Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2014
Об авторе | Андрей Пермяков родился в 1972 году в городе Кунгур Пермской области. Окончил Пермскую государственную медицинскую академию. Живет в городе Петушки Владимирской области, работает на фармацевтическом производстве. В региональной и центральной прессе выступает со стихами, прозой и рецензиями. Постоянный автор «Знамени», прошлая публикация в очерковом разделе — «Верховские. Таруса» (2012, № 2).
Город между
Двести семьдесят километров от столицы до Белёва одолевали больше семи часов. Сначала неспешная электричка от Курского вокзала до Тулы, затем вдоль всей Тулы — от железнодорожной станции до автовокзала — такая же задумчивая маршрутка. Последний автобус в Белёв уходит из Тулы в восемь. Это по расписанию. На самом же деле рейс сильно задержался. Вокзальная трансляция сказала, будто из-за пробок, но где те пробки могут возникнуть — ума не приложу. Автовокзал-то стоит ровнехонько у выезда в нужную сторону.
Гуляя, обнаружил дивное предложение: покупателю двух больших бутылок колы обещали дармовую пачку Ментоса. Туляки, принадлежащие к возрастной категории «школота» и знающие, сколь легко из такого набора получается ракета на гидравлической тяге или липкий фонтан выше человеческого роста, думаю, рады и не жадничают.
Белёв расположен в ста километрах от любого из трех областных центров — Калуги, Тулы и Орла. Правда, когда его строили, тех городов еще не было. И когда он стал владыкой собственного княжества уже при литовцах — тоже не было. А потом вот они появились. Все три дороги из Белёва для проезда почему-то нелегки. Я таких в центральном регионе мало видел. Ремонтируют вроде. Обещали скоро закончить, сделав путь из Орла в Калугу скатертью.
Интернет рассказал нам, будто в Белёве есть две гостиницы: ведомственная и городская. Фотография второй вызвала ностальгию. Думал, такие облезлые стены и продавленные кровати возможны теперь исключительно на выставках постконцептуалистов, художественно осваивающих наследие СССР. За вход на подобные меро-приятия берут, кажется, деньги, а тут обещали целую ночь за 300 рублей… Увы. Объявление на входе: «Гостиница временно не работает». Временно… Само время — тоже, говорят, временно. Наверное, рано или поздно откроют, сделав евроремонт руками азиатов. А может здание и уйти под нужды городской администрации. Так или иначе, но в городе с населением пятнадцать тысяч человек, расположенном на пересечении довольно бойких трасс, муниципальной гостиницы нет.
Отправились по вечереющему Белёву собирать впечатления и подыскивать ночлег. Первым делом осмотрели тумбы с вермишелью объявлений. «Продается, продается, продается…» Изредка услуги по ремонту телевизоров или уходу за детьми. Сдать квартиру на сутки никто не желает. И на работу, кстати, не зовут.
В сумерках город виден плохо: только палатки светятся, круглосуточные магазины и кафе-шапито возле Дома культуры, зелененькое. Около входа в городской парк — довольно шумная, но мирная толпа сообразного дискотеке возраста. В чужом месте напряженное внимание к себе почувствовать очень легко, и вот тут тревожного чувства не было совсем. Дорогу объясняют подробно, но не очень понятно, как бывает, когда несколько человек одновременно хотят рассказать про одно и то же. Приходится уточнять у совсем редких в одиннадцать вечера прохожих. И никто не буркнул: «Не знаю».
Это чувство доброжелательного внимания, пожалуй, осталось главным впечатлением от белёвцев. Обитатели Тарусы, где приезжих едва ли не больше, чем коренных жителей, воспринимали нас скорее с нейтральной вежливостью, по-европей-ски, в общем. А тут — искреннее любопытство.
Гостиница «Старый город» расположена в глубине квартала, среди зелени. Она оказалась вещью в себе. Курьих ножек не обнаружили, а указатели «Главный вход дальше» располагались по кругу. Маленькая калитка, еле найденная по темноте, показалась запертой. Стал шуметь замком по железяке. На балконе второго этажа возрос мужик: «Че долбишься?» — «Так вот, дверь закрыта, звонка нет». — «Толкни сильней, че ты».
Замок оказался элементом декора.
