Повесть
Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2015
Об
авторе | Владимир Козлов родился и вырос в белорусском городе Могилеве.
Окончил Минский лингвистический университет. С 2000 года живет в Москве.
I
Октябрь 2013 года
Я свернул на дорожку перед переездом. За путями начинался забор, за ним торчали уродливые корпуса промзоны.
Слева тянулись трубы теплотрассы. На них сидели два гопника с бутылками пива.
Я вошел на территорию рынка. Из угла бетонного забора пахнуло мочой. На заборе болтался разодранный баннер — «Смешные цены».
Звуковая реклама перекрикивала музыку у меня в телефоне: «Магазин «Белорусский фермер» предлагает наисвежайшие мясные изделия!» Четверо парней что-то жрали у окна «Чайхоны Халяль», одновременно тыкая жирными пальцами в экраны телефонов.
Букмекерская контора «Bingo Boom». 24 часа. Free Bar. Чемоданы, сумки. Натянутые на манекены куртки. Лоток с носками и прочей мелкой фигней. Парень-продавец уткнулся в телефон.
Продавщица из магазина белья и колготок курила у входа — полная тетка в куртке с мехом на капюшоне.
Колготки 100. Лосины 150. Аренда. Товары для дома. Распродажа. Джинсовая одежда. Производство — Турция. Распродажа. Парикмахерская.
Снова лоток носков. За ним — поддельные туалетные воды. Еще дальше — сим-карты. Безлимитки. Подключение.
Продукты. Аренда. Шаурма. Конфеты. Печенье.
∙
Мужик на крайнем сиденье глянул на меня, сморщил нос, взял портфель с сиденья, поставил на колени. Я сел рядом.
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция “Тимирязевская”».
Двери захлопнулись. Электричка тронулась. В вагон зашли женщина, мужчина и девочка лет десяти. Остановились у моего сиденья. Женщина начала говорить.
— …Помогите, у нас украли сумку с документами. …стыдно, что мы к вам обращаемся. …не к кому обратиться… В посольстве нам выдали белые паспорта …бесплатно не отправят.
Я вытащил телефон, сделал музыку громче.
Мужик с портфелем вынул из кармана портмоне. Покопавшись в отделении для мелочи, достал несколько монеток, сунул женщине.
На «Тимирязевской» зашли еще люди. Свободных мест не осталось. Тинейд-жер в спортивном костюме, с айпэдом с наклейкой «Спартака» встал в углу. Рядом вклинился дед с сумкой-тележкой. Девушка на сиденье через проход играла во что-то на смартфоне. На ее лице мелькали разноцветные блики.
За окном тянулись гаражи, покрытые граффити, цеха, склады, заборы, панельные дома.
∙
Я вышел из вагона. Электричка тронулась. У киоска две девушки в одинаковых высоких сапогах покупали шаурму. Продавец вещевого рынка курил у палатки с кроссовками рядом с сигаретным киоском и «пекарней-халяль». Я перешел пути.
∙
На площадке между этажами, у мусоропровода, прямо на бетонном полу сидели два парня азиатского вида, в рабочей одежде и шерстяных шапках. Оба держали по бутылке пива. Несколько пустых стояли рядом. Один сказал что-то другому на своем языке. Оба захохотали.
Я вынул ключ из кармана джинсов, отпер дверь общего коридора. Из мешка у соседских дверей высыпалось на пол несколько проросших картошин.
Я захлопнул дверь. Не развязывая шнурков, стянул ботинки. Бросил на пол пакет из супермаркета. Сунул ноги в тапки, прошел в комнату. Нажал кнопку на системном блоке, включил монитор.
∙
Посуды в раковине скопилось не так уж и много — можно было не мыть. Я налил в кастрюлю воды, поставил на газ. Вытащил из морозилки начатую пачку пельменей, высыпал остаток в кастрюлю. Взял из холодильника бутылку пива, скрутил пробку. Сделал глоток.
∙
— …обязательно позвони Алексееву, хорошо? — говорила Вика. — Им счета еще в тот понедельник выставили, а оплаты все еще нет. Возможно, им сократят кредитный лимит. Ты позвонишь?
Я кивнул. Вика пошла к своему столу. Я посмотрел ей вслед. Зад, обтянутый серой юбкой чуть выше колена. Ноги в черных колготках. Коричневые туфли на среднем каблуке.
На последнем новогоднем корпоративе мы стояли с ней у открытого окна в коридоре. Она курила. Во дворах окрестных домов взрывались петарды, а над крышами вспыхивали фейерверки. Она нетрезвым голосом жаловалась на мужа — он совсем не помогает ей с ребенком, приходится тянуть все на себе… Я думал о том, что сейчас можно было бы свалить с корпоратива, поймать машину, поехать ко мне, и она еще успела бы вернуться домой, не вызвав никаких подозрений. Если бы мы не работали вместе…
— Позвони обязательно, не забудь! — Вика обернулась, глянула на меня.
Я открыл Фейсбук. Сообщение от Стаса: «Вадик Круглов погиб. Разбился на машине. Вчера похоронили. Я сам только что узнал».
∙
Степан, Игорь и Саня пожали нам со Стасом руки и вышли из раздевалки. Мы остались вдвоем. Я спросил:
— Он был трезвый?
— Да. Он последний год был в завязке. Там история мутная. Ментовская версия нереальная — что он просто ни с того ни с сего сошел с трассы. Один свидетель вроде бы сказал, что какой-то урод шел по встречке с мигалкой. Но этих показаний нигде нет, и свидетеля нигде нет. Короче, концы в воду.
Стас взял пачку денег, пересчитал, разложил в два конверта.
— Значит, это жене, а это отцу. Отвезешь, Колян? Тебе ж там рядом.
— Условно рядом, но отвезу.
Я кивнул, взял конверт, сунул в задний карман джинсов.
Мы вышли на улицу. На площадке для мини-футбола, огороженной сеткой, играла уже другая компания. На черной голой ветке каркала ворона. К асфальту прилипли грязные желтые листья.
— Подвезти до метро? — спросил Стас.
Я кивнул. Мы сели в его внедорожник «Субару».
Стас завел машину, дал задний ход, развернулся.
— Да уж… — сказал он. — Живешь себе, живешь, а потом раз — и…
— Сколько его детям?
— Десять и семь. Как-то так. Они, между нами, жили не очень. Друг друга ни во что не ставили. Как говорится, ради детей…
Машина выехала на Дмитровку.
— У метро, да? — спросил Стас.
Я кивнул.
— Че ты молчишь?
— А что ты хочешь, чтобы я сказал?
Он пожал плечами.
Машина остановилась перед несколькими маршрутками. Я пожал ему руку и выпрыгнул. «Субару» отъехала. Маршруточники курили, пили кофе из прозрачных пластиковых стаканов.
Я спустился в переход, прошел мимо киосков с женским бельем, слойками, батарейками. У стеклянных дверей метро ругались девушка и парень. Он схватил ее за плечо. Она вырвалась, сделала шаг к дверям, столкнулась с толпой, выходящей из дверей. Я протиснулся между толпой и стеной, толкнул дверь, хотел придержать — сзади никто не шел.
∙
За дверью играла музыка. Рок семидесятых — я его никогда не любил. Послышались шаги.
— Кто там?
— Это Коля, друг Вадима. Вы должны меня помнить…
Дверь открылась. Отец Вадима — с длинными грязными седыми волосами. В халате, распахнутом на груди. Под халатом — старая застиранная майка «Deep Purple». Последний раз я видел его лет пятнадцать назад. Он не так уж и постарел.
— Здравствуйте.
— Здравствуй. Давай на кухню. Можно не разуваться. У меня не особо здесь чисто. Как-то не до этого было…
Я прошел за ним на тесную кухню. Весь угол занимали полки с виниловыми пластинками. Тут же стоял проигрыватель «Вега» с усилителем и колонками.
— Вот, пришлось всю коллекцию сюда перенести. В комнате ремонт все никак не закончится… А у меня здесь ценный винил, многим дискам по тридцать и больше лет. Покупал по шестьдесят-семьдесят рублей. А зарплата у меня была сто двадцать… Коньяк будешь?
Я кивнул, вынул из кармана конверт.
— Я хотел бы выразить соболезнование… От себя и парней — мы все учились с Вадиком… Вот… — Я отдал ему конверт. Он сунул его в карман халата, посмотрел на меня.
— Спасибо, ребятки. Спасибо.
Он взял со стола бутылку, налил коньяка в два нечистых стакана, дал один мне.
— Ну, за упокой его души… Не чокаясь.
Мы выпили.
Он глянул на меня мутными глазами.
— Да, Вадик, и ты туда же… Еще одна жертва войны между светом и тьмой. Царство ему небесное. Но он прожил свою жизнь не зря. Великая русско-европейская культура жива. Под знаменем «Deep Purple» она сковырнет все оковы, и воцарится царствие музыки и любви. Как в Вудстоке в шестьдесят девятом году. Мне было тогда девятнадцать лет, и я ничего не знал про Вудсток… Ты можешь себе представить? Я жил себе в Москве и ничего не знал про Вудсток…
∙
Я обошел дом, повернул к улице. Выставил руку. Пронеслись несколько внедорожников и маршрутка. Остановилась грязная зеленая «девятка».
— Череповецкая, у платформы Лианозово.
— Триста, — сказал мужик «славянской внешности». — Ну или хотя бы двести пятьдесят.
— Здесь десять минут ехать. Двести.
Водитель кивнул. Я сел, пристегнулся. «Девятка» тронулась.
— Осень уж надоела, — сказал водитель. — Я вообще ненавижу осень. А зиму, наоборот, люблю. Я вообще в Сибири родился, в Новосибирске. В сорок градусов мороза. Может, поэтому мне мороз — хоть бы что. Выпил водки, вышел на улицу — и сразу протрезвел. Вот это я понимаю…
Машина остановилась на светофоре.
— Знаешь, кто лучше всех живет во всем бывшем Союзе?
Я не ответил. «Девятка» тронулась, свернула с «Алтушки» на Череповецкую.
— Я сам недавно узнал, — продолжал водитель. — Туркмены. У них бензин — бесплатно, общественный транспорт — бесплатно. Гостиница для своих — десять долларов в сутки…
∙
Я открыл Фейсбук, зашел на страницу «Лепры». Никаких обновлений. За-крыл. Зашел в сообщения.
Отправитель Lilly Anna. «Привет моq дорогой приятно познакомиться здесь сегодня надеюсь, что все хорошо с вами, меня зовут мисс Юнис я видел вашего профиля сегодня здесь, я больше всего говорят, я заинтересован, чтобы узнать, дорогая пожалуйста, j хотел вас связаться со мной, так что я могу сказать вам больше о себе, у меня есть важная вещь, чтобы рассказать о себе, может быть, мы можем узнатz друг друга очень хорошо, имеют хороший день…»
Я отъехал от стола с компьютерным креслом, встал, подошел к окну. В нескольких окнах заводского здания через дорогу горел свет. Правее, ближе к станции, светилась желтым цветом заправка. По улице проехал автобус.
Я вернулся к столу, посмотрел на экран, отвернулся к телевизору. Шел футбол без звука. Играли японские команды.
∙
Наташа вставила капсулу в кофе-машину, нажала на кнопку. Кофе-машина затарахтела. Наташа села к столу. Вытряхнула сигарету из пепельницы, щелкнула зажигалкой, затянулась. Взяла со стола кисточку, припудрила лоб и щеки.
Я сидел на табуретке в углу, прислонившись к стене. Смотрел перед собой — на плиту с пустыми кастрюлями и сковородами.
