Евгений Степанов. Жанры и строфы современной русской поэзии. Версификационная практика поэтов ХХ и ХХI веков
Опубликовано в журнале Знамя, номер 7, 2014
Евгений Степанов. Жанры и строфы современной русской поэзии. Версификационная практика поэтов ХХ и ХХI веков. (Издание в III томах). — М.: Вест-Консалтинг, 2013.
Новая книга Евгения Степанова интересна тем, что в трех ее солидных томах авторский текст занимает меньше пяти процентов общего объема.
Это ни в коей мере не парадокс: «известный популяризатор русской поэзии», как справедливо написано под фотографией составителя антологии современной поэзии, собрал под одной (в данном случае — под тремя!) обложкой несколько десятков авторов и несколько сотен текстов, в совокупности представив современному читателю практически ему, к сожалению, неизвестный континент нетрадиционной русской поэзии, занимающей сегодня важное место в нашей литературе. И данная антология — важнейшее этому подтверждение.
Хорошо зная русскую провинцию, Степанов справедливо упирает на то, что сегодня поэтические эксперименты (не люблю это слово: говоря словами Маршака, «кто начал — тот не начинающий»; то, что пишут десятки авторов, — уже не эксперимент!) «переживают рассвет» — и далее по тексту первой страницы предисловия, где перечислено больше десятка нестоличных городов, в том числе — Нью-Йорк, Киев и Хельсинки. То есть из праздного развлечения столичной золотой молодежи, как воспринимали, например, футуристов их современники, радикальное стихотворчество стало живой частью литературной жизни всех районов мира, где сегодня говорят (а значит, и пишут) по-русски.
Масштабы собранного Степановым материала впечатляют: тут воочию видно, что десятилетие издания трех литературных журналов не прошло для составителя даром, в его сети попало немало интересного. И сами эти масштабы убеждают: перед нами не случайное, а вполне закономерное литературное явление.
Антологий, подобных этой, в России в последние годы вышло немало, и все их отличает что-то свое: например, монументальные тома-обзоры Д. Кузьмина, выпущенные «Новым литературным обозрением», отличает стремление к широте и полноте охвата «новационной» (отнюдь не обязательно авангардной) русскоязычной поэзии всего мира, несколько петербургских собраний представляют все (не всегда самое лучшее), что написано в этом славном городе, так же как антологии уральской поэзии собирают авторов и тексты этого талантливого региона; «Академия русского стихи» Славы Лёна показывает в первую очередь представление о существующих в поэзии последних лет «направлениях»; наконец, выходящая в последние годы антология «Лучшие стихи года» претендует на отбор наиболее интересного из периодики.
Антология Степанова (единственного, кстати, составителя, поставившего свое имя над заглавием книги) построена по иному принципу: собиратель «Жанров и строф» делает попытку рассортировать безумное разнообразие современной стихотворной продукции по, как сказано в подзаголовке, «версификационным практикам».
Последнее слово представляется здесь ключевым: Степанов портретирует то, что есть в современной словесности. И поэтому всякие попытки судить его как теоретика бессмысленны: действительно, в книге представлены наиболее распространенные и наиболее заметные (что не одно и то же) практики: от элегического дистиха и не только и сонета до верлибра и визуальной поэзии.
Вполне очевиден и главный ориентир антологии: две книги поэта и культуролога Сергея Бирюкова (кстати, в полном смысле слова учителя Степанова), вышедшие несколько лет назад, «Зевгма» и «Року укор», построенные именно как галереи версификационных практик — правда, с упором на их историю, если хотите — на традиционность всякого современного изобретения.
В этом, конечно, есть определенное лукавство: Степанов продолжает и эту линию, называя, например, один из разделов «Сонет как новая авангардная форма». Соответственно двустишия, трехстишия и четверостишия тоже представлены в книге в инновационных вариантах.
И вот тут возникает первая серьезная проблема, на первый взгляд — чисто терминологическая. Дело в том, что составитель, к огромному сожалению, называет дистихами любые стихотворения, состоящие из двух строк, терцетами — из трех, а катренами — из четырех и т.д. А в сложившейся литературоведческой традиции этими терминами принято называть строфы, то есть относительно самостоятельные части произведений, состоящих из определенного числа таких частей: строфа, по определению, — часть, а не целое.
Составитель вполне сознательно дал антологии принципиально нестрогое название — «Жанры и строфы современной поэзии», очевидно, пытаясь оправдать перечисление «через запятую» явлений разного порядка. Из восемнадцати, однако, только три «с половиной» (частушка, эпиграмма, пародия, и с определенными сомнениями — сонет) могут рассматриваться как жанры в литературоведческом смысле, то есть устойчивые образования, обладающие конкретным набором формальных и содержательных признаков; остальные четырнадцать с половиной — явления чисто формальные, способные с одинаковым успехом обслуживать самые разные жанровые явления: от торжественного гимна до скабрезной шутки.
Хотя Степанов регулярно ссылается на вполне авторитетные научные труды, с точки зрения стиховедческой к его работе можно предъявить немало претензий, в том числе и очень серьезных. Но, повторимся, для общей оценки сделанного составителем это не суть важно: главное — результат. А антологии, как известно, всегда лучше составляют практики, чем теоретики. Перед нами — очередной убедительный пример этого.
Кстати, есть у этой книги и уязвимое место, общее для теоретиков и практиков: качество материала. Практик, понятное дело, руководствуется при отборе материала в первую очередь своим собственным вкусом, о котором, как известно, спорить — гиблое дело (у меня, например, он совсем иной, и многие произведения я не стал бы включать в книгу — но это же не моя книга!). Теоретик, напротив, старается представить наиболее характерные примеры тех или иных явлений и поэтому вынужден иной раз закрывать глаза на дефицит художественных достоинств (выразительный пример этого — антология М. Гаспарова «Русский стих», выдержавшая несколько изданий). То есть в любой антологии неизбежно соседствуют литературные шедевры — и тексты, с той или иной позиции (субъективной или объективной) «нужные» составителю, несмотря на их скромные достоинства. Это объективное явление, что нельзя не учитывать, оценивая книгу такого сложного и уязвимого жанра.