Дежурная, увидев нас, сочувственно заохала: «Ой, у нас свадьба завтра. Видите, шарики везде лежат. И в холодильнике — тортик… Куда я вас пущу? У нас только одно место в одном номере, там вторая кровать неприбрана…» — «Да ладно, пустите, пожалуйста, на одно место, девушке вон нехорошо». — Любу солнце за долгий путь утомило, сидела грустная. Дежурная, поойкав еще, взяла обещание в семь утра «исчезнуть, будто вас тут и не было, а то камеры везде и повара тоже придут», — и пустила нас вдвоем на одно место с оплатой за полсуток. Добрые тут люди. У нас в стране с 1996 года действует постановление о едином расчетном часе: двенадцать дня по местному времени. К счастью, суровость законов российских компенсируется известно чем. Почасовые тарифы чаще всего дороги, но вписаться на двенадцать или шесть часов вполне можно. А, к примеру, в комнату отдыха на вокзале Шадринска Курганской области пускают с оплатой за три часа и дополнительных денег или выселения требуют не раньше, нежели через пять… Россию спасет ленивая доброта. Я в этом уверен.
Номер в «Старом городе» был вполне комфортабельным, с жидкокристалличе-ским телевизором. Его-то и не хватало: за полночь, мы с дороги, а в семь утра выселение. Только глаза закрыли — уже хор петухов кукарекает: будильник в телефоне и натуральные за окном.
Немного сладкой жизни
Пока брели по улицам чуть проснувшегося города, возникла идея эксперимента. Жаль, сугубо мысленного. Изловив пару девственных умом иностранцев и выдав каждому из них скромную сумму российских денег, одного следует отправить в Тарусу, а другого в Белёв. Уверен: расскажут они про две совершенно разные страны и на очной ставке друг другу не поверят. А меж городами-то по прямой — едва ли сотня километров.
Тем, кто пишет о сугубом и необратимом упадке России, следует ехать в Белёв. Все необходимое для долгоиграющих выводов город им предоставит: ямы на перекрестках, пробитые до материка тротуары, заколоченные или зияющие недовыбитыми стеклами окошки. Красота.
Городская администрация — два этажа в обшарпанном здании. Тут же, в пристрое, — компьютерный магазин. И порадоваться бы скромности местных чиновников, кабы не находился предыдущий состав руководства частью под подпиской о невыезде, частью в предварительном заключении. И c нынешних обитателей бесцветного дома кое-что уже спрашивает прокуратура.
Помпезные строения в небогатых регионах раздражают: пирамида областной администрации в Вологде, заставляющая отчего-то вспомнить имя Монтесумы, или бесчеловечных размеров постройка, вмещающая областной пенсионный фонд, возле вокзала в городе Кирове… Однако демонстративная бедность свидетельствует чаще об изворотливости, нежели о скромности. В одном из верхнеокских городков мне показали мост. Простой-простой. Две широкие полосы железа, сваренные между собой, и перила. Снизу балки приделаны. Спросили: «Знаете, сколько наша администрация с области на этот мост денег получила?». И сами ответили: «Десять миллионов».
Разглядывая малоблагодатные окрестности, прошли улицей Рабочей — четвертый раз уже, включая поиски гостиницы накануне, — и двинулись по Карла Маркса к Оке. Хотелось есть. Гастрономические надежды относительно утреннего Белёва были исчезающе слабы. Тем удивительнее оказалась настежь распахнутая дверь под вывеской «Лакомка». А того удивительнее — аромат свежайшей выпечки. Кофе был обыкновенным, растворимым, но мы не придирались. Слишком уж вкусные тут пирожные. Дешевые совсем. Разговорились с хозяйкой.
Оказалось, кондитерская вместе с магазином принадлежит ее дочке. Сами они — из деревни в окрестностях Белёва, но дочь, окончив в Москве педагогический университет и поработав даже некоторое время по специальности, вдруг открыла в себе кулинарный талант. Трудятся всей семьей, пекарню и торговую точку пока арендуют, а квартиру снимают. Оказывается, арендовать в Белёве жилье действительно сложно: «Нам так-то четырехкомнатная не нужна. И район там, на Рабочей, дороговатый. Ну, других нет, чего делать? Второй год вот работаем. Заказов много. Из Тулы иногда приезжают, один постоянный клиент в Орле есть. А так местные говорят: вы только не закрывайтесь! Вот на свадьбы все время заказывают…» Тортик, ждавший свадьбу в гостинице «Старый город», видимо, был приготовлен этими руками.
