Альманах (Москва)
Опубликовано в журнале Знамя, номер 11, 2013
Самиздат
— имя собственное
Actasamizdatica / Записки о самиздате.
Альманах. Пилотный выпуск. Составление: Е.Н.
Струкова, Б.И. Беленкин; Государственная публичная
историческая библиотека России; Международное историко-просветительское,
благотворительное и правозащитное общество «Мемориал» (Москва).
Перестав быть живой реальностью («эпоха, о которой идет речь почти во всех статьях альманаха, закончилась», по утверждениям его авторов, «в конце 1980-х»), самиздат немедленно превратился в исследовательскую проблему. Как о нем теперь говорить? — если делать это, разумеется, языком науки о культуре? Да, в конце концов, все ли самовольно изданное стоит считать самиздатом, и что из самовольно изданного достойно исследовательского внимания, а что нет? Как тут вообще проводятся границы?
Ответы на все эти вопросы, оказывается, совсем не так очевидны. Тем более что научный язык для говорения об этом предмете и сам, похоже, пребывает пока в состоянии активного становления. Исследователям бы, для начала, самим договориться между собой! А это непросто даже на стадии простого собирания материала: работа с самиздатом, как пишет один из авторов альманаха, Алексей Макаров, «его описание и принципы систематизации внутри архивного фонда находятся на стыке трех научных дисциплин: библиотековедения, архивного дела, музейного дела». И у каждой — своя терминология и свои правила. «Всякий раз, — признается исследователь, — работая с поступившим комплексом материалов, мы сталкиваемся с проблемой — как это назвать: собрание самиздата, коллекция самиздата или библиотека самиздата и, соответственно, как описывать, систематизировать, кого считать фондообразователем?»
Альманах, специально посвященный осмыслению самиздата как культурной практики и способов работы с ним, теперь, когда его эпоха закончилась, пилотныйвыпуск которого мы сегодня держим в руках, сам по себе — свидетельство важности темы. Уйдя, казалось бы, в прошлое (куда его вытеснил не только и даже не столько крах советской власти, сколько компьютерные технологии и электронные формы существования текстов), — сам-издат не перестал быть источником культурного беспокойства — хотя бы потому, что не особенно укладывается в рамки. Не сконструировали еще таких рамок, в которые бы он, своевольный, без сопротивления уложился. «Альтернативность, присущая самиздату, — справедливо замечают составители во введении к сборнику, — и сейчас не потеряла своей актуальности; востребован сегодня и «ментальный опыт» самиздата».
Основу пилотного выпуска «Записок о самиздате» составили материалы прошедшего в декабре 2010 года «круглого стола» «Эзотерический самиздат в СССР» и последова-вших за ним в сентябре 2011-го Первых Чертковских чтений*. Предмет осмысления мы застаем в этом выпуске альманаха в состоянии, так сказать, предтеоретическом — или, что еще вернее, в состоянии теоретической кристаллизации. Пока все происходящее — в основном в стадии описания и первичной систематизации. Принцип, по которому строится сборник, можно было бы охарактеризовать так: от теории — к материалу для нее. К ее, теории, живым и не вполне еще освоенным возможностям.
Теории как таковой — а также
осмыслению основ практики собирания и хранения самиздатской продукции —
посвящена первая часть альманаха, сдержанно озаглавленная «К постановке
проблемы». На самом деле здесь, скорее, — обзор целой совокупности связанных с
самиздатом исследовательских проблем. Эта часть открывается опять-таки весьма
сдержанной — «с точки зрения библиотекаря» — но чрезвычайно четкой,
принципиальной, можно сказать, программной статьей Елены Струковой «Самиздат
как памятник книжной культуры второй половины ХХ века». Вводя все его
разнообразие в обозримые берега, она, пожалуй, и держит на себе всю будущую
теоретическую конструкцию этого предметного поля. Здесь
представлены типы существующих определений сам-издата; намечены основные
проблемные узлы исследовательской работы с ним; предложены для него ясные
хронологиче-ские границы («от стенограммы речи Н. Хрущева на ХХ съезде КПСС до
стенограммы речи Б. Ельцина в октябре
В этой же части, в статье «“Рукописное” как “печатное”? “Печатное” как “рукописное”?» Борис Беленкин старается понять, какое место занимают «малотиражные издания в контексте современного культурного процесса». Заключительная, библиографическая часть сборника, собственно, представляет собой приложение к этому тексту: она целиком отдана под «Краткий аннотированный библиографический список малотиражных (менее 100 экземпляров) изданий, хранящихся в библиотеке Международного Мемориала (по жанрам)». И, наконец, от Алексея Макарова мы узнаем о том, какой неочевидный путь ведет «от личной коллекции самиздата к общественной библиотеке», какие подстерегают на нем «трудности границ и дефиниций».