Кофе-машина пискнула. Наташа встала, взяла чашку, сделала глоток.
Я посмотрел в окно. Уже почти рассвело. Моросил дождь. В пробке стояли машины.
— У нас изменения на работе, — сказала Наташа. — Меняется структура компании. Мы забираем себе всех дилеров. — Наташа отодвинула косметику, сделала долгий глоток кофе. — И курировать их всех буду я. То есть наконец-то после стольких лет в компании за все свои заслуги я что-то получаю. Хоть какую-то власть.
— Поздравляю.
— Пока рано поздравлять. Там много над чем нужно будет поработать.
Наташа раздавила сигарету в пепельнице.
— …Так, надо идти Сашку будить, чтобы в школу не опоздал. Тебя подвезти?
— Да. Ты ведь мимо Окружной поедешь?
∙
«Хонда» Наташи стояла в пробке. Впереди светились красные задние фары машин.
— Сережа приезжает завтра. Будет дома около двух недель, — сказала Наташа. — Я сама тебе позвоню, когда он уедет.
Я кивнул.
Тротуар с правой стороны был раскопан. У ямы суетились парни в оранжевых жилетах.
∙
На платформе трое мужиков передавали друг другу «полторашку» пива.
— Тебе, падла, хорошо, — ночь на поезде — и дома. А мне, сука, полторы сутки трястись…
— Че ты тогда — лети на самолете…
— У тебя не спросил…
Рядом мужик разгадывал сканворд. Во рту дымилась сигарета, в ушах торчали наушники. Второй рукой он держал ручку и банку, завернутую в черный пакет — пиво или «слабоалкогольный коктейль». Он поднес банку ко рту, сделал глоток, чуть не ткнув себя ручкой в глаз.
Из-за поворота показался красный аэроэкспресс. Сигналя, пролетел мимо платформы.
∙
Вика курила на крыльце.
— Привет, — сказала она. — Что так поздно?
— Задержался…
— А-а-а… — Она затянулась, выпустила дым. — В принципе, ничего страшного. Полякова все равно еще нет. Вроде как на встречах, но, скорей всего, ездит по своим личным делам. Ты знаешь, что он квартиру новую покупает? Вроде на Соколе…
Вика бросила сигарету в урну. Открыла дверь, вошла в здание. Я — за ней.
— Какие планы на выходные? — спросила Вика, обернувшись.
— Никаких особых. К родителям, может, съезжу…
— Да, это дело нужное.
— А у тебя?
— В смысле — у меня?
— Планы на выходные…
— А-а-а… Никаких особых планов. Домашние дела.
∙
В коридоре послышались крики и женский визг. Я оторвался от монитора, глянул на дверь. В коридоре снова кто-то завизжал, потом мужской голос крикнул:
— Где он? Где он?
Ресепшионистка Инна встала из-за стола, подошла к двери, открыла, выглянула. Тут же повернулась лицом к офису, закатила глаза и наморщила лоб. Вы-шла в коридор, не закрывая дверь.
Все ломанулись за ней. Я вышел из офиса одним из последних.
В коридоре было не протолкнуться — наверное, собрался весь этаж.
Два охранника вели под руки парня в расстегнутом черном пальто, белой рубашке и сером костюме. Его нос, губы и подбородок были измазаны кровью, волосы растрепаны. Я его видел раньше несколько раз — он работал в одной из контор на нашем этаже.
Девушка с длинными темными волосами громко шептала на ухо Инне:
— …все подумали, что настоящий. И он еще говорит: «А сейчас я вас всех расстреляю». Ну, после того случая все, конечно, перепугались. Полезли прятаться под столы. Я из-за него новые колготки порвала… А Люба Попова вообще обоссалась со страху…
— А как поняли, что не настоящий? — спросила Инна.
— Как поняли? Увидели, что не стреляет. Он на кнопку жмет — и ничего. Тогда уже все осмелели, и кто-то охрану вызвал…
∙
Я прошел через турникет.
— Здравствуйте, а можно ваш билетик?
Низкорослый мужик в синем жилете с буквами «Московский метрополитен» загородил мне дорогу.
— А что такое? Если что-то не в порядке, турникет меня не пропустил бы…
— Я все понимаю, но такие правила. Пойдемте.
Мы подошли к кабинке диспетчера, он поднес мой проездной к какой-то фигне, поглядел на дисплей.
— Все в порядке. Счастливого пути.
Я ступил на эскалатор. Впереди, на несколько ступенек ниже, стояла девушка. Колготки телесного цвета, в сеточку. Облегающая темно-зеленая юбка. Хвост из длинных темных волос. Коричневые сапоги, коричневая сумка. Черная короткая кожаная куртка. Айпэд, наушники.
Девушка остановилась у колонны. Я — в нескольких шагах. Она повернулась в мою сторону, глядя на подъезжающий поезд, и я смог рассмотреть ее лицо. Почти красивая.
В вагоне место напротив нее оказалось свободным. Я сел, вынул из рюкзака «читалку», включил, стал читать биографию Стива Джобса. Время от времени поднимал глаза — девушка что-то смотрела или слушала на своем айпэде.
Она тоже вышла на «Домодедовской». Я шел за ней. За стеклянными дверями она повернула направо. Мне нужно было налево. Я на секунду остановился, глядя ей вслед.
∙
Дверь открыл Игорь. Мы пожали руки.
Я спросил:
— Где родители?
— Скоро придут. В супермаркет пошли — тебя ж покормить надо, холостяка. Думали, что ты позже заедешь…
Я снял куртку, ботинки. Прошел в комнату Игоря, сел на диван. Он развернул компьютерное кресло ко мне, тоже сел.
— Как дела? — спросил я.
— Как всегда. Нормально. Твои?
— Так себе. Одногруппник бывший погиб. Вадик. На машине разбился…
— Как Дашка?
— В порядке. Ездила на соревнования в Германию. Заняла третье место. Немного расстроилась — думала, будет первое…
— Как часто вы скайпитесь?
— Раз в две недели обычно. Ты пока насчет квартиры ничего не надумал? В тридцать три года жить с родителями как-то странно, не находишь?
— Меня это устраивает.
— Что значит — устраивает? У тебя в твоей айтишной конторе нормальная зарплата. Мог бы снять приличную хату. Или вообще ипотеку взять. Понимаю еще, если б жили где-нибудь в центре…
— Давай не будем заводить эти разговоры. А то я тебе тоже много чего мог бы сказать.
— Например?
— Например — что ты живешь как овощ. Дом — работа, дом — работа. Тебе насрать, что происходит вокруг, что происходит в стране?
— А тебе что — не насрать?
— Мне — не насрать. И ты это знаешь.
— Ах да, я забыл. Ты у нас крутой оппозиционер. Только почему-то вся твоя оппозиция — в интернете. В реале что-то ты на митинги не ходишь…
В прихожей щелкнул замок, открылась входная дверь.
∙
— Самое главное — это контекст. — Паша снял свои круглые очки, вытащил из джинсов край футболки, протер им очки, надел. — Музон, который мы играли в девяностые, не был плохим. Это был вполне качественный музон. Инди. Альтернатива. Называйте, как хотите. Но в том контексте к нему не было интереса. Вернее, он был, но недостаточный. Поэтому мы обломились. Да, мы услышали Rage against the Machine, когда в них никто еще не врубался, и стали играть то же самое. Но тогда это никому не было нужно. Ну, за контекст. Точнее, за то, чтобы всегда попадать в правильный контекст…
Он взял со стола бутылку виски, налил в две рюмки. Мы чокнулись, выпили.
— А еще нам не хватало сексуального компонента. В лице красивых девок. Нужно было, чтобы в группе была хоть одна девка. И чтобы непременно красивая. В искусстве, в творчестве все держится на красивых девках. Возьми Толокно из Pussy Riot. Она, можно сказать, секс-символ современного российского искусства. И не потому, что она сидит. А потому, что она красивая баба. И все мужики России хотят ее *. Даже те, кто ее посадил, даже тем, кому, скажем так, по долгу службы полагается ее ненавидеть. Даже попы. И, я тебя уверяю, Колян, если бы она не была просто красивой бабой и если бы она не была известна по групповой * в музее, всем было бы, по большому счету, насрать на Pussy Riot. Ты это понимаешь?
Я кивнул.
— Эти, мои ребята, у них, во-первых, есть Тина — красивая девка. Даже если бы ее не было, я бы сказал им, чтобы обязательно взяли в группу девку.
— Ну и что у тебя с ними?
— Все в порядке. То есть, скажем так, все движется в правильном направлении. Из них прекрасно получится нишевый артист. Сейчас вообще время нишевых артистов, прошло время, когда все — ну, не все, но подавляющее большинство — слушали, например, Майкла Джексона или Мадонну. Сколько человек сейчас слушает Мадонну? Она такой же нишевый артист, как все остальные, занимает свою нишу… «Сказал он и немедленно выпил».
Паша налил в рюмки виски. Мы снова чокнулись, выпили.
— Знаешь, Rage against the Machine — это был не худший выбор. Они были правильные парни. Оседлали, что называется, волну. И лейбл «Сони Рекордз», который их выпустил, тоже был прав. Потому что осознал: протест тоже можно продавать. И в начале девяностых протест продавали уже не каким-то там левакам и маргиналам, а обычным пацанам и девчонкам из благополучных семей. Которым, по большому счету, на протест наплевать. Но в шестнадцать или, там, семнадцать лет все они готовы показать жопу истеблишменту.
— Ну да, протест давно превратился в коммерческий продукт.
— …Но не надо забывать, что это было в другую эпоху. В эпоху MTV. Это был последний как бы «век невинности» телевидения. После этого оно свелось всего лишь к двум функциям — пропагандистской и рекламной.
— А как же развлекательная?
— В последнюю очередь. Или предпоследнюю. Бесплатного развлечения не бывает. В кино, например, ты как бы заплатил за билет и получил какое-то развлечение. Плохое, хорошее — неважно. А здесь тебе промывают мозги или продают товар, но делают это под видом развлечения.
Паша сунул пальцы под очки, потер глаза, поскреб щетину на щеке.
За соседним столиком девушка сказала парню:
— У меня начался сезон мохито.
— И когда он закончится?
— Не знаю.
— А в какой стране вообще придумали мохито?
— Не знаю. Наверно, в Америке. Все вообще придумали в Америке.
— А выпускают в Китае.
— Кроме мохито.
— Да, кроме мохито.
∙
Вагон электрички был полупустой. Я ехал домой раньше, чем обычно. Договорился о встрече с Михеевым, а он отменил ее в самый последний момент, когда я уже подошел к «Савеловской».
Рядом со мной не было никого. Напротив сидела девушка. Она подняла глаза от смартфона и что-то сказала. Я вытащил наушники.
— …смотрите, как будто хотите познакомиться.
— А вы разве знакомитесь в электричке?
Она пожала плечами.
— А почему — нет? Я не вижу проблемы. В электричке или где-то еще. Я или хочу знакомиться, или не хочу. И я просто могу сказать: нет, я не хочу разговаривать с вами.
— И что обычно происходит потом?
— Когда — потом?
— Когда вы это говорите.
— Чаще всего человек понимает. Но есть и такие, которые понимают не сразу. На таких у меня нет ни терпения, ни времени. Я их просто игнорю тогда.
— Помогает?
— В девяноста девяти процентах случаев.