Еще в Белёве очень вкусная пастила. Может быть, это главный бренд города уже лет сто пятьдесят, а то и больше. Начал бизнес Амвросий Прохоров, потом завод переходил из рук в руки, при большевиках производство то закрывали, то начинали заново. В девяностые промышленный выпуск кулинарного чуда прекратился, и мест-ную пастилу можно было купить только у бабушек на небогатом местном рынке. Теперь наоборот: завод немного ожил, а бабушек с рынка выгнали. Вроде контрафактный у них продукт. А что тут ненастоящее может быть? Антоновка, выращенная на этой земле, яйца местных же кур. Локальные продукты так и получаются. Их невоспроизводимость гарантирована не столько технологией, сколько природой. Мы этой пастилы купили — фабричной, в местном магазине. Хотели бы сравнить с кустарной, но не получилось. Бабушек, пастилой торгующих, действительно гоняют сильнее, чем самогонщиц при Михал-Сергеиче. Но и промышленная была хороша.
Пионы на руинах
После неожиданного завтрака город сделался лучше. Соседство в одном здании ГИБДД и конторы по оказанию ритуальных услуг казалось вполне забавным. Домик, впрочем, не отличался в добрую сторону от соседних. И дом, где теперь квартирует местная полиция, а когда-то умерла, возвращаясь из Херсона, императрица Елизавета Алексеевна, тоже малопристоен. Информация с одного из интернет-порталов: «Более 100 зданий г. Белёв, представляющих историческую ценность, находятся под охраной государства» — показалась специфическим цинизмом.
Вопреки антуражу, чувства уныния и безнадежной потерянности от пыльных улиц не исходило. Но к главным достопримечательностям Белёва, компактно собранным на горке рядом с автостанцией, мы подходили с опасениями: вдруг да совсем плохо все. Нет, не совсем. Например, церковь Рождества Богородицы с трогательным предупреждением у входа: «Усердная просьба соблюдать благоговейную тишину» радовала чистотой и уютом. Впрочем, это храм обжитой. Вернули его церкви после двадцатилетней конфискации еще в 1943 году. Такое случалось. И храм Алексея человека Божьего в Спасо-Преображенском монастыре уже принимает верующих.
Тут, в Белёве, рядом располагались два монастыря: этот самый мужской и женский Крестовоздвиженский. Такое вообще не редкость. В Гороховце картина похожая, и в Муроме тоже. Шутки по поводу близкого расположения обителей для монахов и монахинь, думаю, перестали казаться остроумными еще при царе Алексее Михайловиче, ну и мы изощряться не будем. Но вот различить гендерную, так сказать, принадлежность монастырей можно легко, хотя б они и оказались пусты. В том же Муроме мужской монастырь отделан для спокойного житья, не более. Двор покрыт травою, разные хозяйственные приспособы свалены в кучу. А в женском, например, фонтан с фигурками жабонят и детская площадка. Цветы, конечно.
Белёвскую женскую обитель восстанавливать не стали, передав останки двух монастырей одному, Спасо-Преображенскому. Может, от этого, может, по другой причине, здесь аскетизм, характерный для мужских обителей, пока смягчен. К примеру, суровое предупреждение от наместника отца Никодима о запрете курения, развешанное в нескольких местах, выглядит не столь императивным между громадных розовых пионов. И кот при монастыре обитает. Вроде бы видели мы больших кошаков, но этот дымчатый совершенно роскошен и размерами, и вальяжностью, и ухоженно-стью тоже. Тульским пряником зверь побрезговал. Местную пироженку-картошку (вроде бы в модных кафе их теперь принято называть «Дос Потатос»), впрочем, съел.
Большая часть монастырских строений пока остается в руинах. Над некоторыми храмами укреплены контуры куполов, с крестами, но без покрытия. Похоже на последствия войны. Так оно и есть, честно-то говоря.
Самый старый из хоть немного сохранившихся тут храмов — собор Преображения Господня — был возведен явно еще до Петра. Он и в обломках могуч. Главное же сооружение бывшей женской обители — Крестовоздвиженская церковь — строилось явно в подражание собору. И, будучи моложе на два века, выглядело когда-то не хуже его, наверное. А теперь разница очень заметна. Словами это трудно объяснить, но отчего-то руины одного храма похожи на старого богатыря, а другого — на немощного дедушку с полосатой скамеечки перед подъездом. Белёв для сравнительного наблюдения развалин благодатен. Например, бывший кинотеатр, хоть и имеет, в отличие от храмов, сохранную крышу и целые окна, напоминает коматозного старика, подключенного к поддерживающим несложные потребности организма аппаратам. Хотя, конечно, возведен на века позже любой из церквей. И наверняка в соответствии с проектом людей, получивших несоизмеримо лучшее образование. Так тоже бывает.
