами проживают
отечественные ВИПы, появился заморский лесной
вредитель, ливанский жук-короед. На родине он скромно жил в верхнем слое
кедровой коры, где становился легкой добычей ливанских птичек.
Полной правды о том, как вредитель очутился в ближнем зазаборье, не знает никто, хотя в свое время циркулировали
слухи, что это связано с кратковременным рабочим визитом в Ливан одного из
крупных членов нашего Совбеза.
Во время заключительного банкета высокопоставленный чиновник
выразил желание захватить с собой в качестве сувенира несколько кедровых
стволов — несравненный материал для возведения настоящей русской бани, как ему
говорили. Той же ночью несколько отборных деревьев были спилены, очищены от
веток, порезаны на одинаковые куски и погружены в подлетевший с подмосковного
аэродрома самолет стратегической авиации… В результате груз доставили на дачу
члена и складировали в дальнем углу необъятного участка раньше, чем
протрезвевший хозяин возвратился домой.
И был день, и была пища — почти знакомая для вылезших из
кедровой коры жуков. Нежные рублевские сосны
вредителям исключительно понравились. А потом они без труда освоили и березки,
и осинки, и липы, и дубы вековые. И начали при такой обильной жратве размножаться с невиданной скоростью.
А ответственный работник в последовавших трудовых буднях
совершенно забыл о презенте благодарного ливанского народа, не до того ему
было, у него чуть не каждую неделю ракеты не туда летели, и арсеналы
взрывались, и комфортабельное кресло под ним вдруг начало раскачиваться с
возрастающей амплитудой.
Отмороженные в самолете ливанцы легко проникали в податливую
российскую древесину на глубину, которая превышала длину клюва любого дятла, и
неутомимые стукачи массово дохли даже не от голода, а, не поверите, — от нерв-ного
стресса, нервы ведь не только у нас, бескрылых, имеются — мне все это сосед
Мишка объяснял, он же биохимик крупный, ведущий научный сотрудник, доктор наук.
Нельзя сказать, что новая биоугроза прошла мимо виповских
садовников и лесников, они-то сразу забили тревогу. Но у их занятых хозяев поважнее проблемы имелись.
А когда по всему прирублевью
трухлявые деревья тысячами повалились, как добрые прихожане в пятничном намазе,
— уже поздно стало. Волны от свершившейся трагедии побежали во все стороны,
будто от подземного толчка, жуки не только путешествовали по воздуху на
собственной тяге, но и двигались, вначале неопознанно
и беспрепятственно, вместе с экспортируемым лесом: водными, железными и
шоссейными путями… Ближневосточный агрессор рулил по глобусу на полном газу.
Те, кого нарисованная мной картина не очень убедила, могут
воспользоваться универсальным советом ЭфЭса и загуглить детали.
Только ведь и это не вся правда.
Мишка говорил мне, что в истории такие экологические катастрофы неоднократно
случались и раньше. Но потом природа, так сказать, брала себя в руки, самоорганизовывалась, и в конце
концов все постепенно возвращалось на свои места.
В этот же раз дело обстояло намного страшнее, потому что
именно к тому времени фатально подоспело истинное торжество нанотехнологий.
*
* *
…Я поднялся к себе на сорок четвертый, вошел в пустую
квартиру и сразу почувствовал, что не могу дышать полной грудью. Запустил
кислородную линию с моей любимой импортной отдушкой «Сосны-дюны-море около
Паланги» — смесь «Лесные братья». Полегчало. Подумал:
«Как они там?». За дюны и море я не очень беспокоился, а вот сосны вызывали
определенную тревогу. Главное, никто сейчас правды не говорил, все паники
боялись — и у нас, и у соседей, закрыли непроницаемо, как им казалось, границы
и Интернет, редактировали, как умели, Гугл, и сидели-тряслись в ожидании
худшего. А ведь когда-то в едином государстве жили, в советах да в любви, в
дружбе интернациональной братской — оттуда и название замечательное…
Сам я там не успел побывать до несчастья, хотя собирался
неоднократно. Боюсь, уже не придется.
Да и зачем? Травы-то я и тут нагляделся столько, что в глазах
рябит.