Во второй же и последующих частях альманаха живет и дышит разнородный, еще едва схваченный классификациями, материал. В разделе «Детали» представлены срезы с разных участков самиздатской истории. Геннадий Кузовкин рассказывает о проблемах, связанных с научным изданием «Хроники текущих событий», и о новых, открывающихся сегодня, возможностях изучения самиздата вообще. Алексей Макаров вспоминает о преследованиях преподавателей йоги в советское время — и о том, какой пласт самиздатской литературы сопутствовал их деятельности: что они читали (и что у них изымали при обысках), как это распространялось среди заинтересованной читательской аудитории. Николай Поселягин представляет сюжет из истории борьбы за национальную независимость в прибалтийских республиках — историю русской версии латвийской газеты «Атмода», популярной на закате Советского Союза настолько, что ее тираж достигал немыслимых для самиздата размеров — 80 000 экземпляров. А Илья Кучанов анализирует материал и вовсе едва ли не экзотический, потому что — единичный и краткоживущий до эфемерности: рукописные комментарии на агитматериалах избирательных кампаний рубежа 1980—1990-х (по счастью, в Исторической библиотеке хранится целая их коллекция). Несмотря на очевидную свою историческую значимость, в поле внимания палеографов этот графический фольклор до сих пор не попадал: «научных исследований образцов подобного рода творчества на агитационных материалах, — замечает автор, — практически не существует». Кучанов придает им статус полноценного исторического источника и даже предлагает их классификацию.
Третья часть, «Сюжет», целиком отдана рассмотрению с разных сторон единственного частного случая: истории самиздатских сборников «Все о Цветаевой», сопутствовавших им цветаевских встреч и личного вклада в этот культурный пласт цветаеведа Льва Абрамовича Мнухина. (Интерес к поэзии и личности Марины Ивановны в те поры уже как таковой был легкой формой инакомыслия, и осмыслению именно этой его формы, по существу, и посвящена вся третья часть.) Кстати, тут в очередной раз возникает проблема проведения границ: считать ли эти, очень малотиражные, сборники (Мнухин с друзьями выпускал каждый из них в трех экземплярах!) — самиздатом? Формой инакомыслия они, несомненно, были, ибо имели задачей, как пишет автор вводной статьи к этому тематическому блоку Анна Комароми, «сохранение тех свидетельств и фактов биографии Цветаевой, которые в официальной печати доперестроечной эпохи освещались недостаточно или вовсе умалчивались». Однако репрессиям со стороны властей они не подвергались — да и Мнухин, строго говоря, «не был диссидентом в общепринятом значении этого слова»: «его деятельность имела корни в либеральных официальных течениях», «проблемами государственного устройства и прав человека в Советском Союзе, которые находились в центре внимания участников демократического движения», он не занимался. — В конце концов, Комароми признает за сборниками статус самиздатских: решающим аргументом в пользу этого становится форма их издания и распространения. А мы из помещенных здесь же воспоминаний Анастасии Кострюковой («Читать и слышать настоящую литературу») и фрагментов интервью самого Мнухина узнаем много интересного о, так сказать, культурной антропологии увлечения Цветаевой в позднесоветские десятилетия. Тема, на самом деле, совершенно достойная монографического исследования (так что скромный сборничек о самиздате вполне может быть рассмотрен как рассадник смысловых семян).
Четвертую часть — «Публикации» — занимают документы, еще ждущие своего во-влечения в исследовательский оборот. Их здесь два: «Некоторые соображения о помощи политзаключенным: Памятка» Ивана Ковалева (1979) и «Диссидентские воспоминания» Аси Лащивер, дающие любопытный материал к истории и культурной антропологии диссидентства (и здесь — еще одно смысловое семя, достойное проращивания).
Этот небольшой, но плотный сборник не ставит себе, казалось бы, никаких иных задач, кроме историографических и исследовательских. Однако он и сам по себе — нечто, если хорошо всмотреться, парадоксальное. На протяжении сотни снебольшим его страниц мы можем наблюдать, как прямо на наших глазах здесь происходит превращение — сгущение, затвердевание — того, что еще недавно (да, собственно, только что!) было жгуче-повседневной, волнующе-актуальной, а иной раз и опасной жизнью — в историю. В факт культурной памяти и предмет культурной рефлексии (настолько своеобразный, что некоторые авторы альманаха — например, Геннадий Кузовкин — даже пишут слово «Самиздат» с заглавной буквы, как если бы оно было именем собственным.А что, может, и вправду?..). Между нами и теми напечатанными под копирку, перефото-графированными, размноженными на гектографах и ксероксах, переписанными от руки, часто слепыми страничками, которые мы с жадностью читали по ночам и обсуждали на кухнях, — выстраивается и промеряется культурная дистанция. Выстраивается дистанция между нами и нами. Будем наблюдать.
_______________
* Чертковские чтения
проводятся в память Александра Дмитриевича Черткова (1789—1858) — известного
общественного деятеля, коллекционера и библиофила, создавшего в