Обилие церквей в здешних местах легко объяснить долгой и церковной, и светскою историей. Хоть Белёв и прекратил быть вторым по населению городом туль-ской губернии, тамошний владыка до сих пор носит титул «епископа Тульского и Белёвского». Только многие из нынешних святых мест куда древнее, чем история здешнего Православия. Например, подземные источники. Ими Белёвская земля фантастически обильна.
Пожалуй, больше всего легенд собрало вокруг себя урочище Жаровка. Там родники Двенадцати апостолов. Говорят, будто ручейков тоже дюжина. Иногда это верно. Одни появляются, другие уходят на время или надолго. Истекают-то все из единого подземного озера. Забавно, но во времена языческие их тоже насчитывали двенадцать. Так, вероятно, удобнее.
Творили в урочище Жаровка, честно говоря, разнородные непотребства. В научной литературе это называется оргиастическими культами, и, наверное, хроническим читателям Очень Страшных Газет описание сих безобразий покажется интересным. Но при менее восторженном отношении все там происходившее сводится к банальной групповухе и бесчинным убийствам. Говорю ж: на любителя.
Еще из самых знаменитых в окрестностях Белёва есть Гремячий источник и сероводородный, возле села Каменки. К ним мы не пошли — Гремячий далековато для безлошадных, а сероводородный, говорят, пахнет. Зато умылись из ключика Василия Прозренного. Он спрятан за частным сектором возле улицы Димитрова.
Вид на Оку от этого родника (от родников — их здесь тоже несколько) удивительно хорош, но вот смотреть по сторонам не хочется. И вниз спускаться тоже. Когда, прожив в одном и том же месте восемьсот с лишним лет, люди не оборудуют спуска к реке, наверное, им это не нужно. Но мертвые деревья с повисшими на их ветвях банками из-под йогурта и пива около родников зачем? И указателей нет. А еще говорят, будто тут церквушка была. Теперь даже фундамент срыли.
Нам музейные сотрудники и прочие люди жаловались про туристов. Дескать, те раньше были, а потом вот их не стало. По мне так понятно. Когда в окрестностях есть места, где природа не хуже, а цивилизации больше, выбор большинства очевиден. И аргумент о сбережении окружающей среды тут не работает. Убеждайте меня какими хотите аргументами, но ровные тротуары самобытности не вредят.
А так — здорово, конечно. Особенно источник с белым песком на дне. Отчего-то хотелось увидеть на его краю пестрого лягушонка. Не увидели, но ледяной водой умылись.
Ледяная крепость
Вид с горы от храмов чуден. Тонкая совсем, гибкая, на тарусского ужика похожая, Ока. За ней — поля, в отличие от многих окрестных — вполне ухоженные. Дальше — лес. Естественные, между прочим, линии обороны. Монастыри-то не просто так возводили, а в качестве опорных пунктов. Нередко помогало. Но именно под Белёвом русская армия потерпела на заре своей славной вообще-то истории одно из самых тяжелых и загадочных поражений.
К середине пятнадцатого века Старый свет оказался тесен для своего населения, а Новый еще не был открыт. Энергия критической массы людей бушевала от Уральских гор до Северного моря. Первыми разваливались самые крупные и, казалось, непобедимые империи. Колосс Золотой Орды падал медленно, погребая под собою народы.
В начале 1437 года хан Улуг Мухаммед, изгнанный из отпавшего от Большой Орды Крыма, с трехтысячным войском пришел под стены Белёва. Не для сбора дани и тем более не в карательный поход, но ради краткой передышки между боями. Собственно, и цели борьбы казались вполне туманными. Государство распадалось на глазах. Помимо Крыма, отделились земли, заселенные черемисами, мордвой, чувашами. Потеряна вся территория к востоку от Волги. Да и русские княжества уже несколько лет не платили дани. Больше того: новгородские ушкуйники дочиста сожгли Казань. И размер армии — три тысячи человек даже по тем временам маловато — говорит о скромности притязаний Улуг Мухаммеда.
Случившееся дальше известно нам по нескольким версиям, но каждой из них верить можно с опаской. Русские летописи, современные белёвской катастрофе, рассказывают о ней очень скупо (и понять их составителей можно вполне). Татарских источников не сохранилось: знающий историю Казани поймет отчего. Относительно связно хронология изложена в Казанском летописце — документе, составленном через полтора века от произошедших событий и к татарам сильно пристрастном. Писал-то его пленник, освобожденный после Казанского похода Ивана Грозного. Однако и по версии такого источника московская сторона выглядит совсем не геройски.