Принял душ с дороги, разложил вещички из чемоданчика, протер
мягкой замшевой тряпочкой огромный том «Рим Номер Три»,
лежащий в гостиной на специальном столике-подставке рядом с окном, смотрящим на
восток. Что и говорить, коллективный труд больших умов, культовая книга.
Нежнейшую телячью кожу переплета украшали маленькие изящные крестики, полумесяцы
и бубенчики — все из чистого золота, огромные деньги отвалил за покупку, но она
того стоила, эту знаменитую книгу называли энциклопедией русской жизни, забыл
уже кто, а гуглить не хочу.
Помню, как в последний раз Мишка зашел подышать новой добавкой
«Треснувший астраханский арбуз с дымком бычьего кизяка» — смесь «Чуюкучума», классный аромат. Он увидел «Рим», поглядел на
меня удивленно и вдруг расхохотался:
— Палата номер шесть, ездец,
приехали! — и даже закашлялся, а может, ему просто кислорода не хватало.
Я его намека не понял и сказал:
— Во-первых, не шесть, а три, а во-вторых, это благородная
попытка конвергенции религий, предпринятая настоящими патриотами с целью
умиротворения нашего неспокойного общества в тяжелые для него дни, — запомнил
из Введения почти дословно.
— Знаю, — сказал Мишка, отдышавшись «Чуюкучумой».
— А четвертому не бывать.
— Так сегодня все говорят, — ответил я, и сам слабо намекнул:
— Эта книга для разных целей может пригодиться.
— Полный дурдом, уху ели все, —
продолжал гнуть свое ведущий сотрудник.
— Что, и я тоже? — спросил я с ударением на «я».
— Конечно, — подтвердил он с полной уверенностью.
— Ну и вали тогда отсюда, — сказал я спокойно, и он сразу
ушел — вероятно, потому, что не ожидал услышать такое от меня и был очень удивлен.
«Чувак вообще слишком высоко себя ценит, — думал я, — это
типичное научное зазнайство. А спроси его, сколько битов в килобите — наверняка
ответит «тысяча». Но я ведь не использую это невежество как повод для личных
выпадов в его сторону, хоть я в своей профессии — IT-инженерии — один из самых
продвинутых: если не в первой городской десятке, то во второй точно, пусть и не
такой «computer wizard»,
как ЭфЭс.
А докторов биологических наук в Москве сколько — успели
подсчитать? И почему они все вместе этого жука-террориста извести не могут до
сих пор, зубы ему укоротить методами генной инженерии, или аппетит ему отбить,
вместе с почками, или либидо его скребучее обуздать
теми же методами? И труд мой материально оценивается не хуже,
чем Мишкины исследования, я и жилье в престижнейшем доме купить сумел и даже,
когда была возможность любую квартиру выбирать на нашем высоком этаже, выбрал
сто двадцать восьмую, хоть она и не такая удобная, как его, — не догадываетесь
почему? — два в седьмой степени, полноценное машинное число — тот, кто с софтом
работал, меня поймет… А еще я маме с папой в Воронеже помогаю», —
мелькнуло в голове, и я иссяк.
Дело в том, что чувствовал я себя в нашем разговоре не вполне
уверенно.
И все потому, что Мишка поделился со мной своей тайной, хоть
я его абсолютно об этом не просил: он хранил на дому японскую карликовую сосну,
что было большим преступлением в наши дни. Коллеги из Университета Хоккайдо
прислали ему эту сосну как раз для исследований, связанных с разразившейся
катастрофой. Когда Мишка развернул посылку, он увидел близнецов вместо
ожидаемого одного деревца. И душа его возликовала. Он с предельной
тщательностью провел операцию по разделению родственников и оттащил больший
экземпляр в свою берлогу, где они с супругой Ириной забыли про Интернет, книги
и даже, как он утверждал, про секс и только
растроганно наслаждались видом и запахом японского чуда природы. Насчет секса я
ему, конечно, не поверил, но оскорблять нецензурно не стал, а лишь обратил
внимание на то, какой опасности он подвергает себя и свою жену. Но вместо того
чтобы привести сколько-нибудь серьезные контраргументы, Мишка заносчиво сказал:
— Сношал я их, я по гранту от их же
министерства с этой сосной работаю, они не посмеют, падлы… — И опять стал
растекаться общими словами про свободу личности и
прочие права человека.
