Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2014
Об авторе | Нина Перлина, литературовед, почетный профессор Индианского университета (Блумингтон, США), член Международного общества Достоевского. Сфера научных интересов — история русской литературы, бахтинистика, филологические идеи начала ХХ века. Автор книги «Varieties of Poetic Utterance: Quotation in “The Brothers Karamazov”», публикуется в США и на Западе в ведущих профессиональных изданиях по славистике, в журнале «Dostoevsky Studies» Международного общества Достоевского, а в России — в альманахе «Достоевский и мировая культура».
«Хроника рода Достоевского» Михаила Васильевича Волоцкого (М., 1933), генетика, специалиста по евгенике и антропологии, сотрудника Московского медико-генетического института, а по культурным и общественным интересам — сподвижника В.С. Нечаевой по организации Московского музея Ф.М. Достоевского, вышедшая в свет благодаря поддержке М. Цявловского, давно стала библиографической редкостью1. Поэтому решение Фонда Достоевского переиздать этот труд в расширенном и дополненном виде обрадовало многих, тем более что дата публикации казалась приуроченной к 80-летнему юбилею первого издания2.
Волоцкой анализирует генеалогию, исходя из принятых в антропологии и эволюционной генетике постулатов об изменчивости умонастроений, эмоций и других форм психического и социального поведения человека. Для сбора материалов по истории рода Достоевского ученый разработал «антропологические бланки», в которые заносил данные о богатстве и разнообразии генетически закрепившихся поведенческих реакций, передающихся от предков к потомкам. На основе архивных разысканий, мемуарных и эпистолярных свидетельств, а также личных бесед с сородичами писателя Волоцкой составил описание одиннадцати ветвей (гл. 1—11, с. 22—350), написал специальное генеалогическое исследование «Опыт характерологического анализа рода» (с. 361—418) и вычертил таблицы распределения более чем трехсот членов рода Достоевских в девяти — десяти поколениях каждой ветви (с. 419—430). В роду Достоевских Волоцкой отметил сохранение из поколения в поколение одних и тех же эндогенных признаков: гиперестетической и анестетической полярности, резких смен настроения; чувствительности и апатичности; болезненных столкновений кротости и своеволия, доверчивости и ревнивой подозрительности. Так по истории жизни отца писателя (пятое поколение рода) прослежена динамика разрастания и деградации одних и тех же психогенных штаммов: честности, доверчивости, с годами перерождающейся в ревнивую подозрительность; «тароватости», заглушаемой бережливостью, доходящей до скаредности во всем, кроме щедрых расходов на обучение детей; заботливости, перерастающей в деспотизм по отношению к тем, кого любил и опекал. Признаки эпилептоидного характера Волоцкой отметил и в психике Ф.М. Достоевского, его потомков и сородичей.
Как специалист по патографии — разделу психиатрии, который изучает влияние наследственных заболеваний на индивидуальное самосознание и анализирует изображения психических расстройств в художественном творчестве — Волоцкой переводит эндогенную характерологию в анализ творческой личности писателя. Он показывает, что силой умственного и эмоционального постижения тяжкого опыта эпилептика Достоевский поборол деструктивные столкновения своеволия и крото-сти в своем поведении, нашел в художественном творчестве путь к самоисцелению, а в наследственном недуге эпилепсии обрел катализатор творческих энергий. Согласно Волоцкому, в мире романов Достоевского, в психике созданных им литературных персонажей актуализируются и поляризуются генетические потенции эпилептоидов, циклоидов и шизоидов: с одной стороны — альтруизм, направленный на возрождение жизненных сил, доброты, душевной щедрости, а с другой — угасание способности к соучастию в жизни других, дегенерация, стремление к самоистреблению. Опора на патографическую психиатрию, социально-биологические и медицинские науки отличает исследование Волоцкого от хроник и генеалогических исследований, составленных в недрах семейных гнезд, и от трудов, за которыми законно закреплены в истории литературы заглавия: «Летопись жизни и творчества» или «Род и предки писателя».