Нет, сначала все было хорошо. Хан испросил у Великого князя Василия Васильевича, получившего, к слову, ярлык на княжение именно из рук могущественного когда-то Улуг Мухаммеда, права остаться в его владениях: «не рабом, но господином и любимым своим братом называя его, чтобы позволил тот ему беспрепятственно отдохнуть недолгое время от похода у границ своей земли и постепенно собрать разогнанных многочисленных его воинов, и возвратиться вскоре, на врага своего… И дали друг другу царь и великий князь клятву, что не будут ничем обижать друг друга до тех пор, пока царь не уйдет из Русской земли. И дал князь великий царю для кочевья Белёвские места». Заметим: не князь держал стремя, а хан целовал икону. Времена понемногу менялись.
Все б ничего, кабы не два обстоятельства. Во-первых, Белёв-то Москве, напомним, тогда не принадлежал! За тридцать лет до прихода Улуг Мухаммеда князь Витовт присоединил эти земли, отошедшие от Новосильского княжества, к Литве. При нем, собственно, Белёв и стал столицею отдельного образования. Принцип «разделяй и властвуй», очевидно, универсален.
Более того, и Московское княжество с 1427 года числилось в литовских вассалах. Впрочем, смерть Витовта тремя годами позже окончательно запутала отношения в юридически едином, но в реальности очень недружном польско-литовском союзе. Распад опять-таки начался с окраин. Ставшее независимым Белёвское «государство» свои силы оценивало трезво: территории размером едва ли тридцать верст в поперечнике среди хищников не выжить. Тут и повод случился перейти к Москве. Хан слишком загостился в окрестностях города: целое лето прошло, осень тоже, зима подступила. А кормятся войска неизбежно за счет мирного населения.
Московскому княжеству ситуация была на руку. Появлялся отменный шанс увеличить свою территорию, а заодно извести главного претендента на власть в Орде, ту еще более ослабив. Князь Василий Васильевич, правда, сам вести рать не решился: все-таки договор между ним и гостем был заключен на святой иконе Николая Угодника из села Гостунь. Отправил Дмитрия Шемяку, дав тому серьезное войско. Летописи говорят, будто до сорока тысяч. Оценки современных исследователей попроще — тысяч тридцать. Но, так или иначе, на каждого татарина приходилось по десять воинов Московского княжества.
Никаких шансов устоять, никакой разумной тактики сопротивления, никаких вариантов переговоров Улуг Мухаммед не имел. Татары едва успели соорудить подобие крепости из бревен, облитых водой. Надолго ли могло хватить ледяного убежища? Штурмом не возьмут, так голодом уморят. И еще кое-что сделал хан.
Здесь вновь придется поверить — а куда денешься? — казанскому летописцу: «Расстался царь с надеждой просить у смертного человека милости, и молясь, обратил глаза свои звериные к небу. И когда случилось ему остановиться на пути в некоем селе, пришел он к русской церкви. И упал он на землю перед дверями храма, у порога, не смея войти внутрь, стеная, и обливаясь слезами, и говоря так: “О, русский Бог! Слышал я о тебе, что милостив ты и праведен и не на лица человеческие смотришь, но отыскиваешь правду в сердцах. Увидь ныне скорбь и беду мою, и помоги, и будь нам справедливым судьей, свершив правосудие между мною и великим князем, и укажи вину каждого из нас. Ведь намерен он безвинно убить меня, выбрав удобное время, и хочет неправедно погубить меня, видя, что сильно притесняем я ныне многими напастями и бедами, и погибаю. Нарушил он обещание наше и преступил клятву, которую дали мы друг другу, и забыл он большую заботу мою о нем и прежнюю любовь к нему, как к любезному сыну. И не знаю я ничего, в чем бы помешал ему или обманул”».
Мусульманин, возносящий молитвы в православном храме? С другой стороны, икона была еще и порукой клятвы между ним и Василием. Надеялся хан на чудо и справедливость. И чудо свершилось. Впрочем, в этой истории вдруг появляется еще один персонаж, возможно, самый загадочный. «Григорий Протасиев, воевода мченский». Это он стал главным обвиняемым в многовековом деле о разгроме русского войска. Говорят, предал своих и великого князя. Но каковы ж должны быть масштабы измены, чтобы заставить бежать войско, превосходящее неприятеля десятикратно? И кто Григория прислал в лагерь, неизвестно. Сам он ссылался на Василия Васильевича: «Князь великий прислал ко мне, битися со царем не велел, а велел миритися, полки роспустити». А другие говорят, будто его литовцы отправили. Напомним: юридически они были хозяевами и Мценска, и Белёва, а также сюзеренами Москвы.
Так или иначе, но когда 5 декабря делегация русских князей отправилась в ставку Улуг Мухаммеда с последним ультиматумом, тот просто сказал им:
— Оглянитесь.
