Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2014
Об авторе | Борис Борисов родился в Горьком в 1969 году. Окончил физико-техниче-ский факультет НГТУ им. Алексеева по специальности инженер-физик. Работает в рекламном бизнесе.
Карман России
Ну что тут скажешь… Люблю я свой город. И когда он был Горьким, и когда снова обрел свое историческое имя. Волга и Ока при этом местами не поменялись. Стрелка до сих пор жива. Оползни не тронули Нижегородский Кремль, а разливы не смыли Нижегородскую ярмарку.
Чуть потрепали город «судьбоносные» дни. «Мирный» переход к рынку и демо-кратии оказался не столь мирным, как виделось из перестроечной глубины. Все-таки постреляли. Все-таки прибрали к рукам. Все-таки успели перекраситься из малинового в благородный синий, по пути поменяв жен, собак и стены, подлечив биографии.
«Боевое десятилетие» Нижний Новгород пережил под девизом «Москва — сердце России, Нижний Новгород — ее карман!». Этот девиз студент 90-х каждодневно видел из окна общественного транспорта, и слова настолько запали ему в душу, что теперь, во время «путинской эпохи», во время движения к очередной цели (выбирай на вкус: 2014, 2018, 2020) он, выросший до административного кресла, руководствуется ими, как доктриной.
Итак, Нижний Новгород, или НиНо, как его называет нынешнее молодое племя. Несколько вешек для освежения памяти: реки — Волга и Ока, граждане — Минин и Пожарский, заводы — ГАЗ и «Красное Сормово»…
Нижний Новгород был мощным промышленным центром России. Потом, переименованный в Горький, он был закрытым советским городом. Здесь делалось все, что может двигаться: машины, самолеты, корабли. Здесь были развиты станкостроение и металлургия. Тут изготавливали «оборонный щит страны». Рабочий ставился в пример, рабочий был востребован. Ныне «рабочий» — слово редкое, единичное и если не ругательное, то свидетельствующее о неуспешной жизни. Отныне герой не тот, кто может из чугунной болванки сделать коленвал, а тот, кто за короткий промежуток времени скормит принтеру больше бумаги.
Как-то сразу и в большом количестве к нам явились малограмотные руководители. С руководителями работают учителя словесности, мастера этикета и логопеды, а те гнут свое про осУжденных, килОметры и дОговоры, путают интерьер с экс-терьером… Увы, в политику и органы не идут интеллектуалы, которые еще вчера скрывались в НИИ и КБ и которым вновь уютнее вести беседы на кухне или в бане, нежели в казенных кабинетах и на губернаторских приемах. Вот за эту позицию интеллигенцию всегда и бьют. Она уезжает, она сдается при первых трудностях, она закапывается в своей душе. Но именно она зрит в корень, наблюдает и описывает, а теперь еще фотографирует и выкладывает в Интернет.
Несколько нижегородских «если».
«Если на улице полно гаишников, значит, в город приехал очередной Х (не подумай, что «Икс») из столицы или везут губернатора».
«Если ты в пьяном виде сбиваешь насмерть человека, но ты прокурор или судья — тебе можно».
«Если затеяли крупную стройку, значит, где-то начал расти коттедж чиновника, который имеет отношение к этому строительству».
Когда я говорю «Нижний Новгород», я не исключаю, что говорю не только о своем, но и о любом другом городе. Но разве я имею право обобщать? Разве позволю себе что-то предполагать и выдумывать, когда столько пищи для размышлений каждый день дает мне родная Нижегородчина?
Тренды сезона
Я и раньше, конечно, догадывался, что только одежды и, может быть, язык определяют ту или иную эпоху. Сами-то люди не меняются. И тем не менее человече-ские качества нижегородцев, место которым в культурном слое средневековья, не дают мне покоя. Нет, то, что «расслоение общества» достигло какого-то очередного дна, — это видно невооруженным глазом. Но при чем тут арийская надменность и воинствующая нелюбовь к себе подобному?
Для начала нижегородцев поделили на «простых» и «элиту». «Простой нижегородец» — без «мохнатых» лап, без особых прав, без козырных карт. Масса. «Элита» — тут все наоборот. Головы чиновников поглядывают из тонированных «Мерседесов» и вертолетов, ожиревшие тела чинов из ГУВД покоятся в виллах закрытых поселений, а работники налоговых служб и подслеповатой Фемиды принимают посильную и непосильную помощь от ООО, ОАО, ИП и частных лиц. У каждого такого элитного стада есть свой ярлычок, свой отличительный знак в виде запоминающегося автомобильного госномера.