— Странно… Я, когда спросил, знакомитесь ли вы в электричке, имел в виду, что знакомства уже перешли в область виртуального пространства. То есть, если я просто вот так вот с вами заговорю — я ведь о вас ничего не знаю. А если бы я, например, знакомился с вами в Интернете, я посмотрел бы ваш профиль на Фейс-буке, я бы уже что-нибудь о вас знал…
— Не думаю, что вы много узнали бы обо мне на Фейсбуке… — она улыбнулась. — Я туда редко пишу.
— А меня вообще удивляет, что люди готовы вот так вот раскрывать свою жизнь, делиться с кем попало…
— Кому-то нравится. Мне нет. С кем надо я и так могу поделиться. Всем, чем хочу.
«Следующая станция — платформа Лианозово».
— Вы случайно не выходите? — спросил я.
— Выхожу.
∙
Электричка уехала. Мы перешли пути. Продавец кроссовок поглядел на нас, отпил кофе, затянулся сигаретой.
— Мне нужен дом сорок шесть по Дубининской улице, — сказала она. — Вы знаете, где это?
— Знаю. Это рядом с моим. Я могу проводить.
— Да, хорошо, спасибо.
— Одна остановка на автобусе или пешком. Как вы хотите?
— Пешком.
Мы шли вдоль унылого ангара «XL». Впереди светилась заправка.
— Вы не слишком разговорчивый, — сказала она.
— Да?
— Или вы просто не знаете, что сказать, и боитесь сказать ерунду. Которая меня обломает.
— Я за свою жизнь уже столько наговорил ерунды… Мне должно быть все равно.
Она внимательно глянула на меня. Зашумела, приближаясь, электричка.
∙
Мы стояли у подъезда. Я посмотрел на нее. Отвернулся, глянул на окна первого этажа. В одном сидела старуха в платке, внимательно нас разглядывала.
— Вы думаете о том, как спросить, увидимся ли мы еще, — сказала она. — Возможно, вы давно этого никому не говорили. И я сделаю на это поправку. Поэтому, если вы это скажете, я отвечу: почему бы и нет?
Она улыбнулась.
∙
— …не был в клубах много лет.
— Да это и не совсем клуб. Скорей — диджей-кафе. Когда-то, еще в девяностые, что ли, годы, он был известен как клуб…
— Я в нем не был ни разу. Я никогда не любил диджеев, их музыку. Только живую. Это ваше поколение уже завязано на всякие диджейские дела…
— Что значит — наше поколение? Что это за произвольные обобщения? — Катя улыбнулась. — Я вообще разную музыку слушаю. От дэнс-электроники до инди-рока…
— Инди-рок — это круто. Я сам когда-то его играл. В девяностые. У нас была группа…
— А я пела в группе. Только это не совсем был рок, скорей, такой синти-поп. Но гитара там тоже была. Но это еще до Москвы было.
— Неужели в Новокузнецке кто-то играет синти-поп?
— Ну а что, если провинция, то, значит, только шансон? Особенно сейчас, когда в Интернете можно найти любую музыку…
— Извини.
— Да ладно. Это твой московский шовинизм. Ты еще не самый худший случай. — Она улыбнулась. — Видишь, у нас есть что-то общее в биографиях. Может, не только это. Но ты как-то неохотно говоришь о себе.
— А мне нечего особенно рассказывать. Все неинтересно и банально. Работаю в оптово-торговой компании, аккаунт-менеджер…
— Это что?
— Это человек, который ведет счета клиентов… Ну, как бы, занимается всем, что с ними связано. Что еще про меня? Разведен. Жена с дочкой живут за границей. Вот, наверно, и все…
∙
Чувак был пьяный. Но не настолько, чтобы не быть опасным. Он был выше меня, крупнее и, главное, лет на двадцать моложе. Он смотрел на меня, осклабившись. Ждал, что я скажу. Он был готов подраться и, наверное, даже хотел подраться. Но он не верил, что я на него полезу.
— Я еще раз тебе повторяю: извинись перед девушкой, — сказал я. — Это не между мной и тобой. Ты оскорбил девушку…
Чувак смотрел на меня, улыбаясь. Блестела слюна на зубах. Я решил, что, если он прыгнет, нужно будет постараться его вырубить сразу. Иначе… Я смотрел на него, не мигая. Чувак качнул головой.
— Ладно. Я извиняюсь.
Катя кивнула. Он сунул мне руку. Я пожал ее. Он сжал сильнее, не отпускал. Глянул на Катю, потом на меня. Отпустил руку и отошел.
∙
Мы вошли в квартиру. Я захлопнул дверь. Катя прислонилась к стене. Нетрезво улыбалась. Задрала свою короткую джинсовую юбку. Надорвала длинным ногтем черные колготки. Сказала:
— Теперь ты.
Я просунул в дыру пальцы, разорвал колготки, сорвал с нее трусы. Она взяла мою руку, притянула к хвосту волос. Я сжал его. Другой рукой расстегнул пуговицу и молнию на джинсах.
— Прямо здесь, прямо на полу, — шепнула она.
Я, не отпуская волосы, повалил ее на пол.
∙
Рассвело. Мы сидели на кухне. Катя курила. На ней была моя старая, полинявшая кофта с капюшоном. Она надела капюшон, и он почти полностью за-крыл ей лицо. Шипел электрочайник.
— Ты ведь хотел какой-то грубости, жесткости в сексе? — спросила Катя. — Ты хотел, чтобы выглядело так, что ты меня принуждаешь? Не насилие, но принуждение?
— Не знаю. Я об этом не думал.
— А ты подумай. В сексе всегда есть элемент насилия, принуждения. И я ничего не имею против. Мне это нравится. Я принимаю эту игру. Но не мазохизм. Если тебе хочется ударить — это не ко мне.
Я встал, подошел к окну. Посмотрел на улицу, на завод на другой стороне, на машины, автобусы и желтые деревья.
— Тебе не надо на работу? — спросила Катя.
— Надо. Но я опоздаю.
Она кивнула.
Чайник щелкнул. Я взял его, налил в две чашки с растворимым кофе. Спросил:
— Ты точно без сахара?
— Да.
Я размешал ее кофе, сунул ложку в сахарницу. В сахарнице осталось коричневое пятно.
Катя потушила сигарету в пепельнице, посмотрела на меня.
— Знаешь, что мне в тебе нравится? — Она улыбнулась. — Что в тебе нет вообще никакой романтики. Я ее терпеть не могу. Потому что у молодых ребят романтика какая-то наивная, а у тех, кто старше… Ну, твоего возраста, например… Какая-то фальшивая, пошлая…
Она дотянулась до чашки кофе. Взяла, пригубила, обожглась. Поставила чашку на стол.
Отодвинула табуретку, встала и подошла ко мне.
Мы молча глядели в окно.
Я взял кофе, размешал, сделал глоток. Спросил:
— А тебе самой не надо на работу?
— Нет, я уволилась.
— А где ты работала?
— В бутике, продавцом. А до этого — в книжном магазине…
— А что сейчас?
— Не знаю. Квартира оплачена, деньги пока тоже есть. Карьера меня не интересует. А деньги всегда можно заработать. Пусть не много, но достаточно. Сидеть ради этого в офисе по многу часов…
— Ты это сейчас так говоришь. А через несколько лет…
— А мне плевать, что будет через несколько лет. Я хочу жить вот этим моментом. Я знать не хочу, что будет потом. Мне это неинтересно… Мне интересно то, что сейчас…
∙
Я включил системный блок, несколько минут сидел, слушая его шум и глядя в черный экран. Не отрываясь, нащупал на мониторе кнопку, нажал. Картинка показалась слишком яркой. В голове кольнуло. Я зажмурился. Перед глазами мелькали цветовые пятна в форме эмблемы «Windows». Два часа сна. Впервые за долгое время. Наверно, за много лет.
Я отъехал от компьютера с креслом. Встал, дошел до офисной кухни. Моя чашка была там, где оставил ее вчера: на дне раковины. Сверху навалили еще кучу грязной посуды. Я оглядел полку с чистыми чашками, выбрал самую незаметную — бежевую, без картинок и логотипов. Поставил ее в кофе-машину, нажал на кнопку. Глянул в окно.
Светило солнце. Ветки с остатками желтых листьев раскачивались на ветру. В голове кольнуло, я зажмурился.
∙
Я сидел, уставившись в экран. Левой рукой подпирал голову, правой прокручивал дальше блог «МИЛОСЕRDИЕ» и время от времени брал чашку с кофе, чтобы сделать глоток.
— …Кулешова говорила, что в этом году бонусы срежут. А ей сказала Щагина, — ну, которая личный помощник Кускова. Но под большим секретом. А ты не помнишь, в том году в каком месяце объявили про бонусы?
— В ноябре. Только вроде не в самом начале. Или я что-то путаю…
— …с Кузнецовым ты разговаривал? Ты что — спишь?
Я вздрогнул, открыл глаза, обернулся. Вика улыбнулась, покачала головой.
— Что с тобой?
— Так… Не выспался…
— Ясно. Когда поговоришь с Кузнецовым? Надо четко понимать ситуацию, потому что надо устанавливать кредитный лимит.
— Хорошо, поговорю. Конечно…
Я щелкнул на иконку Аутлука. Двадцать новых сообщений. Офисно-бытовая хрень. Продается «Опель Корса» — в отличном состоянии. Ищу няню. Ищу однушку. Куплю триста евро по Центробанку. Продам тысячу долларов по Центробанку. Что происходит на кухне? Почему уволили украинскую уборщицу, и теперь во всем здании не осталось, очевидно, ни одной уборщицы, не представляющей солнечную Среднюю Азию. Не надо, пожалуйста, воровать еду из холодильника! Просьба к новой сотруднице не курить в туалете в правом крыле второго этажа — пока еще погода позволяет выходить на улицу.
∙
За стойкой чебуречной стояла тетка в белом колпаке, совершенно совкового вида. Чебуречная тоже выглядела по-совковому, хотя было видно, что ремонт относительно свежий. Детали оформления — картинки старой Москвы на стенах и магнитола восьмидесятых годов над стойкой. Табличка: «Приносить и распивать свои спиртные напитки строго запрещено».
Катя, я, ее приятель Иван и его подруга пили водку. Подруга была в широкополой шляпе и с ярко накрашенными губами.
— Это одно из немногих мест в Москве, где сохранилась атмосфера душевности, — сказал Иван. — Душевности во вневременном смысле. Не ощущение какого-то там совка, а ощущение человечности, которое — как многим людям кажется — тогда существовало, а сейчас практически утрачено… То есть в такой вот чебуречной или рюмочной оно есть, а в крупном мажорном торговом центре его нет и в принципе быть не может. Хотя он, несомненно, символизирует благополучие нового времени…
∙
Мы шли по пустому переулку. Я сделал глоток вина из бутылки, купленной при выходе из чебуречной. Передал бутылку Кате. Она тоже глотнула, глянула на меня.
— Вот ты… это… говоришь, что тебе не нравится твоя жизнь. Ты ненавидишь свой офис… свою работу… Но ведь тебя же никто не заставляет. Ты можешь все это бросить в любой момент. Ты же не умрешь с голоду, ты найдешь что-то еще…
— Ты так говоришь, потому что тебе двадцать лет…
— Мне двадцать три…
— Это практически одно и то же…
— Может быть. Но я все равно не могу понять… У дочки твоей все в порядке… за нее тебе волноваться не нужно. Сам ты живешь очень скромно. Зачем тебе вся эта капиталистическая херня? Зачем ты сам в нее впрягаешься?
— А что мне делать, по-твоему?
— Не знаю. Я не могу за тебя решить… Ты сам лучше знаешь себя, ты сам лучше знаешь, что тебе нужно, чего ты хочешь… Я понимаю одно — если тебя что-то не устраивает, надо что-то делать, а не плыть по течению…
— А тебя что, все устраивает?