За своей спиной без нескольких минут победители увидели страшное. Войско их бежало, точно гонимое неведомой силой, а татарская конница, вырвавшись на простор, уже начинала разгром: «И многое множество побито было русских воинов, так что один агарянин десять или более русских одолел. Тогда убили князей множество и бояр, а князья бежали с малой дружиной, а тотарове все целы остались».
Таких потерь не случалось 57 лет, со дня Куликовской битвы. Но там бились против громадного войска и победили, а тут… Дальше многое еще произошло: Улуг Мухаммед, разграбив окрестности Белёва, а затем и Москвы, вернулся на Волгу. Победителей любят, и вскоре под его руку вернулись многие из отпавших народов. Татары отстроили Казань, взяли Нижний Новгород, принудили московских князей к возобновлению выплаты дани. Даже Василий Васильевич был захвачен Улуг Мухаммедом в плен после одной из битв. Больше ни с одним Великим князем такого не случалось. Впрочем, нравы уже отличались от Батыевых времен и князя татары отпустили невредимым — за громадный, правда, выкуп. А сын Улуг Мухаммеда Касим, посланный следить за порядком на вновь подчиненных территориях, основал город в Мещере, названный его именем. Касимов то есть. Там до сих пор много мусульманских памятников и завод по выплавке золота. Впрочем, это уже совсем далеко от Белёва и Верховских княжеств.
У истории, выше рассказанной, собственно, никакой морали нет. Про «предавать нехорошо» и «пути Господни неисповедимы» нам и без нее известно.
Жабынец
Место с волшебным и земноводным именем Жабыньская пустынь расположено от Белёва в пяти километрах. Это по прямой, автомобильными трассами дальше. Нужно выехать в сторону Калуги и вскоре после железнодорожного переезда с проржавевшими рельсами, но мигающим еще светофором выйти. Можно, конечно, и на прямом автобусе доехать до Жабыни, однако ждать придется долго. Рейсовый транспорт туда ходит по вторникам, пятницам и воскресеньям. И обратно по тем же дням.
Нет, проще вот так: на любом автобусе за 10 рублей до отворота, а дальше автостопом километра четыре. На поднятую руку останавливается каждая первая машина — проверено. Нам попался ЗИЛок-молоковоз. Еще лет семь назад их по стране бегало много, даже и на серьезные расстояния. Тогда застопить, к примеру, Фретлайнер казалось сугубой радостью. Теперь вот наоборот: такие бело-синие динозаврики производства завода имени Лихачева сделались редкостью. Жаль, в кабине разговаривать почти нельзя, шумит.
Жабыньская пустынь стоит прямо на дороге. Точнее, это дорога проходит сквозь монастырские строения. В отличие от монастырей, расположенных собственно в Белёве, этот боевой ценности не имел. Впрочем, богатая и не слишком мирная история края его тоже коснулась. В Смутное время старую обитель поляки сожгли дотла. Восстанавливать ее Макарий Жабыньский, ставший позже святым, начал в одиночку. В житии написано о разных чудесах, сотворенных им. Например, будто, спасая жизнь раненому польскому солдату, ударил посохом в землю, открыв чудотворный источник. Да, есть там, прямо рядышком с церковью, родник с ледяной и сладкой водой, спрятанный ныне в освященный колодец, но главное чудо Макария, конечно, — сама обитель.
С ней за века происходило разное. Закрывали несколько раз: и при царях, и при новой власти. Теперь бурно возрождается. Локализован монастырь, напомню, прямо на дороге и то ли от этого, то ли по другой причине впечатления тихой заводи не производит. Стройка идет, батюшка тут же автомобиль освящает — с орловскими, кстати, номерами, издалека прибывший. А за белым храмом и хозяйственными постройками, рядом с яблоневым садом, опять тишина. И пруд в виде ровного-ровного прямоугольника. Сквозь толщу воды хорошо заметны равномерные спины карпов, их тут очень много. На берегу пруда устроена нырялка, а чуть в лесу мы обнаружили подобие боксерской груши из матрацев, натуго перетянутых ремнями. Вряд ли монахи постарались, скорее трудники — наемные или во славу Божию работающие. А то забавно было б сочинить историю о православном Шаолине.