В принципе «простые нижегородцы» представляют себе методы борьбы с за-рвавшейся «элитой». Место подобрано. Топоры наточены. Доски и гвозди найдутся. Со стороны народа проволочек не будет, «элита» может не сомневаться. В моем городе уже не строят станки, не уважают свои машины, редко спускают с верфей корабли, но эшафот сделать сумеют.
Однако ситуацию чувствуют не только «низы». Пока противостояние носит иглоукалывающий характер, нижегородская «элита» окапывается. Она строит себе коттеджи и перекрывает к ним доступ. Она роет рвы, минирует подходы и в башнях своих феодальных замков расставляет лучников и мушкетеров. Она тусит в своем кругу, живет в своем кругу, заключает браки в своем кругу и плачет (мы помним, что богатые тоже плачут) в своем кругу. На кладбищах нижегородская «элита» тоже выглядит вполне успешно. Сам захаживаю и гостей города приглашаю на экскурсию с романтическим названием: «Ну, как я вам после жизни?».
И еще. Если ты — «охотник за головами», то в Нижнем Новгороде ты легко отыщешь «мишень». Достаточно бегло окинуть взглядом окрестность и поставить крестики в нужных местах ландшафта. Самое лучшее парковочное место перед офисом — крестик. Самый навороченный автомобиль и простые к запоминанию номера — крестик. Прекрасный вид из окна и единственный кондиционер на фасаде здания — еще крестик. Полицейское сопровождение — три крестика сразу, чтобы не промахнуться. Нижегородская чвань любит блескучее, модное, дорогое и эксклюзивное. Все так просто… Например, самое красивое здание в центре Нижнего Новгорода — здание Пенсионного фонда.
Нижегородцы не любят полицию и вообще людей в погонах. Честно говоря, они еще и к слову «полиция» не привыкли. Только для детишек, что любят постреливать в компьютерных играх, полицейские что-то значат. А для взрослой публики — как были «менты», так и есть. Нелюбовь эта взаимна, полицейские, работающие с населением и не взятые в высшие круги, не любят сограждан с помощью «демократизатора» (дубинки), слезоточивого газа и передвижных «обезьянников». Граждане, даже самые смирные, отвечают на агрессию обидными репликами, неудобными видео, выложенными в Интернет, и активным презрением. Так, например, девушка, вышедшая замуж за «мента», сразу отвергается частью общества.
Нижегородец, хотя бы раз в жизни попавший в ситуацию, когда требуется пообщаться с полицейскими, прокурорами, судьями, приставами, налоговыми инспекторами, оказывается в состоянии стресса и культурного шока. Он чувствует, что замарался, что ему срочно требуется переливание крови, дезинфекция, а то и деактивация. Кто послабее — пьет сразу. Кто посильнее, сначала плотно кушает.
Опричники, как любят называть полицейских саркастически настроенные нижегородцы, — к сожалению, заложники планов. С них требуют, они подчиняются. Ничего личного. Только крылья у них подрезаны, как у лебедей в парковом пруду. Поэтому клевать и назначать виновных приходится из тех, кто поближе и кто не дерет перья в ответ. Например, жалкой кучке несогласных в триста человек чины из ГУВД противопоставляют две тысячи «особых» копий.
Может быть, это страшно читается, но нижегородец — не заодно с властью. Я не про частных лиц, я про массовое явление. Нижегородец разочарован. Ему стыдно за такую власть и за то, что она представляет его интересы. Он не принимает наместника — губернатора, присланного из столицы, который никогда не станет родным. Он не понимает, как мэр стал мэром после стольких криминальных скандалов, с ним связанных. Он вопрошает, зачем придумана должность главы администрации города? У нас столько событий, что не хватает рук, чтобы перерезать ленточки?