— Нет. Но я двигаюсь, не сижу на жопе, разве нет? И не надо больше этих псевдостариковских разговоров про то, что «хорошо тебе в двадцать лет»…
∙
В квартире горел свет. На кухне за «макбуком» сидела девушка с короткой стрижкой. Она повернулась к нам, кивнула. В углу рта дымилась сигарета.
Мы разулись и прошли на кухню. Я все еще держал в руке бутылку. Вина в ней было на несколько глотков.
— Знакомьтесь, — сказала Катя. — Это Алина. А это Николай.
Алина протянула мне руку. Я пожал ее.
— Я люблю работать по ночам, — сказала она. — Я куратор. Занимаюсь современным искусством.
Я кивнул, протянул ей бутылку. Она резко тряхнула головой. Я передал бутылку Кате. Она допила остаток вина, поставила бутылку в угол. Там уже стояло много бутылок из-под разнообразного алкоголя.
∙
Продавец «универсальных губок» вышел из вагона. Зашли контролеры. Несколько человек вскочили с мест, побежали в следующий вагон.
Музыка отключилась. Входящий звонок. Катя.
— Привет, — сказал я.
— Привет. Слушай, я сегодня не смогу…
Пауза.
— А что такое?
— Я уеду на несколько дней…
— Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего, все нормально… Просто мне надо уехать. По делу. На этот номер не звони — он будет отключен.
— А на каком номере ты будешь?
— Не знаю, может, ни на каком… Я сама позвоню, когда вернусь.
— А куда ты едешь? В Новокузнецк?
— Извини, я не могу сейчас говорить. Пока.
— Пока…
Я посмотрел в окно на серые заборы с граффити, деревья с остатками листьев. В вагон зашел мужик с сумкой. Сказал:
— Уважаемые пассажиры! Всем счастливой дороги! Вашему вниманию предлагается очень полезный предмет — карманная увеличительная лупа с подсветкой. По цене всего сто рублей…
II
Я набрал Катин номер, наверно, уже в сотый раз. «Телефон абонента вы-ключен или находится вне…» Я положил мобильник на стол. Прошло восемь дней. Катя не выходила на связь. Вчера вечером я ездил в квартиру, где она снимала комнату. Открыла девушка с короткой стрижкой, «куратор». На ней была пижама, во рту — сигарета.
— Я не знаю, где Катя. Она уехала неделю назад.
— И вы не волнуетесь?
— Это не в первый раз. Мы все не москвичи, кто-то уезжает домой, кто-то по делам.
— Но вещи ее на месте? Она не съехала?
— На месте.
— А можно мне посмотреть ее комнату?
— Нет.
— Нет?
— А с какой стати посторонний человек будет копаться в ее вещах?
— Я не сказал, что буду копаться. Я просто хотел посмотреть на комнату. И я не посторонний. Я был в ее комнате…
— Я вам сказала: нет.
Она захлопнула дверь. Я пробормотал: «сучка», нажал на кнопку лифта.
∙
Ее страница в Фейсбуке. Несколько перепостов — и больше ничего. Послед-ний — от 18 октября. Еще до нашего знакомства.
43 Friends. Разнообразная география. Новокузнецк. Тюмень. Москва. Таллинн. Санкт-Петербург. Даже Нью-Йорк. Можно было бы написать им всем — вдруг они что-то знают. Но это было бы как-то тупо.
Anna Malysheva. 1995 года рождения. Вполне может быть, что сестра. Или двоюродная. Страница обновлялась активно, последняя запись вчера. Но тоже в основном перепосты или посты других на ее странице — всякие глупости.
Последний — три дня назад. Черно-белый демотиватор «Найти друзей с тем же психическим расстройством, что у тебя БЕСЦЕННО».
Я написал ей сообщение:
Здравствуйте! Меня зовут Николай. Я знакомый вашей сестры. Мы познакомились в Москве. Она внезапно пропала и не выходит на связь. Не знаете ли вы, как с ней можно связаться?
∙
— Ты вроде не планировал идти в отпуск… — Вика оперлась руками о стол, в разрезе блузки мелькнул белый лифчик.
— Почувствовал, что нужен отдых. Устал…
— А-а-а… Ну да. Ты странно себя стал вести. Все заметили.
— Возможно.
— Это, конечно, дело твое, но Поляков недоволен. Он еще с тобой не говорил?
— Нет.
— Видишь, высказывается пока в разговорах с другими. Посылает как бы сигнал… — Она улыбнулась.
— И что я теперь должен делать?
— Не знаю. Показать ему, что справляешься, что все клиенты в порядке…
— Покажу. После отпуска.
— И куда поедешь?
— На дачу.
— Сейчас? Что там делать? Подожди, у тебя ж вроде нету дачи?
— Своей нет. Друзья пригласили.
— А-а-а…
Вика пожала плечами, отошла. Я открыл Фейсбук. Сообщение от Игоря.
«Московский номер зареген на Малышеву Екатерину Сергеевну, регистрация — город Новокузнецк, ул.Транспортная, 67Б. На нее же зареген номер в Кемеровской области. 8(913)170 21 41. Если помог, то с тебя бутылка чего-нибудь. Ладно, шучу».
Я набрал новокузнецкий номер, встал из-за стола, вышел в коридор, нажал на соединение. Поднес телефон к уху. «Телефон абонента выключен или…» Я еле сдержался, чтобы не разбить телефон о пол. Мимо шла новая девушка из отдела продаж, глянула на меня.
∙
Аэроэкспресс катился по окраине Москвы. «Торгово-офисный центр». Сразу за ним — ангар с ржавой полукруглой крышей. Облезлые стены гаражей. Граффити «No future». «Россия для русских». «Не покупай у чурок». Микрорайон хрущевок. На балконе старуха трясла половик.
∙
Мужик передо мной снял черные ботинки — потертые, нечищеные. Поставил их прямо на ленту, а не в «корыто». Бахилы надевать не стал — остался в синих облезлых носках.
Я не разувался. Бросил в контейнер куртку, кошелек и телефон. Поставил контейнер на ленту вместе с рюкзаком.
Зашел в прозрачный «стакан», поднял руки. Створки задвинулись, снова раздвинулись. Я забрал с ленты вещи.
∙
Чувак на соседнем месте — толстомордый, коротко стриженный — говорил в айфон:
— Не, ну я ж сказал конкретно… Почему не сделали? Да, я счас в Москве, прилечу — реально всем наваляю…
Подошла стюардесса.
— Отключите, пожалуйста, телефон…
Толстомордый глянул на нее, кивнул, сказал в телефон:
— Все, короче, тут уже, типа, разговаривать нельзя… Чтоб к моему приезду разобрались, а то…
∙
Я отпер дверь, зашел в номер, нажал на кнопку выключателя. Зажглась лампа в пыльном советском абажуре. Вся мебель в номере тоже была советской. Кровать, письменный стол, тумбочка, холодильник в углу. На холодильнике — телевизор «Самсунг», единственная относительно новая вещь во всем номере, хоть и ему уже, может, лет десять. Облезло-коричневые обои. Занавеска и линолеум в тех же тонах.
Я бросил сумку и рюкзак на кровать, подошел к окну. Внизу была автостоянка, за ней — огороженный пустырь. На другой стороне улицы тянулся длинный многоподъездный дом.
Я достал из сумки айпэд. Девушка на ресепшн сказала, что wi-fi работает на этажах только у лестницы. «Зато бесплатно». «А чтобы платно, но в номере?» — спросил я. «Такая услуга, к сожалению, не предусмотрена». Я взял айпэд, вышел из номера.
Напротив лестницы стоял диван, вокруг — кадки с пальмами. На диване сидел чувак в шортах и майке, с ноутбуком. Он поднял на меня глаза, подвинулся к краю.
Я сел рядом. Включил планшет, разблокировал. Зашел на Фейсбук. Идиот-ские приглашения в приложения. Заявка в друзья. «Саня Савельев». Я такого не знал.
∙
Между домом и улицей тянулся ряд гаражей. Левее — одноэтажная халупа, обитая вагонкой: «Подбор автоэмалей». Рядом — билборд с рекламой внедорожника «от 1 350 000 руб.». Я пошел к дому — старой серой пятиэтажке.
Домофон не работал. Я открыл железную дверь, вошел в подъезд. Дверцы половины почтовых ящиков были выломаны или открыты. Под ящиками валялись две пустые бутылки от водки, двухлитровая бутылка от пива и разорванная упаковка чипсов.
Я поднялся на четвертый этаж. Дверь квартиры номер 34 была черная, металлическая — как и соседняя. Третья дверь на площадке — старая, обитая коричневым дерматином. Дерматин был разрезан в нескольких местах. Я позвонил в тридцать четвертую. За дверью послышались шаги.
— Кто там? — спросил мужской хриплый, нетрезвый голос.
— Извините, вы отец Кати Малышевой?
— Да, ну а что такое?
— Откройте. Мне надо с вами поговорить.
Дверь открылась. На пороге стоял мужик за пятьдесят, в «левом» спортивном костюме Nike, красномордый, с лысиной и седыми волосами по бокам головы. Молния кофты была расстегнута, под ней — майка-«алкоголичка» и седые волосы на груди.
— С ней что-нибудь случилось?
— Нет… Она просто уехала из Москвы, и я ее ищу.
— А ты кто?
— Я ее друг.
— Что значит — друг?
Я не ответил.
— Она к вам не приезжала?
Мужик усмехнулся.
— Я ее больше года не видел. Больше года! И это — благодарность… Вырастили, воспитали. Ее и Аньку… Думаешь, это было легко? Заводы стояли… Я был инженер, а пошел рабочим… А потом вообще грузчиком в магазин. Там хоть что-то платили. Чтобы их поднять на ноги!.. Я вообще не пойму, что с ней стало… Училась в этой… педакадемии, три курса. Потом все бросила… В Москву… И Анька… Год проучилась, связалась с какими-то охломонами… Выгнали… Продавцом работает…
— А вы мне можете дать телефон Ани? Вдруг она что-то знает про Катю?
— Ничего я тебе не дам… Я вообще не знаю, кто ты такой. Все, уходи.
Он захлопнул дверь. Щелкнул замок. За дерматиновой дверью громко работал телевизор. Шел российский «мыльный» сериал.
∙
Я вышел из подъезда, прошел мимо «Автоэмалей». Махнул рукой подъезжавшей маршрутке-газели. Она остановилась. Я открыл переднюю дверь, спросил:
— До центра доеду?
Водитель молча кивнул. Я сел. Маршрутка тронулась. За окном потянулись гаражи и желтые деревья.
∙
Я вышел у автовокзала, пошел по проспекту, застроенному сталинскими домами. Посреди проспекта шли трамвайные пути.
Справа начался парк. Я зашел в него, сел на лавку. Откинул голову назад, посмотрел на белое небо.
∙
Я валялся на кровати. Без звука шел Первый канал. Всего телевизор показывал пять каналов. Я встал, взял айпэд, вышел из номера.
В коридоре открывал дверь усатый мужик в костюме и шлепанцах. Он глянул на меня и отвернулся.
На диване никого не было. Я сел, открыл Фейсбук. Новое сообщение — от Anna Malysheva.
«Звоните. 8 913 527 11 75».
Я набрал номер. Один гудок, второй, третий.
— Алло?
— Здравствуйте. Это Николай. Мы переписывались на Фейсбуке. Я сейчас как раз в Новокузнецке.
— Да?
— Да… Раз я здесь, то мы можем пообщаться лично?