— Какие права, сейчас Чрезвычайное Положение, загремишь в
тюрягу, — попытался я возразить.
— С ветерком, — он сопроводил присвистом непристойный жест, и
на этом наш разговор закончился.
А неуверен я был потому, что у меня ведь тоже тайна имелась.
И это был мой третий аргумент в пользу «Третьего Рима». Только я его Мишке не
выложил.
*
* *
Теперь настал черед рассказать о редчайшем совпадении двух
несчастий бедного человечества.
Как раз в то время пытливые ученые, вроде моего соседа,
изобрели в лабораториях чудо-нанодобавку к топливу.
Этот волшебный катализатор повышал эффективность транспорта так кардинально,
что у производителей нефти и нефтепродуктов по всему свету сразу же начались
жуткие стрессы — как у рублев-ских дятлов.
По дорогам бодро покатились сотни миллионов поразительно
поздоровевших машин.
А примерно через год выяснилось, что модифицированный
моторный выхлоп останавливает синтез хлорофилла в зеленой листве и заставляет
ее необратимо опадать в течение всего года на всех широтах так же успешно, как
в конце осени в средней полосе России.
Два таких удара мать-природа выдержать не смогла и начала
тяжело болеть.
Первыми опомнились государства с небольшими территориями, где
люди живут более компактно, коммуникации ускорены, а инстинкт самосохранения —
выше.
Японцы, например, полностью исключили из жизни бензин и лесоматериалы,
переключились на электричество и пластик, перенумеровали и автоматиче-ски мониторили в режиме реального времени каждое дерево в
стране, а спасение от ливанского древовредителя
объявили национальным приоритетом.
Многие страны спешили как на пожар, хотя то, что случилось, —
пострашнее любого пожара было.
Россия, как всегда, долго запрягала.
Лишь когда ливанские оккупанты приблизились к Вологде, власти
объявили повсюду Чрезвычайное Положение и запретили любую тягу, кроме
лошадиной, на всей территории вверх от шестидесятой параллели — Особой Зоны,
которую немедленно окружили колючей проволокой из стратегических запасов.
Для охраны периметра отмобилизовали резервистов-пограничников
и провели дополнительный призыв.
Въезд и выезд из Особой Зоны допускался только по специальным
разрешениям, на контрольно-пропускных пунктах установили тщательный досмотр с
визуальной и приборной инспекцией каждого шва в одежде и обуви и каждого волоса
на теле.
Для нарушителей режима восстановили из руин несколько Особых
Лагерей, заброшенных внутри Зоны еще со времен великого Сталина — чем в тех
лагерях при великом занимались, я не совсем понимал.
Открыли финансирование совершенно секретных биологических
исследований по скрещиванию дятлов и куличков с использованием методов генной
инженерии — надеялись вывести новую породу стукачей с
удлиненным рабочим органом, не подверженных стрессу и лишенных головной боли,
отвлекающей от истребления хитиновых.
Одновременно подключилась пропаганда, завопившая о
неслучайном вторжении в родные пределы управляемых с Запада полчищ
мини-биотеррористов.
Привыкший ко всему народ замер в напряжении, справедливо
ожидая дальнейших репрессий.
Обычная древесина сразу сделалась запредельно дорогим
стратегическим товаром, многократно опережающим в стоимости своих ископаемых биопредков, окаменевших, сжиженных или газифицировавшихся
сотни миллионов лет назад. Нелегальная добыча нового лесного золота неожиданно
оказалась прибыльней наркобизнеса, а ум преступника в предвкушении
сверхдоходов, как известно, никогда не спит.
Но особенно удивила власти внезапно открывшаяся тяга
населения к любому живому дереву, деревцу или даже скромному кустарничку.
Неукротимое желание получить назад утерянное безвозвратно.
Не как строительный материал.
Для души.
Как произведение искусства, если угодно.