Волоцкой называет свое исследование «Хроника рода Достоевского» (единственное число. — Н.П.), подчеркивая этим, что личностные характеристики представителей рода в биологическом, медицинском и психологическом аспектах важны ему для рассмотрения уникальной фигуры специфически русского национального и всемирного гения, родившегося в семье Достоевских и унаследовавшего как психогенные дефекты, так и продуктивные конститутивные черты личности по отцовской и по материнской линии. Для Волоцкого — психиатра и специалиста по евгенике — личность Достоевского показательна как пример победы над деструктивными факторами наследственности, свидетельство регенеративного взрыва, возрождения жизненной энергии, одухотворившей и придавшей высокий смысл творчеству писателя. По мнению классика новейшей российской генетики Владимира Павловича Эфроимсона, «Волоцкой оставил нам бесценную книгу о родословной Достоевского, обязывающую к генетико-психиатрическому анализу его творчества»3.
Высокие этико-эстетические потенциалы и оригинальность подхода Волоцкого к психологии художественного творчества были оценены в российской гуманитарной науке довольно поздно. Тем важнее указать на яркие исключения, такие, как глава 10 — «Наследственные личностные особенности как источник особой проникновенности. Генетика Ф.М. Достоевского и его творчество» из той же книги Эфроимсона4, ряд статей Н.Н. Богданова, написанных в первое десятилетие нашего (XXI) века, особенно созданную под прямым воздействием Волоцкого работу «Патография Ставрогина»5, а также включенную в «Приложения» ко второму изданию «Хроники» Волоцкого статью Б.Н. Тихомирова «Ревность Достоевских» (см. ниже).
Вышедшее в 2013 г. расширенное, дополненное и переработанное издание «Хроники» Волоцкого обогащено новыми архивно-документальными и иллюстративными материалами: прослежено не 370, а более 600 персоналий по пяти векам родо-словия, что оправдывает изменение, внесенное в заглавие исследования: «Хроника рода Достоевских». Во вступительной статье Игоря Волгина, главы издательского коллектива, приводится список архивохранилищ, печатных источников, авторов научных работ и информантов, от которых были получены новые сведения по истории рода Достоевских. Для обозначения материалов, перенесенных из издания 1933 г., используется особая гарнитура, а инициалы МВ указывают на включение фрагментов из рабочих тетрадей Волоцкого. Скрупулезностью этих указаний редактор нового издания заявляет и подчеркивает, что «вторая “Хроника” отнюдь не повторяет свою предшественницу. Включая в себя текст М. Волоцкого, наследуя его традиции, она <…> имеет собственные приоритеты и обладает собственными генеалогическими акцентами. <…> Нами сделан упор на личное и общественное поведение» всех включенных в поколенные росписи членов рода Достоевских, «…на подробно-сти их существования в социальном контексте, на их взаимоотношения с меняющейся исторической средой. Конечно, это в какой-то мере изменило антропологиче-скую специфику книги» (с. 5—8, 10—12). Краткое историко-социологическое «Введение» 1933 г. изъято из нового издания «Хроники» и заменено главами, содержащими богатую информацию о конфессиональной ориентации, регионально-географических и этнических корнях рода, чье имя этимологически восходит к прозвищам Иртищев(ы), Достоев(ы). В главы I—II введено множество новых персоналий (11 поколений и 94 имени вместо 41 в первом издании), исправлены родословные таблицы, включены материалы, освещающие участие отдаленных предков писателя в военных столкновениях казачества, Литвы, Речи Посполитой и Белой Руси, прослежена история тяжб по поводу землевладения в Пинском повете княжества Литовского (с. 9—84). Центральной фигурой в 12-м поколении рода является отец писателя. Особую ценность составляют материалы, документирующие служебную карьеру и критически анализирующие двусмысленную версию о кончине М.А. Достоевского, то ли умершего от апоплексического удара, то ли убитого крепостными (с. 108—126). В главу «Ветвь Федора Михайловича Достоевского» ведены богатые материалы о жизни сына (Федора Федоровича) и внука писателя, Андрея Федоровича Достоевского (с которым в его юные годы Волоцкой был знаком); рассказано о правнуках Достоевского и о третьем и четвертом поколении сестер и братьев писателя.