— Не знаю… Может быть.
— Я сегодня разговаривал с вашим отцом…
— И?
— Ничего.
— Хорошо, если он вообще был в состоянии разговаривать… Ладно. Да, мы можем встретиться.
— Прямо сегодня?
— Не знаю. Хотя, в принципе, да. В восемь вечера. Кафе «Мечта». Проспект Бардина, двадцать четыре. Знаете, где это?
— Найду.
— Хорошо. До свидания.
— До свидания.
∙
Она была мало похожа на Катю. Ненатуральная блондинка. Черный свитер и черные джинсы.
— …не думала, что Катюха — такая вот роковая женщина. Чтобы из-за нее московский мужик приехал к нам в Новокуз… — Она улыбнулась.
— Когда вы в последний раз разговаривали?
— Неделю назад.
— По телефону?
Она кивнула.
— Ты можешь дать ее номер?
— Нет.
— Почему?
— Потому что я не знаю, кто вы и что вам от нее нужно. А во-вторых, она звонила не со своего. Сказала, что телефон потеряла, или украли… Не помню…
— Ты врешь. Ты просто не хочешь дать номер.
— Не хочу. Но у меня его правда нет.
— И что она сказала? У нее все в порядке?
— Не знаю. Она про себя не говорила. Спросила, как я, как родители…
— Она часто звонит?
Аня тряхнула головой.
— Редко. Раз в несколько месяцев.
— И вы больше никак не общаетесь? По скайпу там или в соцсетях?
— Нет.
— Почему?
— Кто вы такой, чтобы я вам все это рассказывала? Вас это не касается.
— Мне нужно только с ней поговорить. Можно по телефону.
— Зачем?
— Чтобы убедиться, что все в порядке.
— У кого?
— Как — у кого? У нее.
Она улыбнулась.
— Сколько вам лет?
— Сорок один.
— Моему отцу сорок восемь. Но я знаю, он выглядит старше. Потому что бухает.
Она взяла чашку с кофе, сделала глоток, поставила на стол. Я посмотрел на розоватый отпечаток помады.
— Я знаю, где она может быть, — сказала Аня. — Но это далеко.
Я молча смотрел на нее.
— В Новосибирске. Там у нас тетя живет.
— У тебя есть ее телефон?
— Нет.
— Ты опять врешь.
— Может быть.
— Она чья сестра — отца или матери?
— Матери. Они сводные сестры. Но они не общаются. Тетя Света намного младше. Ей тридцать два.
— И у тебя нет ее телефона?
— Нет.
— А адрес ее ты знаешь? Ты была у нее?
— Да. Но давно уже.
— И ты хочешь сказать — вы вообще не общаетесь?
— Мы поругались.
— Из-за чего?
— Это вас не касается. Все, мне надо идти.
— Подожди. Как ее фамилия?
— Васильева.
— А отчество?
— Ивановна.
— Все, я пойду.
— Подожди. Ты когда была у нее в последний раз?
— Два года назад.
— И адрес не помнишь?
— Точно — нет.
— А найти могла бы?
— Не знаю. Наверно.
— Слушай, что я тебе предлагаю. Если ты съездишь со мной в Новосибирск и поможешь ее найти, я тебе заплачу.
— Сколько?
— Пять тысяч.
— Не так уж и много.
— А я что, похож на миллионера?
— Не знаю. Я с ними не тусуюсь… Ладно, я отпрошусь на работе.
— А где ты работаешь?
— В обувном магазине. Здесь рядом через два дома.
— Значит, я прямо сейчас пойду и куплю билеты на самолет.
— Нет.
— Что — нет?
— Только не на самолете. Я боюсь…
— Ты что, серьезно?
Она кивнула.
∙
Аня сняла сапоги, забилась в угол нижней полки в плацкарте — купейных билетов не было. Сразу вытащила телефон и начала играть в игру.
Мужик на полке напротив — стриженный налысо, бородатый, в очках в «старинной» оправе — пил чай, причмокивая. Поднял глаза на меня, улыбнулся.
— Что, попутчик, как настроение?
Я пожал плечами.
— А я вот думаю, что настроение у тебя хреновое. И знаешь почему? Потому что ты — узник. Как, впрочем, и я. Мы все — узники тюрьмы, имя которой реальность. И никуда нам от нее не уйти. Правда, существует и альтернативная реальность. Знаешь, как она называется? Тот свет! — Мужик захохотал. — Вообще, люблю эту тему — Христа и Антихриста. Если есть желание, можем с тобой, что называется, подискутировать.
Я покачал головой.
— Ну, как знаешь.
∙
Бородатый дремал, подперев рукой щеку. В уголке рта образовался пузырь слюны. На боковых местах напротив сидели два мужика — старый и молодой. Старый разгадывал кроссворд.
— Вот как ты думаешь, что это такое? — спросил старый. — «Сыпется с неба в форме хлопьев». Ну?
— Не знаю.
— Ты тупой или прикидываешься?
— Мне насрать. Отвянь.
— Вы, молодое поколение, — поколение дебилов. У вас уже мозги не работают. Вы даже кроссворды разгадывать не можете. А те, кто еще младше, — про тех я вообще молчу. Те уже и писать разучились. Только на клавиатуре что-то дрочат с ошибками, как попало…
Молодой начал вытаскивать из пакета жратву, раскладывать на столике. Копченая курица, коробка «доширака», хлеб, полуторалитровая «бомба» пива.
∙
Аня и я подошли к кирпичной хрущевке. Над последним этажом, на крыше, сохранилась с советских времен надпись «Продовольственный магазин». В доме продовольственного магазина не было. Слева висела вывеска «Справка — Счет», справа — «Вертикаль».
Я спросил:
— А чем тетя занимается?
— Ничем. Ее любовники содержат. У нее раньше был один вообще крутой. Давно, когда ей лет восемнадцать было. Она тогда училась на первом курсе в универе и работала у него секретаршей. Ну и постепенно… И вот он ей эту квартиру купил. А потом его посадили. И ее тоже. За соучастие. Его завалили на зоне. А она отсидела три года и вышла…
Мы обошли дом. Аня позвонила в домофон крайнего подъезда.
Ответили после трех звонков.
— Кто там?
— Света, это я, Аня.
— Что ты здесь делаешь?
— Как — что? Приехала в гости. Ты откроешь?
Домофон пропищал, дверь открылась. Мы зашли в подъезд, поднялись на третий этаж. Света стояла на пороге — в черных лосинах и белой майке с облезлым Микки-Маусом.
— Знакомьтесь, это Николай, он — друг Катюхи, это — Света, наша тетя.
Света смотрела на нас, улыбалась.
— Ты, Анька, не перестаешь меня удивлять. То месяцами не звонишь и не пишешь, то вдруг приезжаешь без предупреждения. Да еще и с «другом Катюхи». — Она глянула на меня. — А если б меня дома не было?
Света отступила в квартиру. Мы прошли за ней в крохотную прихожую, не отделенную от комнаты.
— За бардак даже извиняться не буду, — сказала тетя. — Давно пора делать ремонт, но все никак не соберусь…
Старые красные обои кое-где потрескались, у окна кусок был оторван. Стенка семидесятых годов, сравнительно новый диван и кресла.
— Ну, пойдемте пить чай, что ли? — сказала Света.
∙
— …да, она приезжала. — Света взяла чашку, отпила, поставила на стол. — Недели две назад. Сказала — повидаться. Я спросила: у тебя все в норме? Она говорит: да, конечно. Спрашиваю: а к родителям поедешь? Она молчит.
— У нее здесь есть мужчина в Новосибе? — спросила Аня.
— Ну у тебя и вопросы… — Света глянула на меня. — Откуда я знаю? Она меня в такие вещи… Слушай, а вообще, кто ты такой?
— Мы встречались, а потом она исчезла…
— Ты это знаешь кому расскажи? Что тебе конкретно надо от нее?
— Хватит, — сказала Аня. — Отстань ты от человека.
— Что значит — хватит? Ты его привела ко мне в дом, он теперь знает, где я живу… А ты вообще знаешь, кто он такой? Ты вообще еще мелкая, ты понимаешь? Приводишь ко мне в дом неизвестно кого… А вдруг он аферист?
— Я пойду в гостиницу, — сказал я.
— Ладно, успокойся. — Света глянула на меня. — Я против тебя ничего не имею. Я просто мелкой объясняю, что надо быть умнее…
— Не надо мне ничего объяснять, ясно?
— Ясно.
∙
— Че ты из себя следователя строишь, а? — Света хмыкнула. Мы сидели за столом: она, ее парень Руслан, Аня и я. — Вопросы задаешь идиотские. Фильмов насмотрелся, да? Я тебе скажу конкретно: если бы она хотела, чтобы ты ее нашел, ты б ее давно нашел. — Света снова посмотрела на меня. — Я Катюху знаю хорошо. Она здесь у меня жила два месяца, когда работала в Новосибирске.
— Где? — спросил я.
— Что — где?
— Где работала?
— В клубе. Танцевала. Не бойся, не стриптиз. — Она засмеялась. — Ты про нее ничего не знаешь. А я тебе ничего не скажу.
— Короче, после первой и второй перерывчик небольшой, — сказал Руслан. Он взял бутылку водки, налил в рюмки. — Ну что? Снова за знакомство?
— За знакомство уже пили, — сказала Света. — Давайте за Катюху. Раз ее тут человек с Москвы ищет…
Мы подняли рюмки, чокнулись. Света и Руслан выпили залпом. Аня чуть пригубила. Я выпил половину.
— Что так слабо? — Руслан кивнул на мою рюмку.
— Я водку не очень люблю.
— А что ты любишь?
— Ну, виски, например…
— Виски — говно. Тот же самогон, только американский. Я вообще не пойму — что в нем хорошего? Если что-то буржуйское, от америкосов — значит, обязательно хорошее? Есть же наша, русская водка. Чем она тебе не нравится?
— Сложно сказать… Дело вкуса…
— А вот ничего и не сложно. Просто тебе сказали, что виски — это, типа, круто, поэтому надо пить виски, а не русскую водку. А я — русский человек, по мне виски — говно. По мне нет ничего лучше водки. Ты понимаешь?
∙
Занавески на окне не было. В комнату светил уличный фонарь. Аня укрылась с головой на диване. Я ворочался на раскладушке, пытаясь улечься поудобнее. За стеной громко и пьяно разговаривали Света и Руслан, обсуждали телепередачи и «звезд». Я уснул.
Проснулся оттого, что Аня трясла меня за плечо.
— Собирайся! — зашептала она в ухо. — Руслан хочет тебя сдать своим пацанам.
— Каким пацанам?
— Хочешь увидеть? Тогда оставайся.
Я вскочил с раскладушки. Натянул джинсы. Просунул руки и голову в свитер.
— Не бойся. Он сейчас пьяный спит.
Мы прошли через смежную комнату. Руслан храпел на диване.
На кухне горела лампочка в красном абажуре. Света курила, сидя на табуретке лицом к окну. На ней была длинная желтая майка.
Она посмотрела на нас, ничего не сказала.
Я схватил в ванной сумочку с зубной щеткой и прочими принадлежностями, выбежал в прихожую. Споткнулся о чьи-то ботинки. Аня включила свет, взяла с вешалки свою куртку.
Я открыл входную дверь. Света по-прежнему курила на кухне.
∙
Мы сидели в буфете вокзала, пили растворимый кофе. На два утренних поезда билетов не было.
Я спросил:
— Как ты узнала?
— Про что?
— Ну, про то, что Руслан хочет…
— Света сказала.
— Зачем?
— Что — зачем?