Единственная на сей момент действующая в монастыре церковь, построенная, собственно, в память Макария, вдруг удивляет тишиной после человеческого улья вокруг. Многие посетители монастыря (экскурсантами их следует называть или паломниками?), минуя храм, следуют к источнику, в купальни и далее на смотровую площадку. Оттуда вид и правда замечательный. Ока, поля. Лесов в меру. А церковь уютная, хотя все ее убранство создано заново. Тут долго был обычный жилой дом. Поразила икона Одигитрии. Божья Матерь изображена вполне канонически, а Младенца такого мы еще не видели: высоколобый, почти безволосый и с остренькими ушками, он бы неплохо выглядел, наверное, в буддийском храме. Впрочем, рисуют же эфиопы Святое Семейство с темною кожей. Вот и тут художник, скорее всего, был не из средней полосы. Ладно, не доскам, в конце концов, поклоняемся…
Да: Жабынец хоть и расположен сильно за чертой города, отправившись туда, вы не минуете выездного знака. Конечно, белую табличку с перечеркнутым названием города проедете, но большое такое сооружение из металла и бетона стоит много дальше. Километров, наверное, за пятнадцать от города. Это и в Одоеве так же. Будто город отметил свои возможные границы на случай, окажись он не районным центром, но столицей. Я такое иногда представляю. Вот, например, получись Кремль в Тарусе, усадьба Поленова была бы чем-то вроде нынешнего парка Сокольники. А тут Жабынец сделался б Новодевичьим монастырем, кажется. Забавно. Альтернативная история альтернативна.
Обратно до города нас вез полковник милиции на легковушке. Наверное, немест-ный. Зачем небольшому Белёву собственный полк МВД? Вообще, милиционеры и работники МЧС хорошо подбирают на дорогах, хотя и любят рассказать об ужасных опасностях автостопа. А этот совсем хороший попался, лекций не читал. Удивлялся только, зачем мы сюда приехали:
— У нашего города два ведь названия: зимой Белёв, летом Пылёв.
Девушка-официант в кафе, где мы обедали, своею малой родиной гордилась в меру:
— Ну, чего у нас тут смотреть? Ехали б лучше в Козельск, там красиво. Я еще когда в школе училась, нас возили в Оптину пустынь. Вот опять собираюсь.
— А у вас пляж есть?
— В городе нет, за городом только.
Мы такое и подозревали. Искренне похвалив девушке Жабынец, музей, соборную горку и родники, поинтересовались насчет других примечательностей:
— Ну, чего у нас еще смотреть… Парк вот только, может.
Да. Парк тут интересный. Обычно в небольших городах места такого рода служат главным украшением, а в Белёве городской сад интимен. От улицы он спрятан глухим кирпичным забором и зданием Дома культуры, по бокам тоже заборы — от соседских домов, а позади огороды. Зато получается уютно. И в углу парка — танцплощадка, огороженная металлическим забором. Сцена там деревянная, в остатках краски, а пол бетонный. Подобное сооружение долго и по многу раз Василий Пичул демонстрировал в кино «Маленькая Вера», тогда это смотрелось совком и издевательством, а теперь вот — ностальгия.
Кроме тишины, в парке есть дуб и остатки ротонды.
Самый маленький город
К выходу из Белёва мы шли все по той же Рабочей улице, провожаемые взглядом одинокого каменного спортсмена с ворот городского стадиона. Ворота были заперты. Отсюда ходит много автобусов — и в Тулу, и прямых до Москвы. Но мы решили возвращаться автостопом. Мне-то такой метод в радость, а Люба за двадцать лет совместной жизни, кажется, согласилась ехать на попутках во второй раз. Очень уж ее Белёв напугал.
Странно. Вполне небезнадежный город. Да, население убывает даже быстрее, чем в окрестных городах, и производство сокращается: «У нас даже мебельную фабрику в Одоев перевезли, а там ведь деревня деревней была!» — жаловалась похожая на восьмиклассницу продавщица из магазина «Вина Кубани»… Неравнодушны они тут к Одоеву. Но время сейчас такое — мобильное. Бизнес передвигается легко, народ тоже.
Чем же Белёв внушает надежду? Сложно сказать. Хотя бы шедеврами вынужденного дизайна: совершенно замечательными украшениями клумб возле хрущевок. Из пластиковых бутылок, майонезных ведерок и ботинок, оттоптавших срок, выстроены чудные цветники. От безнадеги в хроническом запое такого не наделаешь.