Разросшийся объем, изменившаяся тематика и структура отдельных глав в новом издании перестали соответствовать найденному Волоцким балансу между документальной и интерпретационной частями «Хроники», и составители нового издания постарались восстановить равновесие за счет введения в первую часть книги раздела «Приложений», куда ими была перенесена заключительная глава «Опыт характерологического анализа рода» из издания 1933 г., а также добавлены две критико-аналитические работы: Б.Н. Тихомирова и Н.Н. Богданова6.
В статье Бориса Тихомирова, заместителя директора петербургского Литературно-мемориального музея писателя, «Ревность Достоевских» (с. 887—943) найден эффективный и верный баланс между патографическими очерками Волоцкого и «Психоаналитическими этюдами» А. Бема. Критически освоив методологию Волоцкого и до определенной степени следуя ей, Тихомиров показал, как сохранялись наследственные черты характера у членов рода Достоевского; как специфические проявления темперамента — ревность, подозрительность, эмоциональная харизма — были преодолены, перенесены в творческую память Достоевского и таким образом предстали не в медико-характерологическом, а в персоналистском и художественном освещении. В статье дан аккуратный в фактологическом отношении и деликатно развернутый анализ озлобленной подозрительности и неукротимой ревности, от которой страдал внук Достоевского Андрей Федорович — ревности, погубившей его семейную жизнь и отравившей детские годы его сына, правнука писателя, Дмитрия. В свою очередь, в ответ на просьбу Тихомирова, Д.А. Достоевский согласился описать для нового издания «Хроники» историю жизни свого семейства: матери, старшей сестры Татьяны, рассказать о детстве, о своей семейной жизни, об «осознании себя потомком великого человека», о своем участии в жизни и работе петербургского Литературно-мемориального музея Достоевского (с. 552—554, 556—562).
Николай Богданов по образованию и сфере научных интересов — психиатр, психолог и культуролог. Значительная часть обнаруженных им материалов по родословию Достоевских вошла в начальные главы нового издания «Хроники». По ходу сбора этих материалов Богданов «вышел» на М.В. Волоцкого и, двигаясь по маршрутам его естественнонаучных, антропологических и историко-краеведческих разысканий начала — середины 1920—1930-x годов, ознакомился со всеми стадиями работы над «Хроникой»-1933, а также с трудами ближайших коллег и друзей Волоцкого, которые разделяли его интересы по генетике и евгенике родословия. Результаты этих «разысканий о разысканиях» Богданов и включил в статью «Михаил Волоцкой и его “Хроника рода Достоевского”» (с. 944—960). Статья соединяет в себе достоинства биографического и историко-научного обзора, но, к сожалению, в ней не дается библиографии работ Волоцкого по евгенике, что помогло бы увидеть, насколько биполярны были научные и теоретические ориентации ученого. В статье Богданова об этой двойственности интересов Волоцкого сказано мельком, хотя автору известны перепечатанные в хрестоматии «Русская евгеника. Сборник оригинальных работ русских ученых» публикации 1920-х годов «Поднятие жизненных сил расы. Один из практических путей», «Спорные вопросы евгеники» и «Классовые интересы и современная евгеника», в которых Волоцкой рассматривал евгенику как государственно централизованную медико-социальную науку, занятую профилактикой дегенерации и оздоровлением генофонда нации. Подобная генно-социальная утопия, политизированный вариант учения Фурье о страстях и фаланстерах, была несовместима с христианской этикой Достоевского, и, хорошо сознавая это, Волоцкой к истории рода Достоевских не подходил с позиции классово ориентированных социальных наук и медико-социологических исследований.