Что в этой ситуации делает простой нижегородец без индульгенций, элитного жилья, VIP-карт и крошечной собачки? Работает, проклиная власть, и ворует, проклиная ее же. Словосочетание «заработать деньги» уже не в почете. Предпочтительнее «срубить бабла». Быстро и без особого напряга. Ведь Нижний Новгород, при всех амбициях на столичность, — это прежде всего большая деревня, да простят меня молодые активисты с глубочайшими городскими корнями. Здесь, как в деревне, всем все известно. Известно, «кто и на чем сидит из Большой Тройки». Ни для кого не секрет, что у главы администрации города интересы в ресторанном бизнесе. У мэра — в строительном. А губернатор связан с лесом. Известно, кто ездит на «Porche» с номерами администрации и чей заместитель летает на вертолете. Известно, как выглядит и кем занято побережье Горе-моря (Горьковского водохранилища) со стороны Нижегородской области и как там умер федеральный закон о природоохранных зонах.
Школьник задумывается, студент размышляет, а молодой специалист принимает решение не идти на зов сердца или диплома по примеру героев труда, а двигать в сторону «большого бабла» по примеру Большой Тройки. «Простые нижегородцы» терпеть не могут «непростых», однако в глубине души (очень глубоко) не прочь перебраться в эту категорию. Вот вам диалог в маршрутном такси, который проявляет градус нелюбви одной категории граждан к другой.
— Насосала! — говорит парень про девушку за рулем поравнявшегося белоснежного «Шевроле».
— Точно! — поддерживает второй.
— Сколько же нужно работать на такую машину? — спрашивает третий.
— Передом или задом? — включается четвертый.
— А может быть, ей ее подарил любимый человек? — вклинивается в разговор единственная в этой компании девушка.
— Ага!! — хором отвечают ей друзья.
«Ага!!!» — молчаливо поддерживают хор другие пассажиры, но от этой молчаливости исходит и зависть — «почему не я?».
Дураки и дороги
Неуважение на нижегородских дорогах развито сверх всякой меры, и это притом что машина — это «ощущение свободы», это «расширение возможностей», это «управление мечтой».
Еду по городу и вижу впереди идущей машины на заднем стекле надпись: «Еду, как губер!». Со следующего полузеленого светофора машина рвет вперед и через сплошную уносится вдаль.
Как-то раз мой друг поставил автомобиль вблизи одного из нижегородских офисных центров. Каково же было его удивление, когда, выйдя из здания, он обнаружил на лобовом стекле своего автомобиля следующую записку: «Немедленно уберите автомобиль с парковочного места Lexus х000хх! При повторном нарушении будет вызван эвакуатор!».
Мой друг — спокойный в самой глубине души человек. Но тон записки так расстроил его, что он должен был получить сатисфакцию хотя бы с этого самого Lexus’а. На белоснежном капоте машины он вывел аэрозольной краской букву «М» и двинулся дальше. Что он хотел этим сказать? К кому обращался? Мадам, молодец, мудак? Я спрашивать не стал.
Случай на оживленном нижегородском перекрестке: поджарый (от нерегулярного питания) владелец отечественной Калины, под одобрительные окрики окружающих, мутузит полнобрюхого владельца благородной иномарки с номерами «ННН» за наглое поведение на дороге. Не уважают в Нижнем Новгороде налоговых чиновников, не стесняющихся ездить на дорогих машинах. Ходят слухи, что начали «зажимать» машинки с обозначениями «ААА»… То есть «верхи» не стесняются, а «низы» не хотят.
Еду в машине моего друга. Впереди нас едут молодожены. Их свадебный кортеж красив. Я и мой друг радуемся за них. Вдруг из одной машины, украшенной лентами, вылетает банановая кожура и шмякается перед нами на дорогу. Мой друг стремителен и беспощаден. Он останавливает машину, поднимает кожуру и догоняет кортеж.
Когда наш автомобиль равняется со свадебной машиной, из которой вылетела кожура, мой друг нравоучительно запускает ее в салон, попутно поздравляя молодых с важным жизненным шагом. Каждый человек может, а в некоторых случаях обязан стать гуру другому человеку.
Мой друг близок к породе революционеров. В Нижнем Новгороде уже много таких лиц — сама атмосфера города порождает их. Между возникновением авантюрной мысли и делом у друга обычно проходит немного времени — ровно столько, чтобы заручиться поддержкой нужных людей, все подготовить и купить, поскольку любое дело нынче не сколь хлопотное, сколь дорогостоящее. Если деньги теперь правят, значит, найти помощников на любые дела не составляет никакого труда.