— Зачем сказала? Ей что, не насрать на меня?
— Насрать. Она из-за Руслана. Боится, что он сядет.
— И что бы они с меня взяли? Я что — миллионер?
— Какой смысл здесь торчать, если поезд теперь только вечером? Поехали на автовокзал. Там в восемь с чем-то утра должен быть автобус. — Аня допила кофе, поставила картонный стакан на стол.
∙
За окном автобуса тянулись поля, над ними висело серое небо.
Аня закончила набирать эсэмэску, отправила, сунула телефон в карман.
— А что ты такого нашел в Катюхе? Почему ты на нее так запал?
Я пожал плечами.
— А ты женат?
— Был.
— И дети есть?
— Дочка.
— Сколько ей лет?
— Одиннадцать.
— А почему вы развелись?
— Сложно вот так объяснить…
— А что тут сложного? Или ты кого-то нашел, или она кого-то нашла… Или нет?
— Нет.
— Нет?
∙
Автобус остановился на темной улице, не доехав до автовокзала. Водитель вышел. Я поглядел в окно. Он открыл багажное отделение и перегружал какие-то коробки в багажник «пятерки».
Я встал, прошел вперед по салону. В автобусе оставалось человек десять, включая нас. «Пятерка» отъехала.
Водитель вернулся.
Я сказал:
— А можно частными делами заниматься не в рабочее время? И так опаздываем…
— Это ты мне? — спросил водитель.
— А кому еще?
— Иди на *.
— Сам иди.
— Э, ты, может, хочешь выйти и поговорить на улице?
— Может, и хочу.
Я вышел. Водила вышел со своей стороны, обошел автобус.
— Ты думаешь — самый умный, да?
— Ничего я не думаю. Просто есть люди, которым надо доехать до автовокзала, а не ждать, пока вы занимаетесь своими делами.
Он ударил меня кулаком. Я отбил его руку, ударил сам. Он увернулся, кулак скользнул по уху. Его кулак прилетел мне в живот. Я присел, скорчился. Он ударил ногой — я успел прикрыть голову руками.
— Никогда не лезь не в свое дело, понял? Садись в автобус, а то оставлю тебя здесь, на хер.
∙
На автовокзале Аню ждали три парня и девушка. Парни — коротко стриженные, в темных куртках, с бутылками пива. Смотрели на меня хмуро, не поздоровались. Девушка была в короткой юбке и высоких сапогах — выше колена. Они с Аней обнялись, что-то шептали друг другу.
Аня отклеилась от нее, повернулась ко мне.
— Что ты теперь будешь делать?
— Как — что? Продолжать искать.
— Здесь, в Новокузе?
— Пока что здесь.
— Не тупи, возвращайся в Москву. Здесь ее нет и не будет.
Зазвонил мой телефон. Я достал его из кармана, сказал:
— Алло?
В трубке молчали, потом пошли гудки.
— Это у тебя четвертый или пятый айфон? — спросил один из парней.
— Четвертый.
Он кивнул.
— Ну, короче, я тебе все сказала. — Аня поглядела на меня. — Пока.
∙
Хозяину квартиры было под шестьдесят. Седые виски, лысина, седые усы.
— Паспорт ваш можно глянуть?
Я кивнул, открыл молнию на рюкзаке, вытащил паспорт.
Мужик полистал его.
— По каким делам из столицы?
— Бизнес.
— Ясно. Бизнесом сейчас сложно заниматься — со всеми этими поборами, лицензиями, штрафами… Я вон тоже попробовал… И понял, что овчинка выделки не стоит. А у тебя как — все более или менее?
Я кивнул.
— Наша власть разложилась совершенно. Тот, кто думает, что у нас сильная власть, — человек наивный. Путин ничего не контролирует, и ему никто не подчиняется. Все чиновники работают только на свой карман. Взять хотя бы Олимпиаду. Сроки ввода объектов задержали на два года — и неизвестно теперь, удаст-ся ли вообще успеть. Бюджет был миллиард двести миллионов, а стал восемь. Это как? Путину сказали — он головой покачал. «Хорошо работаете». А хоть кого-нибудь уволили? Никого. Про то, чтобы посадили, я и не говорю. Я тебе скажу одно. Был бы у нас президент, как Лукашенко у белорусов, все было бы по-другому. В Белоруссии не воруют вообще. Кто попробовал воровать, тех сразу посадили. Попробуй не выполни поручение главы государства — сразу пинка под зад. А у нас твори, что хочешь. Вот сняли Сердюкова, уголовные дела там завели. Что, думаешь, посадят? Да ни за что. Потому что в России чиновников не сажают. Это не по понятиям.
Я огляделся. Мебель была практически новой, и ремонт относительно свежий. На полках «стенки» лежали журналы сканвордов, газета с телепрограммой. К зеркалу была прилеплена наклейка из жвачки: Халк.
— А проблемы с чего начались? С распада СССР. Я тебе совершенно ответственно говорю: все оттуда идет. Да, система была не идеальная. Но нельзя было ее рушить. Потому что были хоть какие-то идеалы. Хоть во что-то верили. А сейчас во что верить? В могущество доллара? В капитализм?
Я пожал плечами.
— Ладно, ближе к телу, — сказал мужик. — Сколько дней ты собираешься пробыть?
∙
Я подошел к окну. Небо над девятиэтажками синело. Светились некоторые окна. У овощной палатки остановился черный «Мерседес», забрызганный грязью. Из него вышел кавказец, подошел к палатке. Постучал. Дверь открылась. Он вошел внутрь.
Зазвонил телефон. Я провел пальцем по экрану, поднес его к уху.
— Привет! — сказала в трубке Вика. — Ты можешь объяснить мне, в чем дело? Ты взял отпуск на неделю, ты должен был выйти вчера. Поляков психует…
— Скажи ему, что у меня проблемы. Пусть войдет в положение…
— Какие проблемы? Ты мне хотя бы можешь рассказать, в чем дело?
— Не сейчас. Вернусь — все расскажу.
— Когда?
— В понедельник. Может быть, даже в пятницу. Но не позже понедельника…
— Ладно, пока.
Я положил телефон на подоконник. Из палатки вышел кавказец, на ходу засовывая в барсетку пачку денег. Барсетка еле застегнулась. Он сел в «Мерседес», бросил барсетку на сиденье рядом, завел машину, резко дал по газам.
∙
Я закрыл дверь на ключ. В общий коридор вошла соседка — жопастая, лет тридцать пять, с пакетами из супермаркета. Глянула на меня, сказала:
— Вы дверь коридора всегда запирайте на ключ. А то ходят по подъезду алкаши, ищут, что украсть. На втором этаже из электрощитов что-то выкрутили в том году — потом у них света не было два дня, пока не починили…
Я кивнул, вышел из коридора, запер дверь. Из-за приоткрытой двери коридора напротив на меня смотрел дед в очках. Я нажал на кнопку лифта.
∙
Я лежал на диване. Телевизор работал без звука — канал ТНТ. Я взял телефон, набрал номер Ани.
— Алло? — сказала она.
— Привет, это Николай.
— Привет.
— Нет новостей от Кати?
— Нет. Тебе здесь еще не надоело?
— Надоело.
— Тогда уезжай. Все равно она не приедет.
— Я подумаю. Пока.
— Пока.
∙
— Извините, молодой человек, а вы не дадите мне телефон позвонить? — сказала девушка. — А то у меня разрядился…
Она стояла у перил на ступеньках супермаркета. Черная куртка, синие джинсы. Темные волосы собраны в хвост.
Я перехватил пакет из супермаркета другой рукой, вытащил из кармана джинсов телефон, протянул ей.
— О, айфон — круто! — Она подняла глаза на меня. — А какой это? Пятый, да?
— Четвертый…
Девушка резко побежала по ступенькам. Я — за ней. За угол, во двор. Еще за угол — здание без окон.
Девушка остановилась. На меня смотрели четыре парня.
— Далеко собрался? — спросил один.
∙
Я подошел к парню с девушкой, курившим у входа в супермаркет.
— Извините, у вас в телефонах есть Интернет? Мне узнать номер банка… Заблокировать карту… Меня сейчас ограбили…
Парень вытащил из кармана смартфон.
— Какой банк?
∙
— Ваша карта заблокирована, — нейтрально-вежливо говорила в трубке девушка. — За блокировку с вашего счета будет списано две тысячи рублей. Я еще чем-нибудь могу вам помочь?
— А как я могу снять со счета деньги?
— Вы сможете снять деньги со своего счета при личном обращении в любое отделение банка с документом, удостоверяющим личность.
— А в Новокузнецке есть отделение?
— Сейчас, минутку, я уточню информацию. — Включилась музыка. — Я поднял глаза на хозяина телефона. Он недовольно посмотрел на меня, переступил с ноги на ногу.
— Спасибо за ожидание, — сказала в трубке девушка. — К сожалению, в Новокузнецке отделений банка нет. Ближайшее к вам отделение находится в Екатеринбурге…
— То есть я правильно понял? Единственный способ снять деньги со счета — это прийти с паспортом в отделение в Екатеринбурге?
— Да, абсолютно верно. Я еще чем-нибудь могу вам помочь?
Я отключил звонок, отдал парню телефон.
— Спасибо.
Он и девушка молча кивнули. Ушли. Я прислонился к перилам. У ног до сих пор стоял пакет. Те уроды его не забрали. Я наклонился, заглянул в него. Пачка пельменей. Пакет кефира. Литровая бутылка пива.
Я взял пиво. Открутил пробку. Она упала, покатилась вниз по ступенькам. Я сделал глоток. Посмотрел по сторонам. Две тетки выходили из супермаркета. По улице ехал трамвай. Искрили провода.
∙
— …и ты хочешь попросить у меня денег на билет? — спросила Аня. Мы стояли у витрины обувного, в котором она работала. — Я давно тебе говорила: уезжай. Надо было слушать…
— Мне не деньги нужны. Сведи меня со своими друзьями. Которые тебя встречали на автовокзале.
— Зачем?
— У меня к ним предложение.
— Какое предложение?
— Их заинтересует. Может быть.
— Давай я найду тебе денег. Хотя бы до Екатеринбурга. У меня сейчас нет, но я займу. А ты потом вернешь. Ты ж меня не кинешь, правильно?
— Я никуда не поеду. Сведи меня со своими ребятами.
∙
— Или это подстава, или ты реально отмороженный, — сказал самый низкий и плотный из трех парней — Чава.
— Объясни мне, зачем мне вам делать подставу? Какой в этом смысл? Что я от этого получу?
— Да * тебя знает…
— Нет, что значит — * меня знает? Если у меня есть интерес, чтобы вас подставить, ты скажи мне, в чем он.
— Ладно, забей. Но смотри, *. Если это подстава, то мы тебя найдем. Мы тебя везде найдем. В Москве своей, на *, не спрячешься.
∙
Чава ударил кавказца бейсбольной битой. Барсетка упала на асфальт. Кит схватил ее. Я и Бурый прятались за деревьями. Все были в черных шерстяных шапках с прорезями для глаз.
Как и договорились, мы побежали в разные стороны.
Оказавшись в следующем дворе, я сорвал шапку. Размазал рукой пот по лбу. Сунул шапку в карман.
Во дворе было пусто. Только на лавочке у песочницы сидели три пацана лет по пятнадцать. Они разговаривали, на меня не смотрели. Я медленно пошел по дорожке вдоль подъездов.
∙
— Сколько ты платишь за эту хату? — спросил Чава.
Мы сидели в комнате. На столе стояли три бутылки водки и бутылка лимонада, лежали нарезанная колбаса и хлеб.