Работая с документами из архива Волоцкого, Богданов нашел подтверждения того, что Волоцкой как психиатр — и исследователь истории рода Достоевских имел основания опасаться, что опубликование патографических опытов под заглавием «Хроника рода» может больно задеть фамильные чувства потомков писателя, в том числе тех, которых он же и интервьюировал. И действительно, из писем внучатых племянников и свойственников Достоевского — лично заинтересованных информантов и первых читателей «Хроники» — видно, что они не приняли и не поняли тезиса об «имманентной связи патологии и гениальности», а сведения касательно родословной Достоевских считали в ряде мест некорректными (Богданов, с. 950—953). Богданов объективно показывает, как резко разделились на рro et сontra мнения первых читателей «Хроники». Высоко оценил и горячо приветствовал публикацию Л.П. Гроссман, а невролог Давиденков в частном письме к Волоцкому, высказав некоторое несогласие с тем, как в «Хронике» толкуется наследственная природа эпилепсии, отметил «удовольствие, которое ему доставило чтение этой исключительно интересной книги» (с. 958, 959). Для современной истории гуманитарных знаний важно заметить: на работу Волоцкого, подписанную к печати в декабре 1933 г. и, как можно вычислить, поступившую в обращение примерно к концу лета 1934 г, на всем протяжении ХХ века не было написано ни одной рецензии, за исключением обязательной информации о выходе книги в свет («Правда», 23 сент. 1934 г.). Молчание — красноречивое свидетельство того, какими опасными для прохождения заминированными полями надолго стали патография, рассмотрение конституциональных особенно-стей личности писателей и проблемы психологии художественного творчества.
Сказанное о двух концептуально различных изданиях «Хроники» позволяет сделать вывод: решение издательского коллектива изменить заглавие на «Хронику рода Достоевских» и внести изменения в структурную композицию первого патографического исследования истории рода можно понять и принять как необходимое, но предпринятая во втором издании перестройка изначального целого не может служить оправданием того, что с титульной страницы снято имя М.В. Волоцкого как автора «Хроники»!
В издании 2013 года, опубликован своеобразный «тяни-толкай»: в одну сторону тянет проглотившая труд Волоцкого 1933 г. переработанная «Хроника»-2013 и «Приложения» (с. 15—876; 879—960), в другую — «Историко-биографические очерки» Волгина (с. 963—1167). Очерки созданы Волгиным на основании написанных им же солидных культурно-исторических исследований: «Пропавший заговор. Достоевский и политический процесс 1849 г.» (2000), «Возвращение билета. Парадоксы национального самосознания» (2004) и других, с включением фрагментов из переписки, мемуаров, автобиографических записок родных, друзей-единомышленников и социально-политических оппонентов писателя. Титульное название с подчеркнутым в подзаголовке жанровым определением «очерки» показывает, что автор отказывается от строго научного «характерологического анализа» в пользу свободного повествования на произвольно выбранные темы из истории русского семейного быта. Волгин рассказывает о «родных и близких» Достоевского в той непринужденной манере доброжелательного понимания их ситуаций, в какой ведет на телевидении передачи по каналу «Культура». Но смены инновационных/интонационных акцентов и манеры повествования недостаточно, чтобы одолеть ненужные повторы, а также содержательную близость глав об отдельных ветвях рода Достоевских из «Хроники»-2013 и из «очерков» о жизни родных и близких писателя. Повторов (см., например, с. 285—288, 292, 296, 317—325 «Хроники»-2013 и «Брат, столько лет сопутствовавший мне…», с. 995—998, 1005—1009) можно было бы избежать не столько более внимательным отношением к тексту, сколько выбором иного угла зрения на психологический облик М.М. Достоевского (по Волоцкому — на своеобразное проявление своевольно-кроткой полярности в его психике и в социальном поведении). В очерке «Брат, столько лет сопутствовавший мне…» можно бы показать, как прирожденная кротость в сочетании с честностью и осторожностью в отношении к всевластной бюрократии удержали Михаила от изыскания тайных каналов для переписки с братом и тем отягчили чувства оторванности от мира, заброшенности, от которых так страдал писатель на каторге и в первый год ссылки. В этом же очерке находим и стилистические небрежности: «Участь преступников 1825 г., канувших во глубину сибирских руд, у всех на виду», «Вдова с немецким акцентом», «…в род Достоевских замешалась не наблюдаемая прежде немецкая кровь. Правда, Мих. Мих. восстановил баланс, заведя ребенка на стороне» (с. 999, 1000, 1001, выдел. везде авторские)7.