И вот это испугало российских командиров по-настоящему,
потому что такой зов к прекрасному мог начисто смести
дерево как вид с вверенной им земли.
Репрессии не задержались, было срочно создано новое ведомство
— Мин-ДревСпас, с министром в ранге Первого
Вице-премьера, с огромным штатом фискалов: мелких мздоимцев-делопроизводителей
и волкодавов-исполнителей с неограниченным аппетитом.
Фискалов все сразу стали называть «бурами», сокращенно от Буратин. Их наделили чрезвычайными полномочиями проникать
даже на охраняемые объекты, а тем более в личные жилища граждан, при малейшем
подозрении, что там скрывается хоть единая зеленая веточка. Кары нарушителям
грозили немалые: и огромные штрафы, и принудительные работы, и даже полновесные
срока в восстановленных лагерях и в обычных тюрьмах — начальству уже не до
шуток было, решалась судьба страны.
Одновременно, чтобы хоть как-нибудь снизить остроту момента,
решено было наладить выпуск пластиковых аналогов. Конечно, весь этот дешевый фейк полностью игнорировался населением,
а на поддельных березках вдоль основных московских магистралей дворники не
успевали замазывать белой краской вырезанные за ночь матерные слова.
А еще через год труднее стало дышать — и не в переносном
смысле, а в самом прямом: кислороду на всех не хватало. В рамках МинДревСпаса возникла новая мощная служба, кислородопроводы и индивидуальные компактные баллончики
проникли в каждое постоянное и даже временное место пребывания человека. Как
обычно, вначале не обошлось без взрывов и пожаров, которые тут же объявили
диверсиями недругов страны. Но вскоре все отладилось,
а потом никем не лимитированная персональная оксигенизация быстро сделалась
спасительным прикольнейшим кайфом жестоко страдавшего
на бездеревье населения, особенно после того как
кислород объединили с ароматерапией широчайшего ассортимента. ЭфЭс, например, просто балдел от
наших запахов, называл их лучшими в мире и даже предлагал мне попробовать по
его примеру добавлять в линию пару миллиграммов кокарды или геракла,
он возил с собой стеклянный смеситель, хитро замаскированный под кофеварку. Но
я отказался наотрез.
Забыл сказать, что пишу эти заметки исключительно для своего
удовольствия. Хотя не могу исключить, что когда-нибудь, может, через
много-много лет, мои свидетельства сделаются историческими и скромно дополнят
общую картину не-обычайных и драматических событий, которые нам всем пришлось
пережить.
Теперь можно двигаться дальше.
*
* *
Вскоре в квартире раздался звонок, я увидел в мониторе тех
двух буров и, естественно, тут же распахнул дверь.
Вошли, сказали с уважением:
— Богато.
Мне нечего было стесняться — ведь не ворую, пригласил их в
гостиную. Как я и ожидал, «Рим» на столике произвел на мужиков неизгладимое
впечатление, оба, как по команде, заголосили:
— А четвертому не бывать! — А потом: — Все ясно, чего тут
инспектировать, разве что холодильник в поисках штрафа.
— Будьте любезны, — говорю, — чувствуйте себя как дома.
Можно было и не добавлять: по-хозяйски открыли дверцу,
вытащили упаковку хорошего пива, поинтересовались:
— А где тут у вас стаканы? — И даже: — А сами не желаете
присоединиться? — Выпили. Похвалили качество. Посмотрели на часы: — Сейчас к
вашему соседу наши исполнители подойти должны, Прохор с Мухой, услышите. А
потом они сюда заглянут, порядок такой… да вы не волнуйтесь, ха-ха, ваше
нарушение несерьезное, мы же понимаем: командировки. И Прохор в курсе, просто
он нас до другого объекта подбросить согласился.
И действительно, через пару минут на этаже зазвучал густой
бас: «Древо и Дело, открывайте!», а за ним тонкий тенор: «Ну».
Мишка, видно, не торопился, потому что еще через пару минут в
его дверь словно кувалдой ударили, мгновенно заклацали
запоры.
Обычно из его квартиры не доносилось ни звука, а тут я будто
рядом стоял.