Друг «купил» водителей шести эвакуаторов, они с легкостью эвакуировали вечером с центральной площади города шесть красивых автомобилей и вывезли их на ближайший пустырь. Друг лично отбирал автомобили, руководствуясь полученными знаниями об удивительных свойствах некоторых автомобильных номеров. Когда нетрезвые владельцы этих самых номеров выползли из кафе и озадаченно начали вертеть головами, мой друг проговорил: «Я же еще спас этот город от пьяных за рулем! И не от кого получить благодарность…»
В Нижнем Новгороде практически отсутствуют уличные парковки. Причем не только в исторической части города, но даже в новостройках. Согласитесь, это довольно странно — не планировать парковки в новых районах, тем более что количество автомобилей на душу населения растет год от года и пока края этому процессу не видно. Нет, что касается «не простых» граждан, у них с парковками все в порядке. Они за забором, за шлагбаумом, за воротами и за углом. Они — по пропуску и по неповторимому овалу лица.
А вот у простого автомобилеобеспеченного нижегородца день проходит примерно так: утром он кое-как выруливает из битком набитого двора (потому что «это» — не двор), кое-как добирается до работы (потому что «это» — не дороги), кое-как паркуется (потому, что «это» — не парковка). Вечером он проделывает все то же в обратном порядке и смотрит новости, в которых сочный и румяный Сеньор Помидор стыдит его с экрана за то, что он своим автотранспортом загромождает подъезды к собственному дому. Так что, ребята, сами виноваты. Экономически выгодный подход.
Около каждого нашего торгового центра есть парковка с местами для инвалидов — замечательно, что не все перенятое у «цивилизованных стран» похоже на значок $ и пластмассовые зубы… Но никогда ни один инвалид туда машину свою не поставит — эти места всегда заняты.
— Девушка! — как-то раз сказал я. — Вы припарковались на место для инвалидов, это нехорошо.
Девица выругалась нецензурно, показала мне средний палец тонкой руки и грациозно процокала мимо.
Еще об инвалидах. У меня есть знакомая, инвалид-колясочник. Замечательная девушка с очень большой силой воли. Вся ее жизнь — это борьба, настоящая такая, с потерями — физическими и душевными. Она давно привыкла к особенностям окружающих ее людей — к водителям такси, которые не помогают ей при посадке/высадке; к молодым людям, которые берут с нее деньги за помощь при спуске или подъеме на лестницу; к работникам собеса, очень своеобразно распределяющим путевки на море… Но я сейчас не об этом. А о самом элементарном — перемещении моей знакомой по городу. Нижний Новгород не замечает людей с ограниченными возможностями. Он строит для них бордюры, крутые лестницы и лифты с узкими дверьми. Недавно отремонтировали (естественно, к 4 ноября) улицу Рождественскую. Все учли: фасады особняков отреставрировали, тротуары замостили, установили фонари, обновили дорогу. Вот только про инвалидов, которые передвигаются на колясках, забыли. Нет шансов у колясочников прогуляться по обновленной улице. Рождественская — не для них! Это вотчина главы городской администрации. А гостям его элитных ресторанов совсем не обязательно расстраиваться при виде людей с ограниченными возможностями. Аппетит у них может испортиться…
Новый Вавилон
В исторической части Нижнего Новгорода очень часто случаются пожары. То есть дома стояли лет сто при лучинах, беломорах, керосинах и керогазах, а теперь вдруг загорелись. Теперь, судя по репликам пожарных, строения горят исключительно от плохой электропроводки и неправильного обращения с газом. Сценарий один и тот же: пожар, небольшая бестолковая буза активистов, официальный ответ администрации, «взявшей дело под личный контроль», и — о счастье — на месте вчерашнего архитектурного памятника строят дом/офисное здание/торговый центр.
Факты, которые вскрывает пепелище, таковы: на площадях сгоревшего дома, где проживало пять семей, оказываются прописанными еще человек двести. И таким количеством фантомов может похвастаться любое жилое строение в центре Нижнего Новгорода. Кто эти двести человек? Сдается мне, «простому нижегородцу», что это многочисленные родственники чиновничьего и силового аппарата. Они, уж если строят империю, то развивают ее по всем направлениям.