Сильной стороной Волгина-архивиста является умение доверять авторитетной убедительности документа. В «исповедных ведомостях церкви Петра и Павла при Мариинской больнице» (с. 971—979) Волгин видит не просто погодные статистические отчеты, в самом содержании этих документов он находит средства для интерпретации важных культурно-исторических свойств изучаемой им личности. В очерках «Штрихи к портрету отца», «Благочестивое семейство» (с. 963—982), вводя в научное обращение сведения об усилиях московского врача М.А. Достоевского по восстановлению утраченного дворянства, обзаведению землей, усадьбой, крепостными, дворовыми и домашней прислугой, рассказывая о вынужденной продаже дворовых из-за неумения удержать их в услужении, Волгин, и не прибегая к толкованиям наследственной характерологии и морфологии индивидуальной психики, показывает тщетность попыток М.А Достоевского восстановить корневые связи с родной землей, неумение прочувствовать, что «дворяне и дворовые — одного корня». Из этой оторванности от наследственных родовых традиций и проистекало жестокое обращение М.А. Достоевского с крепостными, которые для него были лишь барщинными людьми, податными душами. «Штрихи к портрету отца» с убедительностью показывают, что в сознании Ф.М. Достоевского было генетически закреплено, а в романе «Подросток» нашло художественное воплощение представление о лишенном благообразия «члене случайного семейства», решительно не похожем на принадлежащих к «высшему слою людей красивого типа, к которым принадлежали самые отцы и родоначальники бывших культурных семейств»8.
Особо следует отметить очерки о первой жене Достоевского и ее сыне Паше, пасынке Федора Михайловича, заботиться о котором он начал еще до вступления в брак с Марией Дмитриевной Констант-Исаевой. «В долголетнем и неровном общении Достоевского с “завещанным” ему первой женой мальчиком обозначились не только педагогические пристрастия автора “Подростка” (этого, как принято говорить, “романа воспитания”). Достоевский в качестве отчима столь же интересен, как и в качестве сына, мужа, брата или отца» («Пасынок природы», с. 1130). Цитируя письмо Майкову, отправленное Достоевским из Женевы 9 (21) октября 1867 г., Волгин показывает, что Паша Исаев, к тому времени уже 20-летний юноша, по отцовской, материнской линии и по воспитанию в доме отчима унаследовавший все наиболее глубинные черты члена случайного семейства, для одного только Достоевского и оставался «мальчиком добрым, мальчиком милым и которого некому любить» (там же, с. 1139). А на следующий день он уже прямо обращался к Паше: «Знай, что ты после женитьбы <на Анне Григорьевне> еще мне дороже стал, и Бог мне свидетель, как я мучился и мучаюсь, что мало могу помочь тебе. Я тебя всегда считал и считаю добрейшим и честнейшим малым»9. По романам Достоевского можно проследить такие же характерные интонации в обращении «отцов» к своим родным сыновьям и сыновьям духовным. В широком контексте «отцов и детей» очерк «Пасынок природы» составляет яркий counter-point к талантливому роману Дж. Кутзее «Хозяин Петербурга».
