Опубликовано в журнале Знамя, номер 11, 2013
Когда
дар перевешивает биографию
В 2012 году в Санкт-Петербурге
издательство «Вита Нова» выпустило сборник стихов
Скоро, одиночеством запятнанный,
я уйду от мерок и морок,
слушать зарифмованными пятками
тихие трагедии дорог,
замирать и бить в ладоши с гусем,
ждать, когда же наконец от горя,
пастухи, беременные Русью,
стадо слов к моим устам погонят.
(«Я — дар Божий, я, дай боже, нацарапаю…»)
Эти строчки Губанов написал семнадцати лет от роду. Примерно в это же время он с группой поэтов-единомышленников организовал СМОГ — Самое Молодое Общество Гениев. Конечно, стихи не напечатали в Советском Союзе при жизни автора. Смогистов со временем разогнали и предали забвению. Но тут важно другое. Во все времена и при любом режиме выходили и будут выходить в печать груды макулатуры. Перевесят ли они эти восемь строк? И так же во все времена стихотворцы будут сбиваться в клубы и общества. Останутся ли они хоть в чьей-то памяти?
Суд потомков угрюм и безжалостен: судят по неделам, приговаривают к забвению. Недела пересмотру не подлежат. Государство же, в противовес, судит только по конкретным поступкам. В этом отношении суд власть имущих лишен исторической силы. Напротив, он творит биографию поэту. Так, ссылка в Норенскую сделала биографию Брод-скому. Так, разгон смогистов в 1966 году вписал их поэтическое движение в историю русской литературы. Подчеркиваю — смогистов, не Губанова. Этот сероглазый парень — тот редкий случай, когда дар перевешивает биографию.
Судьбы смогистов
сложились по-разному. Юрия Кублановского выслали из
СССР. Первое время он жил в Париже, потом переехал в Мюнхен. В 1990 году, как
только появилась возможность, поэт возвращается в Россию. Владимир Алейников
скитался по стране без приюта и крова, работал кем
придется, от грузчика до дворника (справедливости ради надо сказать, не он
один). Дождался смены эпох, дожил до печатного времени. Пишет стихи и прозу и по сей день. Владимир Батшев отсидел «пятерку» за тунеядство,
в 1995 году уехал жить в Германию. Возвращаться в Россию не собирается. Судьбы
других участников тоже сложились и не сложились. Судьба вообще барышня
избирательная, жалость ей не свойственна.
Надо сказать, что борьба
Губанова с советской властью носила характер мальчишеской бравады, но при этом
сам автор никогда не придавал ей большого значения. Его «закрывали» в психушке, гнали с работы, грозили арестом, но вся эта травля
проходила как будто мимо него, как будто не к нему имела непосредственное
отношение. В богатом поэтическом наследии Губанова мы не найдем ни одного
стихотворения, бичующего советский строй. Не от того, что строй во всем
нравился или поэт был пуглив, —
Губановская поэзия выпадала не только из рамок соцреализма, но и из каких бы то ни было рамок вообще. Он говорил на другом языке, используя вневременной поэтиче-ский код. Он выдумывал свой язык с нуля, от первой рифмы до последней метафоры. И вдруг стало понятно, что ему не с кем на нем разговаривать… То есть его язык понимают, но внятно и адекватно отвечать не могут.
Нельзя говорить о конфликте поэта с властью в чистом виде, как, например, в случае Бродского. Это скорее борьба с действительностью, с человеческой природой, с человеческой жизнью и судьбой в их категориальных значениях. И конфликт этот носит онтологический характер. В него вплетается несчастная любовь к Татьяне Поздняк, подруге детства, губановскойБеатриче, но суть конфликта не меняется: поэт остро чувствовал, каким должен быть мир, и при этом понимал, что таким он не будет никогда. Будто ангелы небесные еще в материнской утробе сохранили ему память об утраченном рае. И эта память не давала ему покоя всю недолгую яркую жизнь. Эта память точила изнутри, выплескиваясь наружу удивительными стихами, и, наконец, разорвала сердце поэта. Губанов умер от сердечного приступа в полном одиночестве; никого не было рядом, чтобы вызвать врачей.
Господь! Спаси меня, помилуй!
Ну что я вам такого сделал?
Уходит из души полмира,
душа уходит в чье-то тело.
(«Полина»)
Он много всего себе напророчил, одними совпадениями это трудно объяснить. Например, на рисунке-калиграмме (автопортрет Губанова) есть такая строчка: «новая книга VitaNova». Именно в издательстве «Вита Нова» вышла его новая книга. Что это? Мистика или совпадение?
Нельзя не отметить также совпадение иного характера: в советское время поэзия Губанова не могла похвалиться массовостью, не известна она широкому читателю и сейчас. Раньше машинописные сборники кочевали по интеллигентским квартирам, стихи читали в прокуренных кухнях среди узкого круга единомышленников, но широкому советскому читателю Губанов, конечно, не был известен. Сейчас же не каждый любитель поэзии может себе позволить приобрести книгу «И пригласил слова на пир…». Даже на сайте издательства стоимость сборника составляет 3200 рублей. Издатели, собственно, на массовость и не претендуют. Тираж книги элитарный — 1100 экземпляров, пятьдесят из которых пронумерованы, и цена их — фантастическая для сборника поэзии: 13 200 рублей. А надо бы напечатать Губанова миллионным тиражом, разослать по всем библиотекам страны, в каждую школу, в самое дальнее село. Потому что так, как он воспевал Русь, не делал никто и никогда в отечественной поэзии. Лев Аннинский, написавший статью о губановской поэзии специально для вышедшего сборника, усиленно доказывает, что Губанов никогда не был религиозным поэтом. Мол, никакой «ангельской благости» поэт не вынес из «октябрятского детства». Пусть себе доказывает. Абсурдность этого утверждения становится видна сразу, как только погружаешься в мир губановского стиха.
И все. Ноябрь залускал
грустью,
и с неба снег загоношил.
Как будто Бог над тихой Русью
затачивал карандаши.
(«Поиск»)
8 сентября 2013 года
исполнилось тридцать лет со дня смерти
Дмитрий
Филиппов