Как-то я прочитал в городской газете объявление о конкурсе на звание самого красивого здания торгового центра. Центры эти в последние годы растут у нас как грибы. Правда, не совсем ясно, по каким критериям оценивать красоту квадратичного здания из стекла и бетона, которое впихнуто в вид исторической части. Как в месте с романтическим названием Черный Пруд, в самом сердце Нижнего Новгорода среди бывших дворянских особняков оказался монстр с названием «Лобачевский Плаза»? Кому в голову пришло назвать здание, сложенное из газобетонных блоков, «Богемия Палас», если оно стоит на Сенной площади? И что за надобность торговать сантехникой у стен кремля?
Такие строения уместны в «городах будущего» за городской чертой, куда должны вести широкие дороги и метро. Так, наверное, строят мудрые люди, любящие родной город. Сохраняя память предков, поселяя в мезонинах, флигелях и бельведерах кафе, музеи и художественные галереи. Это все — не у нас.
Когда в городе что-либо строится, мгновенно формируется состав преступления. Это так естественно и гармонично, что этому у нас давно перестали удивляться. На реплики о воровстве и взятках нижегородец обычно ухмыляется, пожимает плечами и в который раз произносит: «Что ты хочешь? Живем-то в России!». К сдаче объекта в строй приемная комиссия получает дорогие подарки в виде машин или квартир и все подписывает. То, что потом объект какое-то время доводят до ума, — дело второстепенное и для горожан — привычное.
В Нижнем Новгороде делается много дел, которые на поверку оказываются пшиком. Ранее это называлось очковтирательством и каралось десятью годами лишения свободы. Но мы живем в иных стандартах, и поэтому спекулянт для нас — «предприниматель», взятка — «мотивация», а вырубка деревьев — «ландшафтный дизайн». А в больнице как отваливалась от стен штукатурка, так и отваливается. А в школе, где учился я и где сейчас учится мой сын, как была отколота кафельная плитка в мужском туалете, так до сих пор и отколота. А ветеран войны как жил в коммуналке, так и умер в ней… Зато на Похвалинской горе вместо живых деревьев, которые зачем-то вырубили, поставили искусственные. «Днем, может, они и некрасивы, зато ночью горят!».
Мои земляки не любят весну и осень. Но спроси их «за что?» и они не ответят поэтически, что мол «весна еще не пробудила во мне чувство любви», а «осень вновь навевает тоску и грусть» (хотя есть и такие тонкие натуры). Они ответят одним словом: «Грязь!». В городе нельзя выйти из дома в чистой обуви и, не запачкав ее, до-браться до работы. Летом она может запылиться, зимой — отсыреть, но это ничто по сравнению с той грязью, что растечется по ней весной и осенью. Та же ситуация с чистотой автомобиля. «У нас рабочий город!» — обычно говорит чиновник, когда ему талдычат про грязь.
Однако «рабочим» город был вчера. А сегодня, к сожалению, все производства себя чувствуют, как пожилой человек на больничной койке: лечить его никому не -охота, но приходится. Город сильно очистился от производств, а грязь на ботинках не очищается, потому как — настоящая, горьковская.
Я не знаю, мои дорогие читатели, как у вас, а у нас городские объекты сдаются к празднику. Что это? Атавизмы? Ностальгия? Смайлик в адрес вечно недовольных горожан?
Зачем-то метромост «гнали» к 4 ноября. Как будто 5 ноября он стал бы никому не нужен. Наоборот, на один день мост стал бы крепче и надежнее… После ленточки, перерезанной губернаторской рукой, мост закрыли на неопределенное время, и даже когда его открыли, нижегородцы боялись по нему ехать — слишком много знали: кто строил, как строил, в каком районе города достались квартиры членам приемной комиссии… Как говорит герой комедии Эльдара Рязанова, в наше время секретов не бывает.
На городском рынке местные лук и картошку продают лица, мало похожие на местных аграриев. Спрашивается, почему?
Я был свидетелем сцены на агрокомбинате «Горьковский», где круглый год выращивают овощи. Прямо на проходной есть магазинчик, в котором можно купить свежие огурцы оптом и в розницу. В нем работает одна продавщица, обслуживая обе очереди. Левая очередь состоит только из «лиц кавказской национальности». Правая — из пяти — шести местных жительниц. Продавец как работник агрокомбината склоняется больше к оптовикам — комбинату выгодны оптовые продажи, это понятно. Очередь оптовиков двигается быстрее.
— А почему вы «им» продаете, а нам нет? — первый, вполне невинный вопрос от правых.