— Майор Прохоров, прапорщик Мухитдинов. Спрашиваю: почему
избегаете наших инспекций больше года, совесть неспокойна? — тот же бас.
Мишкиного ответа я не разобрал.
— А здесь что? Спит, так рано? Будите! — И опять этот
страшный удар — видно, уже в их семейную спальню ломились.
А потом:
— А это, под покрывалом? Расчехлить быстро! Прапорщик,
вперед!.. Так вот в чем дело, это же дерево! Древо!.. Ответите по закону, мне
плевать, на кого вы там работаете, вашим работам — говно цена, по закону
ответите…
И тут я впервые услышал Мишкин вопль:
— Отдай, сука!
И мгновенную жесткую команду:
— В клюв бей!
И истеричный визг Ирины:
— Убийцыыы!
И после минутной паузы:
— Очухался? Теперь у тебя будет еще
и нападение на офицера при исполнении, я уже слышу, как звенят твои кандалы —
слышишь, Муха?.. Он тоже слышит. Поздно теперь рыдать, гражданочка, лучше бы
сигнализировали вовремя куда надо. Древо конфискуется. Вот моя карточка,
назначаю тебе штраф в десять кило зелени, ставлю на счетчик до послезавтра, не
принесешь — загремишь по полной, и не вздумай жаловаться своему покровителю,
себе же хуже сделаешь — по групповухе пойдете оба,
все зубы выпадут, пока откинешься. За мной, прапорщик!
— Открывайте, — спокойно сказали мне буры.
На пороге стоял мужчина в форме, ростом мне по грудь, а за
ним другой, под два метра, с Мишкиной сосной в руках.
Маленький пробасил:
— Древо… — И сразу поправился: — Заработались, забыл, что к
честному человеку в дом заходим, мне ведь достаточно в глаза взглянуть… а как
тебе, Муха?
— Ну, — не выпуская трофей из рук, ответил Муха, на его
погонах росли в линию два маленьких золотых дубка, а на прохоровских
— один большой.
Прохор осмотрелся, сказал:
— Скромненько, — потом глянул на себя в зеркале, — йопт, вся рубашка в крови, слышь,
Мухитдинов, обязательно было ему нос до кости дробить? Вот не подпишу
представление на старшего прапора — как тогда запоешь?
— Ну.
— Ладно, ладно, не бзди, шучу, реакция у тебя просто
феноменальная, батыр ты мой легендарный. Показывай хату, хозяин.
Как только он увидел «Рим» — сразу бухнулся на подстеленный
мной заранее коврик около столика, и я стал свидетелем классического ритуала,
который проигнорировали младшие буры:
сначала он трижды ударился головой об пол, совершая в
перерывах символические омовения лица;
потом, не поднимаясь с колен, зажал мизинец большим, а
оставшимся трехперстием трижды осенил себя крестным знамением;
и закончил, как все: «А четвертому не бывать!».
Встал, наконец, на ноги:
— Правильный дом, даже дышать легче стало, у тебя и смесь
правильная — «Лесные братаны», не хватает только чуть-чуть…
Муха, у тебя есть?
— Ну.
— Спасибо, не употребляю, — сказал я.
— Да я и сам не часто, только чтобы стресс снять, работа
очень нервная. Нравишься ты мне, — продолжил он, — хочешь, мы тебе подарок
сделаем? Сделаем ему подарок, Муха?
Муха согласился коротко, как обычно.
— Получи-ка ты, мил человек, от нашей службы сосенку японскую
миниатюрную, конфискованную навечно у заклятого врага, вручайте подарок,
товарищ Мухитдинов.
— Спасибо, но принять не могу, вещь не для меня, не имею
права по закону.
— И ответил правильно, — с удовлетворением сказал Прохор, —
это я тебя испытывал. Муха, неси конфискат в
Линкольн…
— А ты знаешь, как я соседа твоего за жопу схватил? — спросил
он, когда батыр удалился. — Гляди, — он вынул из кармана маленькую коробочку, —
хитрый детектор, реагирует на хлорофилл. — У меня все в глазах поплыло. — У нас
их считаные единицы, только для самых доверенных. И все Оттуда,
я его в твоем дому даже включать не буду, чтобы аккумуляторы зря не сажать,
зацени доверие. А где там наши сотрудники, небось пьют
на кухне?..