А еще в Белёве есть промзона. Сейчас она выглядит жутковато: асфальт и по всему-то городу еле живой, а тут будто сгрызли специальные асфальтовые грызунцы. (Особенно занятно такая дорога выглядит напротив местного отделения Автодора.) Полтора километра сохранных зданий с подведенным электричеством и другими коммуникациями. Бывший кирпичный завод, бывший завод строительных конструкций, бывшая вот мебельная фабрика… Хочешь — приспосабливай к новому производству, хочешь — сноси, устраивая на этом месте модульные конструкции расцветок конструктора «Лего». Рабочая сила в городе пока остается. А так все эти разговоры: «Мы отстали от соседей на 10 (20, 30) лет» — яйца выеденного не стоят. Честней надо быть сити-менеджерам: «Мы отстали на столько-то миллионов долларов». И привлекать эти самые миллионы. У многих, кстати, получается. Кадры по крайней мере тут свои. Белёвский кооперативный техникум до сих пор имеет отменную репутацию. Только вот готовит экономистов, менеджеров и товароведов в основном на ближний экспорт в Тулу и Орел.
Пока же за Белёв идут битвы в Интернете. Три больших портала, много аккуратных сайтов. И у всех — идеи. Это к слову о приоритете информационных технологий. Технологии есть, а городу пока нехорошо. Надеюсь, только пока. Я вообще оптимист. Из полутора сотен российских городов, где случилось побывать в послед-ние два года, совсем уж неизбывною тоской меня наполнили три. Называть не стану — даже на их счет хочу ошибиться.
Автостоп в этих краях еще придется похвалить. Останавливается буквально каждый. Хотя первый из подвозивших, узнав конечный пункт нашего движения, отреагировал бурно:
— Ку-уда??? В Москву?? Это ж вы за сколько времени добраться хотите?
Мы, честно говоря, рассчитывали одолеть триста километров разных по качеству дорог часов за шесть. Получилось, впрочем, куда быстрее. А удивление локальных водителей — дело привычное. Недавно под Рыбинском мы с девочкой по имени Кошка Плюшка застопили молодого парня на корейской иномарке, ни разу не бывавшего в столице. От места нашей с ним встречи до ВДНХ, когда без пробок, — часа три. Машина у него собственная, зарплата есть. Кажется, вопрос в расстановке приоритетов. Иначе говоря — дело вкуса.
На отвороте, где нас высадил удивленный шофер, мы просидели минут двадцать: трасса была совершенно пустой. Зато открывался вид на Жабыньскую пустынь с противоположной стороны. А следующий водитель, сельский батюшка, отвез нас в Чекалин. Тоже удивительное место. Мы его насквозь прошли, не задерживаясь. Пешком.
У Дмитрия Данилова есть рассказ «Тэйлор» про американский город Тэйлор. Рассказ чрезвычайно рекомендую и оттого содержания его раскрывать не стану, сообщив лишь численность населения городка. Двести человек. «Не двести тысяч, а просто двести» — это уже цитата из Данилова, не удержался. Город Тэйлор расположен, понятное дело, в Америке. У нас таких нет. По российскому законодательству городом может считаться населенный пункт с населением от 12 000. Но это, конечно, для впервые пожелавших сделаться городом. При снижении числа жителей пункт обычно не дисквалифицируют. И другие исключения бывают. Например, Магас назначили городом, когда там обитало человек сто. Неудобно ж, когда столицей субъекта, пускай и маленькой Ингушетии, окажется село. Но, честно говоря, все это условности.
Город — это не количество населения и тем более не состояние души. Город — это поселение, живущее торговлей и промышленностью, в отличие от сельских мест-ностей. А потом случается разное. Кто-то растет, кто-то не очень. В конце концов, один из городов делается самым маленьким хотя бы в масштабах страны. У нас такая участь выпала Чекалину. Когда-то он именовался Лихвин. Великого прошлого Лихвин не имел, хотя входил в засечную черту, содержал крепость. Остатки ее валов по сей день заметны. А дальше вроде б ничего страшного. Точнее, ничего более страшного, нежели выпало на долю соседям, однако значение город потерял. Он и впрямь траченый, серый. Слишком много брошенных домов и нетрезвых людей, точно пройден пункт возврата. И населения осталось — девятьсот человек.
На весь город нашлось два ярких пятна: одно маленькое, ровно-мандаринового цвета — вывеска мастерской по ремонту пухо-перьевых изделий «Подуся», другое много больше — вполне разноцветная и настоящая детская площадка. Современная, из дерева и крепкого пластика. На качельках сидели бабушки приличеству-ющей возрасту тихой расцветки. Может быть, пройдет неделя-другая, приедут на каникулы их внуки, и в городе все станет по-другому. А пока вот так.
От Чекалина до Калуги, а потом к Москве идет отличный асфальт. И оба послед-них за тот день водителя оказались вполне интересными. Один многое рассказал про Мосальск и Мезецк — тоже бывшие центры Верховских княжеств.