— Потому что они берут оптом!
— Они сейчас поедут с вашими огурцами на рынок и будут нам же их продавать втридорога!
— Э-э-э, продай им огурец, — уступает один из оптовиков.
Все правые оборачиваются к левым:
— А вы не лезьте, вас не спрашивают… — через мгновение «вы» превратилось в «ты», и разговор пошел на тему «вы не лезьте». Если я его здесь передам без многочисленных отточий, меня обвинят в экстремизме. А отточия читать неинтересно.
Совершенно изумленно взирают на многочисленные азиатские лица пожилые нижегородцы. Такое нашествие кочевников в русской глубинке случилось на их веку впервые. Эти лица заняли все ниши городского жизнеобеспечения. Достаточно не выйти на работу уборщикам — и город утонет в отбросах. Достаточно гастарбайтерам не выйти на строительство — и город закончит расти. Ну, и логичное заключение: достаточно «им» нарожать в привычном для них темпе — и глубинка перестанет быть русской. Кто знает, может быть, наши столоначальники собираются сделать здесь второй Вавилон? Может быть, они не в курсе, что случилось с первым? Неужели количество гастарбайтеров не должно никак регулироваться?
Мир и молодежь
Недавно проездом был в Иваново. Очень понравились тамошние новости. Первая новость — из фермерского хозяйства злоумышленники увели пять телочек, предварительно связав сторожа. Вторая — погода сохранится теплой всю следующую неделю. По-моему, замечательные и добрые новости. Вот бы и нам такие же.
Нет. Нижнему Новгороду нужно много слов. Много информации и, главное, цифр. Приятно, конечно, слышать, что на здравоохранение в этом году выделены триллионы, а на школы будет потрачено на сто миллионов больше, чем в предыдущем году. Только как могут убраться такие цифры в головы нижегородских слушателей, привыкших к отсутствию перемен в своем личном быту и нулей в расчетах? Если после каждого рапорта о триллионах врач будет видеть хотя бы покрашенные стены в своей больнице, а учитель получит новые наглядные пособия в свой кабинет, новости обретут смысл для кого-то кроме, чиновничьей когорты, сообщающей так, кто сколько денег из бюджета «взял» на себя…
У СМИ в Нижнем Новгороде не получается жить независимо. Пресс-служба губернатора, словно черный ворон, вьется над головой главных редакторов, чуть что, перекрывая финансовые ручейки, поддерживающие на плаву их издания или каналы. Из-за этого интерес к нижегородским новостям у нижегородцев низок. Потому, что все, что могут сказать горожанину с телеэкрана, — он или увидит самостоятельно на улице, или переживет сам. В то, что на улице сосулькой кого-то убило, нижегородец поверит сразу. Про постройку нового детского сада — скептически прищурится. А увидев лицо губернатора — скорее пойдет на кухню поставить чайник… Ну что интересного губернатор может сказать нижегородцу?
Новости нижегородских СМИ стремятся быть похожими на федеральные. Оттого передачи стали нервными, ведь новостям (как учит великий CNN) нужна экспрессия, напористость, драйв. В новостях нас так часто просят остаться дома, никуда не ездить, никуда не ходить, что складывается впечатление, что мы кому-то мешаем, что было лучше, чтобы мы куда-нибудь исчезли (не забывая оплачивать счета и налоги).
И все же глупо любой каприз погоды описывать как конец света. Странно каждую неделю беседовать с непопулярными политиками, задавать им одни и те же во-просы и получать давно известные ответы. Страшно слушать мэра, когда он говорит «скоро вы не узнаете свой родной город», а депутаты законодательного собрания дают ему после этого действовать. Нелепо погрязать в столичных амбициях, когда возраст среднего нижегородца — сорок пять лет, и город потихоньку вымирает.
Молодежь в нем, конечно, встречается, но какая она?
Много красивых девушек. Их остается много даже после того, как часть из них выбирает себе работу моделью, удачно выходит замуж или уезжает покорять столицы. Я не знаю, куда девочки в Нижнем Новгороде девались раньше, но сейчас они мелькают на ресепшенах, улыбаются в сервисах, консультируют по различным вопросам…
Общественная пирамида перевернута. Как нас там учили, дайте-ка вспомнить. Внизу — базис, то есть производство, коллектив. Наверху — надстройка, то есть начальство, управление. Надстройка небольшая, потому что поголовье пастухов не должно превышать поголовья стада. А сейчас оказывается — может. Вверху — многоуровневое начальство с замами, штат менеджеров, аудиторов, финансистов, юристов, психологов, соглядатаев и прочих непонятных лиц. Внизу — несколько выживших ремесленников из старой гвардии держат эту махину на своих плечах.
