Опубликовано в журнале Знамя, номер 5, 2013
Евгений Сидоров. Записки из-под полы. — М.: Художественная литература, 2012.
Необязательная книга
Главное качество этой книги — ее необязательность. Что я имею в виду. Есть темы, проблемы, идеи, которыми в настоящий миг живет общество, есть явления культуры, литературы, имена и произведения, которые у всех на слуху, представляются значимыми, — и книга критика, которая говорит обо всем этом, в которой делается анализ того, что жжет и возбуждает сознание и чувства современника, естественным образом сама будет представляться значимым и сущностным явлением, книгой, отвечающей неким витающим в воздухе запросам и потребностям времени, проживаемой эпохи, если выразиться с известным пафосом.
Евгений Сидоров же, все, что сказано выше, знающий не хуже автора этих строк, издал книгу, основной формо- и смыслообразующий корпус которой составили короткие заметки, дневниковые записи, подчас буквально записочки (типа вот этой: “Марк Захаров, а за ним и Юрий Карякин торопятся вытащить тело из Мавзолея. Я сказал: “Сам должен уйти”. И уйдет в свой срок, а не тогда, когда нам этого хочется”), мимолетно-летучие, торопящиеся, фрагментарно-обрывчатые, топорщащиеся своей внутренней невыглаженностью, не претендующие ни на какую значительность, эпохальность, монументальность, — высказывания по разным поводам, темам и сюжетам нашей российской жизни. Равно общественно-политической и литературной.
Нет, есть в книге и раздел “статейный” (здесь фундаментальность как раз дает о себе знать во всю силу, чего стоят только названия: “На переломе эпох”, “Сумерки культуры”), и раздел портретно-рецензионный (скажем, о чудесном, уже ушедшем из жизни поэте Евгении Храмове, о здравствующем, слава Богу, оригинальном прозаике Вячеславе Пьецухе), но не эти разделы определяют лицо книги, ее стать, а именно тот, что дал книге название: “Записки из-под полы”. Не случайно же дал. Е. Сидорову важен прежде всего он, именно этот раздел. “Не фига в кармане, не записки из подполья, а именно из-под полы. Как мелочь сыплется наружу из нечаянно продырявленного кармана плаща”, — такими словами предваряет известный литературный критик, ректор Литинститута, министр культуры в ранние 90-е, затем представитель России в ЮНЕСКО раздел “Записок”. Критик, ректор, министр, представитель в ЮНЕСКО, а ныне вновь обычный человек, простой профессор литературы в равных долях присутствуют в этих записках, иногда по отдельности, иногда соединяясь, чаще не давая о себе знать явно, но столь же явно будучи растворенными в каждой из сотен записей.
“Олег Чухонцев — прекрасный поэт для немногих. Он слишком умен (почти как Баратынский), чтобы быть непринужденным. Может быть, ему не хватает глупой отваги, а ум мешает вдохновению? Все равно, он хороший поэт!”, “Своим студентам-критикам в Литинституте я внушал не увлекаться рефератами по Достоевскому или хотя бы почитать, что о нем писали другие. Через три-четыре года возник всеобщий Булгаков. Набоков сдвинул мозги не только прозаикам. Про Бродского я уж и не говорю. Моды высокой литературы шли волнами, одна за другой, накрывая школяров с головой, и лишь единицы смогли выползти на свой берег…”, “Когда рушатся мировые империи, не важно какие — Римская, Британская, Австро-Венгерская или Советская, — у интеллектуалов на время возникает естественное право гражданского одиночества”, “В Париже, оказывается, нет весны… Я пишу эти строки в Манте, где, по легенде, Генрих Наваррский произнес знаменитые слова “Париж стоит мессы”. Прохлада с океана слегка просветляет усталые мозги. В такие минуты ищешь примирения с жизнью и смертью. Чувствуешь не то что Бога, но, по крайней мере, Паскаля, и тебе становится легче тащить свою ношу…” — вот некоторые отрывки из “записок”, чтобы дать о них какое-то представление. И в самом деле: ни малейшей значительности, желания встать на некие интонационно-смысловые котурны, все просто, без надрыва, с житейской естественностью, с некоторой даже избыточной умелостью литератора-профессионала, привыкшего все свои впечатления, наблюдения, размышления и т.п. переводить в письменную форму, — так что в какой-то миг по чтении возникает и опасение, как бы стиль не начал укачивать, отвращая от чтения, как то нередко случается с произведениями стилистов. Но нет, материал высказываний обарывает стиль, чем дальше в глубь записей, тем больше обживаешься в них, дистанция между автором и тобой все уменьшается и наконец исчезает совсем, возникает ощущение застольной приятельской беседы, когда говоришь обо всем, что вам интересно, не выбирая предмета беседы, перескакивая с темы на тему, получая удовольствие от самого процесса общения. От непространного воспоминания о работе в газете “Московский комсомолец” в далекой уже теперь юности — к письму новому Президенту России В. Путину, на которое так и не было получено ответа, от рассуждения о лжи, правде и великолепном горьковском Сатине — к микромемуару, как к автору приходил домой человек из КГБ вербовать его в осведомители…