Издание «Хроники» более чем своевременно, потому что при современном всплеске интереса к истории 1920—1930-х годов и судьбам «представителей реакционно-монархических слоев общества» в массовую культуру вылился поток непроверенных сообщений об арестах, ссылках, смерти в лагерях представителей старинных аристократических и высококультурных дворянских родов. Особенно часты неверные сведения о местах захоронения, сохранении/разорении могил и надгробий, исходящие от корреспондентов — доброхотов и неквалифицированных краеведов. Например, Тюляков в заметке «Достоевский и окрестности» (Архив, № 27, 05.07.2013) сообщает, что внучатый племянник Ф.М. Достоевского Милий Федорович был якобы арестован в 1937 году по обвинению в шпионаже в пользу Японии и умер в заключении. Там же приводятся неверные сведения о его первой жене, Евгении Андреевне (урожденной Щукиной). В «Хронике рода Достоевских» на основе писем Е.А. Ивановой М. Волоцкому, который продолжал переписку с родными Достоевского в течение нескольких лет по окончании «Хроники», приводятся достоверные данные о последних годах жизни Мил.Ф. Достоевского, дате его кончины, опровергается легенда о принадлежности его жены к роду известного русского купца-коллекционера, а ее мемуары, опубликованные в 1950-х годах в Мюнхене, квалифицируются как фальсификация. Ценно в «Хронике» и введение материалов из региональных некрополей и публикаций «Генеалогического вестника». Дополненное и расширенное переиздание «Хроники» Волоцкого в комбинации с очерками Волгина существенно обогащает современную российскую Достоевиану.
Стр. 200
1
М.В. Волоцкой. Хроника рода
Достоевского 1506—1933. М.: Север, 442 с. Под ред.
М. Цявловского, предисловие П.М. Зиновьева.
2 Хроника рода Достоевских. Под редакцией И.Л. Волгина (руководитель проекта). Игорь Волгин. Родные и близкие. Историко-биографические очерки (М.: Фонд Достоевского, 2013).
Стр. 201
3 В.П. Эфроимсон. Генетика этики и эстетики. СПб., 1995, с. 24.
4 Там же, с. 166—176.
5 Вопросы литературы, 2009, № 1, с. 241—252.
Стр. 202
6 В раздел «Приложения» (с. 879—886) без достаточных на то оснований перенесена перепечатка фрагментов из воспоминаний Ирины Владимировны Арнольд «О роде Куршаковых—Шестаковых» (Studia Linguistica № 7, с. 6—16, б.г.). О том, что ее младшая сестра Татьяна в 1936 г. вышла замуж за Андрея Федоровича Достоевского, сообщается в основном тексте «Хроники»-2013, «Ветвь Федора Михайловича Достоевского» (№ 339, Куршакова Т.В., по мужу Достоевская, с. 548—549, причем все данные взяты из того же источника: Studia Linguistica № 7, с. 10—12, 15—16), так что фрагменты «Приложений» (с. 882—883, 886) являются перепечаткой перепечатки. Данные, сообщаемые об Анне Ильиничне Шестаковой (по мужу Хоментовской), воспитавшей рано осиротевших дочерей своей сестры Екатерины, нуждаются в комментариях, которые (при желании) можно было бы получить из книги Н. П. Анциферова «Из дум о былом» (М., 1992, с. 178, 507). Полный текст воспоминаний Арнольд больше соответствует характеру и типу историко-биографических очерков Волгина «Родные и близкие».
Стр. 204
7 Грамматические ляпсусы встречаются в обеих частях издания 2013 года, где воспоминания Л.Ф. Достоевской цитируются по книге «Достоевский в изображении своей дочери».
Стр. 205
8 Ф.М. Достоевский. Полное собрание сочинений в тридцати томах, Л., 1975, т. 13, с. 451.
9 Там же, т. 28, 2, с. 229.