И куда же деваться девочкам/мальчикам с высшим образованием, но без настоящей профессии? Естественно, в надстройку! В Нижнем Новгороде задача решается так. Вариант «А», самый распространенный: учитывая, что мир, променявший токарный станок на машинку для счета денег, имеет только деловых партнеров и должников, родители пристраивают подросших деток на теплые денежные места по знакомству. Далее идут устаревшие варианты: «В» — вариант «через секс» и «С» — почти тупиковый вариант подачи заявления в отдел кадров интересующей структуры.
В любой конторе, в любом офисе нет-нет да улыбнется тебе такое создание. Как только возникает заминка в цепочке распоряжений и процессов — сразу ясно, где искать. Но рот-то изгибать ее природа научила. Не «делегируйте полномочия» девочкам, платите деньги за улыбки и за слезы — и все будет хорошо.
Нижегородские девушки не любят Волгу. Ни как марку автомобиля, ни как реку. Удивительна способность молодого поколения презирать место, в котором оно выросло. Нижегородская девушка двадцати лет все знает о Париже, о мужчинах и об айфонах, свободно говорит на трех — четырех языках, но не помнит дня рождения своей бабушки.
— Мечтаю жить в Италии, — откровенничает знакомая девушка.
— А почему не в Бангладеш?
— Мне Италия нравится.
— Ты там была?
— Нет.
— …???
— Я много читала, смотрела фильмы…
— Ну, тогда тебя там ждут!
— Да нет, я чувствую, что там мне будет хорошо…
Она «чувствует». Она «читала» и «смотрела». Осталась какая-то малость — разучить тарантеллу.
— Почему не купаешься?
— Вода мутная.
— Ты живешь на величайшей в мире реке и не можешь в нее войти?
— Я люблю купаться в бассейне, на худой конец, в море. Только не в Черном…
Запад, так и не сумевший перейти Волгу, взял нынешних деток легко и непринужденно: картинками, журнальчиками, магазинчиками, пластмассовой едой.
Мальчик, который стыдится в присутствии девочки сквернословить, почти не встречается в наших широтах. Ему на смену пришел развязный тип хилой наружности с провисшей мотней. На «тачке», разумеется. Может быть, детишки взяли за основу современного киношного героя. Может быть, обезличенное общение через форумы и чаты отучило от ответственности за слова, адресованные оппоненту. Девочки и мальчики по кафе и маршруткам, по очередям и переменам, согбенно сидят/стоят и «общаются», не видя глаз собеседника. Кажется, скоро действительно настанет время, когда компьютер заменит им ВСЕ.
Нижний Новгород, как и большинство крупных городов, становится «городом одиноких людей». Городом молодых одиноких людей. Они много общаются по телефону и скайпу, выходные проводят в торговых центрах, тратят деньги на вещи, которые, по их мнению, могут заполнить душевный и духовный вакуум, поглощающий их. Они пухнут от нездоровой еды и малоподвижного образа жизни.
Мизансцена: около памятника Горькому в позах молящихся стоит группа молодых людей, двадцать пять — тридцать человек.
— К чему эта клоунада? — обратился мой друг к девушке, которая в числе прочих молилась на памятник писателю.
— Это не клоунада, а флэшмоб! — удивилась девушка его невежеству.
— А для чего он делается?
— Чтоб всем было весело!
Мы поозирались и не увидели веселья.
— А вам самой весело?
Девушка слегка покраснела и промолчала.
— Не обижайтесь, — сказал мой друг. — Сколько тут ваших друзей?
— Человек семь.
— Давайте завтра встретимся здесь же в 12.00, и я покажу вам, что такое настоящий флэшмоб.
На следующий день группа молодых людей сажала в черте города будущий вишневый сад. Без согласования с администрацией. Без подписей главных художников и архитекторов.
Но сколько таких флэшмоберов может привести в норму мой социально активный друг?
Увы, НиНо, увы. Ты, мой родной город, становишься городом брошенных государством и друг другом людей.