Автор в этих записках полностью сам себе хозяин в выборе тем, предметов, направленности разговора, в его глубине, поворотах, акцентировках — в этом и состоит необязательность его книги, его неангажированность временем и обстоятельствами. Но между тем, если вспомнить: все подлинно сущностные книги — необязательные. Их, как правило, никто не ждет, они являются городу и миру без всякого зова, их публикация вызывает даже и отторжение: мы хотим не этого, нам это не нужно, подайте другое. Проходит время, иногда недолгое, часто изрядное, и, странное дело, книга, которой, казалось бы, реакцией современников было уготовано небытие, непонятным образом обтаптывает себе место на площадке культуры, завоевывая все больше и больше приверженцев, и становится видно, что она-то и была актуальна, подлинно важна для культуры, а ко всему тому и злободневна.
Утверждать, что именно такой книгой “Записки из-под полы” и являются, конечно же, невозможно: должен минуть некий срок (а уж большой или нет, кто знает). Что можно утверждать, не обинуясь, так то, что это удивительно непринужденное, радостное и, я бы сказал, вкусное чтение. Манера автора и привлекает к себе, и располагает, она благожелательна, ясна, в ней есть благородство и чистота тона, и, чем глубже погружаешься в чтение, тем отчетливее ощущение внутренней приверженности автора жизни, основанной на понятиях чести и добродетели (так!). Автор любит мир, любит тех, о ком пишет, любит литературу, любит, наконец, свою страну — что, согласитесь, в высшей степени важно. Когда чувствуешь эту любовь, снесешь и поймешь любую критику в адрес отечества, тем более что отечество день ото дня предлагает все больше и больше поводов и причин для критики (мягко говоря).
Под конец хотелось бы вернуться к утверждению о “необязательности” книги и повторить еще раз, что это не совсем так. Раздел, где помещены статьи, очень даже “обязательный” — тому подтверждением уже собственно названия статей, о чем говорилось еще в начале рецензии. Однако же раздел, давший название всей книге — “Записки из-под полы”, — перетягивает одеяло на себя абсолютно, перекрывает статьи и даже раздел “Литературные заметки”, как тех и нет. Тут как бы две книги под одной обложкой, и одна затмевает другую. Возможно, их даже и не стоило бы помещать под общей обложкой. Правда, будь на то только авторская воля, автор, может быть, так бы и сделал, да авторская воля свободна лишь в момент писания. А там включаются разные привходящие мотивы и обстоятельства, и бывают они необоримы. Между тем те же “Наброски к портретам” из раздела “Литературные заметки”, как и рецензия “Репетирует Эфрос”, вполне и безболезненно могли бы войти в корпус “Записок…”, можно было бы придумать что-то и с “Рассуждением о писателе Пьецухе”, да и статьей “Поэзия как диагноз”. Бывают же, в конце концов, длинные, пространные записки. А дыры в карманах плаща достаточно большие, чтобы в них проваливалась не только мелкая монета.
Да, еще фотографии есть в книге. Автор с Михаилом Ульяновым на Великой китайской стене, с Василием Аксеновым в Вашингтоне, с Эрнстом Неизвестным в Каннах и т.д. Не знаю, нужны ли были эти фотографии в такой книге. Нет у меня уверенности, что нужны. Они мне мешали, отвлекали от ее содержания, хотя герои фотографий все до одного безусловно достойные люди. Не о них книга. Не о встречах с ними. “Записки…” много шире и глубже того чисто внешнего, физического мира, что запечатлен здесь объективом фотоаппарата. На фотографиях рядом с известными людьми — литературный критик, министр, посол (деятель физического мира!), в “Записках…” — духовный образ автора, и этот образ все говорит за себя сам, не нуждаясь ни в какой визуальной поддержке.
Анатолий Курчаткин