— Тысячу в сутки.
— *. Ты, типа, богатый, да? Зачем тебе вообще это надо?
— Я тебе сказал уже — меня ограбили, забрали все. Не осталось ни копейки денег…
— Ладно, хватит * вола, — сказал Бурый. — Наливайте.
Кит взял бутылку, разлил в пластиковые стаканы.
— Ну, как говорится, чтоб * стоял и деньги были! — сказал Чава.
Мы чокнулись, выпили.
— Вот скажи мне, Колян… — Чава посмотрел на меня, взял кусок колбасы, хлеба, продолжил говорить, жуя. — В Москве много пидарасов?
Я пожал плечами.
— Откуда я знаю?
— Как это откуда? — Бурый заржал. — А сам ты, по типу, не это?
— Ладно, не *, — сказал Чава, глянул на Бурого, потом на меня. — Я серьезно спрашиваю. — Я по телику видел, что, *, в Европе, они, *, прямо на улице обнимаются, там, сосутся… А в Москве такое есть?
— Я ни разу не видел.
— Не, ну это *, да? — Чава прикусил губу, покачал головой. — Я за то Путина уважаю, что он против пидарасов. Я тоже против пидарасов. Потому что *, на *. В Европе там своей пусть, на *, что хотят, то и делают, а в России пидарасов надо давить.
— Это ж *, да? — Бурый хмыкнул. — Чтобы пидарасам — и жениться, да?
— Не, я их, в натуре, сука, ненавижу, — сказал Чава. — Правда, у нас их и нет здесь.
— А насчет попов ты как? — спросил Кит.
— Что насчет попов?
— Ну, как ты к ним, типа, относишься?
— Попов я тоже ненавижу. Это *.
— А в Бога веришь?
— Да, верю. А при чем тут это? В Бога верю, а попы — это *.
∙
— Спрячь, *, биту, дебил, а то торчит из-под куртки, — сказал Чава Бурому.
Мы шли через двор. Со всех четырех его сторон стояли одинаковые серые панельные дома.
— У меня, блин, уже руки чешутся. — Чава дотронулся до куска арматуры в рукаве. — Суки, *, ни * не делают, только *, и такие бабки за это получают…
— А ты бы согласился так, а? — спросил Бурый. — * за деньги?
— В смысле, * баб, и чтобы платили за это? Ясный пень, согласился бы…
— Не, самому в жопу!
— Я сейчас тебя самого в жопу, ты понял?
Мы подошли к подъезду девятиэтажки.
— Короче, действуем, как договорились, да? — сказал я. — Никого не трогаем, только угрожаем. Забираем деньги и сразу же уходим. Да?
Все промолчали. Бурый молча кивнул.
Я позвонил в домофон.
— Здравствуйте. Я звонил, договаривался, насчет…
— Да, здрасьте. Девятый этаж.
Домофон запиликал. Я открыл дверь, мы вошли. Кит вызвал лифт. Мы все натянули шапки с прорезями, достали из-под курток биты и арматуру.
— Кит, а ты знаешь, где проститутки обычно деньги прячут? — спросил Чава и заулыбался.
Кит покачал головой. Подъехал лифт, двери раскрылись. Мы зашли в кабину. Стены были изрисованы, в нескольких местах к ним прилипли высохшие сопли.
— В жопе они прячут деньги, ты понял? В жопу их обычно никто не *, поэтому… Так что, Кит, будешь их всех обыскивать…
— Иди на *.
Лифт остановился. Двери раздвинулись.
У открытой двери общего коридора стояла жопастая крашеная блондинка под пятьдесят, в кожаной юбке, черных колготках в сеточку и стоптанных тапках. Увидев нас, она отступила в коридор, хотела закрыть дверь. Кит просунул биту в щель, толкнул дверь от себя. Чава схватил блондинку за плечи, зажал рот.
В прихожей мелькнула девушка. Закричала, исчезла в квартире. Кит побежал за ней.
Я заглянул на кухню. Никого. На столе стояла белая чашка с остатком кофе и отпечатком темно-красной помады. Слышны были женские крики и голос Чавы:
— Тихо, *, кому сказал? Если не будешь пищать, никто тебя трогать не будет!
Я толкнул соседнюю дверь. Что-то впилось в левую руку. Я вскрикнул, махнул наугад битой. Она запищала, уронила ножницы. Брюнетка с длинными волосами. Лет двадцать пять, с наклеенными ресницами. Схватилась рукой за плечо.
— Только подойди… Только попробуй… — закричала она.
Я глянул на свой левый рукав. Вокруг дырки на куртке образовалось пятно крови.
Я размахнулся, ударил, стараясь попасть по плечу. Она вскрикнула. Я глазами показал на рукав:
— За это. А теперь быстро давай все деньги, которые есть. Я не шучу.
Она встала на колени, выдвинула ящик тумбочки. Вытащила пачку купюр — рубли, среди них — несколько бумажек евро и долларов. Я выхватил их у нее. Сунул в карман.
— На тебе самой что-нибудь есть? Лучше сразу скажи, не заставляй обыскивать.
Она покрутила головой, оставаясь на коленях, глядя снизу вверх. Рука болела. Я сморщился. Занес над ней биту. Ударил по спине.
Она закричала, упала на ковер. В нескольких местах он был засыпан сигаретным пеплом. У ножки кровати валялся бычок.
Я вышел из комнаты. В квартире было тихо.
Я выкрикнул:
— Э, вы где? Пора уходить!
Из комнаты в коридор вышли Чава и Кит.
Я спросил:
— А где Бурый?
— С бабой. — Чава заулыбался.
— Что значит — с бабой? Валить надо!
— Ладно, счас позову.
∙
Я содрал свитер, прилипший на руке к засохшей крови. Рана казалась неглубокой. Я залил ее йодом. Обожгло. Я сжал зубы. Взял бинт, начал наматывать.
Поднял глаза. Посмотрелся в зеркало, все в высохших каплях. Улыбнулся.
∙
В ночной клуб парни пришли с четырьмя девушками, включая Аню. Мы сидели на угловом диване. Я разглядывал девушек. Кроме Ани, все казались вульгарными и тупыми.
Официантка принесла заказ — бутылку водки, бутылку шампанского и «мясную тарелку». Бурый открыл шампанское, выстрелив пробкой. Стал наливать девушкам. Чава налил парням водки.
Мы чокнулись, выпили.
— Ну, я не знаю, кто как, а я пошла танцевать, — сказала одна из девушек: высокая крашеная блондинка в черной короткой юбке со стразами.
Все пошли вместе с ней, кроме Ани.
— А ты почему не танцуешь? — спросил я.
— Нет настроения. Может, позже. А ты?
Я хмыкнул.
— Я уже старый для этого.
— Кончай ты понтоваться. Неприятно слышать.
Она вытащила из сумочки сигареты, зажигалку.
— Дай и мне сигарету.
— Ты ж не куришь…
— А сейчас буду.
Она подтолкнула мне пачку. Я взял сигарету, зажигалку, прикурил ей и себе.
Затянулся.
— Ты когда-нибудь курил?
— Да. Довольно долго. Бросил шесть лет назад.
— Почему?
— Почему бросил?
— Да.
— «Вредно для здоровья».
— А-а-а… А сейчас зачем куришь?
Я пожал плечами.
— Кто из них твой парень? — Я кивнул на танцпол.
— Никто. Они просто друзья. Вместе учились, вместе росли. Я никого из них никогда не воспринимала как парня — ну, с которым я бы могла встречаться, понимаешь?
— А они тебя?
— Ну, это тебе лучше знать. Они там, наверное, что-нибудь про меня говорят…
— Ничего они не говорят… А ты с кем-нибудь вообще встречаешься?
— Да. Но он совсем другой. Он старше. Твоего возраста.
— Понятно.
∙
— Смотри, мы можем сделать по-хорошему и можем по-плохому, — сказал Бурый. — По-хорошему — ты отдаешь нам бабло, и мы уходим. Ну а если по-плохому, сам увидишь, что будет.
— У мэня ничего нэт. — Хозяин кафе на рынке говорил с заметным акцентом.
Мы зашли перед самым закрытием, когда он был уже один. Кит запер дверь изнутри. Перед этим мы по очереди тусовались на рынке несколько дней, следили за ним.
— А ты вообще сам откуда? — спросил Бурый.
— Из Пакистана.
— А что ты тут делаешь вообще?
— Я учился здэсь. А потом остался…
— А на * ты здесь остался? * бы в свой Афганистан. Здесь, *, своим пацанам нет работы, а еще такие, как ты, приезжают. Это кафе мог держать свой, русский пацан, ты понимаешь? А вместо него ты здесь сидишь и бабки зарабатываешь ни за *. Поэтому давай все, что есть. Не дашь — *.
Чава подошел к пакистанцу, ударил кулаком в нос. Пакистанец упал. Чава прыгнул на него, схватил за горло, прижал к полу, ударил еще несколько раз.
— Мы тебе сказали, сука, по-хорошему. Скажи, где бабки — или тебе *.
По его подбородку растеклась кровь. Он выплюнул два выбитых зуба.
— Нэ бэй больше… Я скажу…
— Ну вот, давно бы так… — Чава замахнулся. Пакистанец вздрогнул. — Не ссы, я ж сказал, что не буду.
∙
На рынке было пусто. Валялись картонные коробки, мусор. Моросил дождь. Невысокого роста парень толкал перед собой тележку с деревянными ящиками.
— Не рано сняли маски? — спросил Бурый. — Вдруг здесь камеры?
— Какие, в *, камеры? — Чава хмыкнул. — Рынок держат черножопые. Они копейки лишней ни на что не потратят. Гондоны, *. Вот бы до них, сука, добраться…
∙
Единственная комната в квартире была забита книгами. Они занимали все полки в «стенке» восьмидесятых годов, в том числе те, которые для посуды, были втиснуты сверху, под потолком. Несколько неровных стопок стояли в углу, рядом с облезлой зеленой батареей.
Мы втроем сидели на диване: Аня, я и Игорь — ее «парень». Моего возраста или чуть старше. Невысокий, коротко стриженный, в очках. В черной рубашке и спортивных штанах. Над диваном висела «Политическая карта мира» совет-ских времен — с большим розовым пятном СССР.
Игорь взял бутылку водки, налил в рюмки.
— Ну, за знакомство.
Мы чокнулись, выпили. Игорь посмотрел на меня.
— Спасибо, что согласился прийти. Мне когда Аня сказала, я сразу заинтересовался. Мне, понимаешь, интересно пообщаться с москвичом. Я в Москве сейчас не бываю, нет возможности, но хотел бы иметь представление.
Я кивнул.
— Вот скажи мне, — продолжал Игорь. — Как там поживает «пятая колонна»?
— Кто?
— Как кто? Ну, вся эта мразь, которую финансирует Запад. Которые за его деньги пытаются развалить страну. Но говорят при этом, что они — демократы, что они — либералы. Дерьмократы они, вот кто. Либерасты…
— Я к политике отношения не имею. Мне это неинтересно.
Игорь наморщил лоб, покивал головой. Аня сидела, забившись в угол дивана и уткнувшись в телефон.
— Подход, конечно, по-своему, правильный… Но, с другой стороны, очень опасный. Это только кажется, что можно быть в стороне, «вне политики». Но так не бывает. Просто не бывает. Политика тебя сама найдет. Потому что время начинается крайне опасное. И каждый должен будет сделать выбор… Или он по ту сторону баррикад, или по эту.
Аня подняла голову от телефона, глянула на нас.