На пороге он протянул мне карточку, видно, такую же, с
которой ставил Мишку на счетчик, сказал негромко и отчетливо:
— С тобой не западло зафрендиться,
я написал на обороте мои координаты в Сети — знаю: обучать тебя, как всем этим
пользоваться, не надо. А дальше у тебя новые перспективы могут обозначиться. Ты
понял?
«Понял, давно понял», — подумал я, с облегчением закрывая за
ним дверь.
*
* *
В самом конце командировки, на Орловщине,
ребята устроили для меня маленький уютный пикничок на берегу тихой речки: кебаб, шаурма на медленном
кизячном огне — традиционное русское угощение… Ну и выпить у нас, конечно,
было, самая малость. Место они выбрали специальное:
бездорожное, покойное — ни одного случайного человека в квадрате четыре на
четыре, через пару часов они собирались подбросить меня к ближайшей станции
вместе с моим чемоданом. Выпили по первой, мясо еще не готово было, и я решил
немного прогуляться в высоких травах вдоль берега. Неторопливо прошел метров
пятьсот-восемьсот, вода казалась неподвижной — даже не понял, по течению шел
или против.
И вдруг увидел кусты ивняка над рекой, настоящая корзинная
ива со стрельчатыми зеленейшими листочками, сероватыми и чуть бархатистыми на
обороте — чудо такое, как же она здесь выжила… и каждый прутик — тонкий,
гибкий, как юная девушка, я прямо в туфлях зашел к ним в воду, обнял их всех
разом и растворился в незабываемом аромате, стараясь продлить каждый неглубокий
вдох…
Вдруг вспомнил, — это же верба. Приносил такие же прутики
бабе Мане на Вербное воскресенье. Весною почки серенькие вновь запушатся нежно.
А моя бабушка говорила загадочно: «Пальмой встретили, да крестом отметили». И
добавляла уже не так складно, но почти понятно: «Всегда думай сам, что делаешь,
солнышко, не смотри на других».
Я тщательно вымыл руки и лицо, вышел на берег, снял пиджак,
рубашку и белую майку.
Потом достал из заднего кармана брюк свой острый ножичек, с
которым никогда не расставался, и срезал один небольшой прутик. Намочил в воде
край майки и завернул в нее свою добычу так, чтобы разрез оставался влажным —
должен выжить, страдалец.
Возвратился счастливый, вода слегка похлюпывала в моих остроносых штиблетах. Сказал, что
дышалось тяжело, а в речке умылся — и сразу же полегчало.
И ведь не соврал: не хватало в воздухе кислороду. Майку бережно уложил в
чемодан — я думал сам и знал, что делал.
*
* *
Я был уверен, что такой случай представится, только не знал,
где и когда. Потому-то и купил пудовую махину и сразу же соорудил в ее глубине
саркофаг — в лучших шпионских традициях. Тайну мою никто пока не разгадал,
надеюсь на лучшее и в будущем.
Я выбрал самую красивую хрустальную вазу, наполнил ее
сертифицированной ключевой водой из баллона, достал из «Рима» мою
драгоценность, развернул майку… Это была победа: все листики уцелели, мне
даже показалось, что на срезе появились первые неровности — намеки корешков.
Поставил веточку в вазу, перекрыл кислород, выключил всюду
свет, сидел в темноте и терпеливо ждал, когда придет Волна.
Я весь превратился в один огромный совершенный нос, больше,
чем у дятла, и у куличка, и у великого Гоголя, и даже больше, чем у майора
Ковалева, — мне повезло посмотреть этот 3D-фильм.
Я ждалждалждал…
И она пришла наконец.
Вместе с песней моей любимой бабы Мани:
Вербная веточка,
скорбная весточка,
Мелко сердечко дрожит,
Да неподвижная речка-невесточка
Тихо под ивой лежит…
А дальше, как ни старался — вспомнить не мог.
Я потом загуглил — пришел невод с
одною тиной.