— Давайте выпьем. Я понимаю, конечно, все эти серьезные разговоры, но…
Игорь снова налил в рюмки, мы выпили.
— Я вот, ты понимаешь, равнодушным быть не могу. И поэтому вне политики быть не могу. Мы с единомышленниками создали партию. Называется «Национальный альянс здравого смысла». Долго думали над названием и в конце концов пришли к этому. Потому что важно было подчеркнуть, что мы — национальная партия, и что главная наша идеология — здравый смысл. Потому что все остальное себя дискредитировало. Ясно, что мы не хотим никаких ассоциаций с либерастами и толерастами. И с Европой мы не собираемся иметь никаких ассоциаций. Европа и Америка, то есть Запад вообще, — это наши враги. Надо это четко признать, сформулировать и понять. В чем главная ошибка нынешних российских властей? Их ошибка в том, что они пытались заигрывать с Западом. То есть мы проиграли «холодную войну» — это надо признать, если этого не признать, невозможно двигаться дальше… И вот, проиграв холодную войну, мы пытаемся заигрывать с победителем, пресмыкаться перед ним. Вместо того чтобы снова собраться с силами и устроить реванш. Наша главная слабость — она на уровне идеологии. Потому что Россия — сильная страна. Сильная духом, сильная людьми. Сильная теми же природными ресурсами, наконец. Но мы позволили навязать себе западный образ жизни, ментальность капитализма, а все это изначально чуждо России… И если мы этого не осознаем, то скатимся к катастрофе… Западный вектор в развитии — это была величайшая ошибка дерьмократов с Эльциным во главе. Запад всегда боялся России, он ей всегда не доверял. Это было верхом наивности: думать, что нас сейчас примут на равных, что мы будем на том же уровне, что Америка или, там, Германия… Они никогда не допустили бы Россию на свой уровень. Только чисто номинально. «Большая восьмерка» и т.д. А на самом деле Россия нужна им как слабая страна, как рынок сбыта для их товаров и поставщик сырья и энергоносителей…
Я взял бутылку водки, разлил. Посмотрел на Игоря. Он подмигнул мне.
∙
Мы стояли в прихожей. Аня натягивала сапоги.
— Я думал, ты останешься… — сказал ей Игорь.
— Нет, мне рано на работу.
Мы вышли на площадку. Щелкнул замок. Я нажал на кнопку лифта. Она не загорелась. Я нажал еще раз. Прислушался.
— Это бывает, — сказала Аня. — Здесь часто лифт не работает. Придется пешком спускаться с восьмого.
Мы спустились на две площадки вниз. Аня шла впереди. Я догнал ее, обнял за плечи, развернул к себе. Мы поцеловались.
— Это так романтично… — Она хмыкнула. Ее голос звучал нетрезво.
Я просунул ей руку под куртку, потащил вверх юбку.
— Только давай спустимся еще на одну площадку, — сказала она. — Подальше от мусоропровода… Он воняет.
∙
Мы курили, сидя на корточках у стены.
— Это ничего не значит, — сказала она. — То есть, в смысле, я не это хотела сказать… — Она сделала затяжку, выпустила дым. — Это что-то значит, конечно. Но я не стану из-за этого меньше любить Игоря, так ведь?
Я не ответил.
— Скажи, зачем тебе все это надо? — Она посмотрела на меня.
— Что?
— Ну, то, что вы делаете с пацанами? Вы все сядете, раньше или позже…
— Мы все делаем грамотно. Для этого я им и нужен. Они — парни если и не совсем тупые, то по крайней мере неопытные.
— А ты, можно подумать, опытный… — Аня улыбнулась.
Я пожал плечами, затянулся, отбросил бычок. Он ударился в стену, упал на цементный пол. От него разлетелись искры.
— Мы не грабим кого попало. Только тех, кто с большой вероятностью не пойдет к ментам…
— Ты наивный, как пацан. Как будто тебе столько лет, сколько им…
— Это было бы круто…
∙
Я разорвал целлофан на пачке, вытащил сигарету. Первая пачка, которую я купил за шесть лет. Я вытащил сигарету, прикурил пластмассовой зажигалкой — ее я взял у девочки-официантки, которая принесла мне кофе.
Затянулся, посмотрел через стекло на проспект. Я приходил в эту кофейню каждое утро. Садился всегда за один и тот же столик у окна — в это время он всегда был не занят и кофейня была пустой. Медленными глотками пил кофе, глядя в окно или перелистывая местную бизнес-газету. Я недели три не пользовался Интернетом и даже не стал покупать смартфон, выбрал простенький дешевый телефон.
Он зазвонил, я нажал на «ответ».
— Привет, Коля, — сказал хозяин квартиры. — Ну что, ты определился, сколько еще остаешься?
— Пока еще нет.
— Не, ты, конечно, можешь жить, сколько хочешь. Как говорится, «любой каприз за ваши деньги». Но тебе ж самому невыгодно, раз ты настолько завис. Мог бы лучше снять квартиру не посуточно, чтоб за месяц платить. Это гораздо дешевле было бы…
— Спасибо. Я подумаю. Через пару дней определюсь.
— Ну, ладно, давай.
— Пока.
Я положил телефон на стол. Затянулся. Сделал глоток кофе. Мимо кофейни по тротуару шли люди. Мужик с двумя пакетами из супермаркета. Пенсионер с сумкой-тележкой. Две девушки студенческого вида с сигаретами и банками энергетических напитков.
∙
— Вас найдут, — сказал хозяин магазина. — Вас обязательно найдут. И в жопу *. Я вам знаете что советую? Станьте на колени и помолитесь, чтобы вас менты повязали раньше, чем вас найдут другие люди. Серьезные люди…
Мы стояли вокруг него — привязанного скотчем к стулу в подсобке.
— А вот скажи мне, как они нас найдут, а? — Я посмотрел на него. — По овалу лица? Но мы ж вроде не Pussy Riot?
— Да мне по *, кто ты. Я знаю, что вас найдут. И тог…
Мой кулак влетел ему в нос. Я крикнул:
— Молчать, гнида! Сейчас ты скажешь нам код от сейфа, мы заберем бабло и уйдем. А если не скажешь, мы тоже уйдем, но не сразу. Сначала мы вырвем тебе все ногти на руках. — Я кивнул на плоскогубцы в руках у Кита. — Потом — на ногах. Потом мы отрежем тебе яйца. И если ты и тогда ничего не скажешь, то мы тебя *. А потом мы уйдем.
∙
Я выглянул в окно. На стоянке не было видно ни одной машины.
— Значит, как договорились, — сказал я. — Идем по одному. Встречаемся на станции. Электричка через сорок минут.
— А ты не * с баблом? — спросил Бурый.
— Не задавай тупых вопросов, ладно? Давай, иди первый.
Бурый вышел из магазина, прошел через стоянку, скрылся за деревьями лесополосы.
— Кто следующий? — спросил я.
∙
Я выключил в ванной свет, вернулся в комнату.
Бурый разложил на диване тысячные купюры, взял еще несколько веером — как карты. Чава фотографировал его на телефон.
Я спросил:
— Зачем вам это?
— Так просто…
— Чтобы выставить вконтакте? Чтобы все видели, что у вас откуда-то вдруг стало много бабла? Чтобы запалиться?
— Да не, ты че? Мы так, для себя. На память, типа…
Бурый начал расстегивать рубашку?
— На *? — спросил Чава.
— Чтобы наколки были видны. — Бурый ткнул пальцем в ангела слева на груди и волка справа. — Тебе нечего показать, вот ты и молчи.
— Мне все это не надо. — Чава посмотрел на Кита. — А ты че там сидишь как неродной?
— Я раздеваться не буду.
— А зря. — Бурый хмыкнул. — Я б на твоем месте и трусы снял. Если б у меня был такой *, как у тебя. Скажи, Чава? Колян, сфоткаешь нас?
∙
Сквозь сон я услышал звонок телефона. Отвечать не хотел. Но он продолжал звонить. Я дотянулся до него, поднес к уху, нажал на «ответ».
— Алло?
— Привет, ты что, еще спишь? — спросила Аня.
— Да.
— А-а-а… Уже не так рано вообще-то. Одиннадцать часов.
— Спасибо за информацию…
— У меня для тебя новости. Возможно, тебе будет интересно. Катя приехала…
— Да?
— Да. Я ей рассказала про тебя.
— А она?
— Что — она? Готова встретиться с тобой, если ты сам еще хочешь. Хочешь?
— Да, конечно.
— Тогда в «Мечте», где мы с тобой встречались. В три часа. Хорошо?
— Да, конечно. Ты тоже придешь?
— Ты что? — Аня усмехнулась. — Я-то там зачем?
Я бросил телефон на пол. Приподнял голову. Уронил. После вчерашнего было херово.
∙
В кафе было пусто, только за соседним столиком сидели два мужика. Один сказал официантке:
— Кофейку. Эспрессо. И какую-нибудь плюшку. А тебе что, Жора?
— Да то же самое…
Официантка отошла.
— Вот я и говорю, — сказал первый мужик. — Предлагал на их склад перейти. Пересчитывать. А нам что пересчитывать? У нас времени не было…
Через окно я заметил Катю. Она была в камуфляжной куртке с мехом на капюшоне, драных джинсах и кедах. В дырах были видны черные колготки.
Катя зашла в кофейню, заметила меня. Я кивнул.
Она подошла к столику. Сняла куртку, повесила на спинку стула. Села напротив. Едва заметно улыбнулась.
Я сказал:
— Привет.
Она кивнула, отвернулась, глянула в окно. Снова посмотрела на меня.
— Зачем тебе это?
— То же самое спрашивала твоя сестра.
— И что ты ей ответил?
— Не помню. Ты надолго приехала?
— На несколько недель. Как минимум. Я хочу отдохнуть. Спрятаться от всего. Ты понимаешь. Отдохнуть от Москвы.
— Ты все это время была в Москве?
— Не все. Я съездила к тете в Новосибирск.
— Я знаю. На три дня. А потом? Вернулась в Москву?
Она кивнула.
— А почему тогда не отвечала на звонки? Уехала с квартиры?
— Я ответила тебе на Фейсбуке.
— Когда?
— Дня три назад.
— Я больше двух недель не захожу в соцсети. И вообще в Интернет. После того как меня ограбили. И забрали айпэд. Я не читаю новости, ленты друзей. И я чувствую себя гораздо лучше. Свободнее, что ли…
— …А с квартиры мне все равно надо было съезжать. Я нашла лучшую. А не отвечала… А что, ты думал, мы теперь будем всегда вместе? Я перееду к тебе жить… Мы купим новую мебель… Мы поедем в отпуск в Италию… Потом я рожу ребенка… И у нас все будет просто офигенно?
— Я ничего не думал.
— Зачем тогда задавать дебильные вопросы?
Я промолчал.
За соседним столиком мужик говорил:
— Я им говорю, что надо превратить в нал. У меня есть площадки, чтобы превратить в нал. Реальные площадки, серьезные. А эти все дрочатся, на стрелки какие-то ездят…
Я спросил:
— Ты у родителей остановилась?
— Нет, у подруги…
∙
За окнами такси тянулся присыпанный первым снегом лес.
Я опустил стекло, выбросил мобильник.
— Что ты там выкинул? — спросил водитель.
— Так…
Водитель пожал плечами.
— Ну, это не мое дело. Куда летишь?
— В Москву.
Водитель кивнул.
∙
Я поглядел на посадочный талон. До посадки оставалось больше часа.
Я сделал глоток пива, поставил бокал на стол. Посмотрел в окно.
Темнело. На летном поле стоял одинокий самолет.