Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 10, 2013
Об авторе | Михаил Чевега родился в 1978 году. Окончил Московский институт инженеров транспорта (МИИТ). После института и по настоящее время работает в сфере контейнерных перевозок. Женат. Два сына и дочь. Печатался в сетевом журнале «TextOnly». Выпустил три книги стихов — «Лялин переулок» (2008), «Тепло» (2012) и «Говорит Москва» (2012)». Живет в Москве.
попытка эпоса
1. в 73-й день месяца Дневных Лун года Пустых Дождей,
в связи с нехваткой героев в необходимой
сухопутной войне,
Мать Золотая Рыба даст указанье учёным:
воссоздать
славных мужей, о которых слагались песни
в морях и заливах.
по слюне из бутылки рома,
по брабантской манжете,
по запёкшейся на луидоре крови,
по отпечаткам, оставленным на штурвале,
через клич боевой, что хранят безумные чайки,
по отражениям, которыми полны реки.
2. через тридцать два года
войска Серединных Морей,
ведомые в бой капитанами Доконечной эпохи,
одержат восемь побед
но будут разбиты,
в главной битве при Пустошах.
среди причин
невероятного
немыслимого
пораженья
от уступающей горстки Степного фронта
назовут:
самоуверенность офицерства,
презренье к врагу,
несогласованность действий,
заигрыванье со смертью,
тупое желание рукопашной,
ревность к славе товарища,
наплевательство на приказы.
фелюки с трофеями,
баб и пьянство.
«С другой стороны,
пишет далёкий историк:
— Кто может знать, что те,
кого мы создали,
и были герои?
Может быть, то,
чего мы добились, было лишь внешнее сходство
с теми, чьих лиц мы и знать никогда не знали.
Ведь дух — основа поступка.
Кто был воспитателем духа
в рыбьем царстве, не знающем
разницы между мышью и мышью?»
3. земля горяча, как ни холодна вода.
в то же самое время, когда
на последнем лимане,
выступающем в море,
уже почти что в капкане
песочных рот,
собой прикрывая горе —
отход
убывающих
убегающих вод,
позабыв про живот и блядки,
держа боевые порядки,
стояли богатыри-ребятки
ведомые Черномором,
когда
все, кто остался, запели хором:
«Врагу не сдаётся наш…» —
вскипел за спиной Сиваш.
изгнание
тетивой звенел — не пропал, да моргнул не в тон —
как махнули батистом: попал, подмигнул не тем.
в тридесятой губернии принять деревянный трон,
чтоб затем
в коробчонке казённой трястись по полям и ржам
оттирать присохшую глину от каблука,
наблюдать, как закат наливает в залив пожар,
и река
паутиной летит далеко-далеко легко
через пашню и пустошь, озеро, поле, гать,
через рощу,
через ещё одно далеко
в гробец-торопец,
ларец-холодец
играть.
минтай
вот минтай искрится,
на нерест пошёл минтай.
сулико моя, далеко моя, уже близко моя,
отдай якоря, заводного пускай кальмара. водяного пугнём царя.
глубоко моя, нелегко моя,
но возьмём живого товара,
злата-серебра, янтаря.
захар
это, захар, моря.
нечто течёт слоями.
внизу — пескарь, салями,
медуза с водорослями,
да скелет вискаря.
это, захар, земля.
банка из-под сокровищ,
следы сирен, чудовищ,
гоголя-моголя,
отставного нудиста.
некуда торопиться,
пятница ты моя.
инесса
дорогому другу Максиму Лившицу
это, инесса, город, инесса, город такой, инесса,
я ходил по нему, был молод, инесса, молод ходил, повеса.
покупал на привозе вино я, инесса, цвета пореза,
и пятном маячил на море у волнореза.
здесь бывает инесса, холод, инесса, холод такой, инесса,
что охота пойти на пересыпь сразу выпить купить шартреза,
заглянуть в ноздреватые арки, инесса, под шум железа:
в запотевших окнах мелькают голые груди, кубики пресса.
но сейчас, инесса, тепло, нынче лето у нас, инесса,
облачка перьевые висят, словно вовсе они без веса,
улочки пылевые, ниточки бельевые,
почему же, инесса, мы до сих пор на «вы»? и
это, инесса, голод, инесса, голод такой, инесса,
ты чудачка, инесса, ты выглядишь как принцесса!
так пойдём на шум полонеза в кафе «У Каца»,
раз нет леса в одессе, инесса, на пляж влюбляться!
хочется карасей
абсолютно нечего делать. жена
собирается в магазин, как на премьеру в театр:
моет голову, надевает лучшее платье и босоножки.
— Жарко же! – говорю,
— Да нормально,
в машине кондей и в магазине кондей.
этим временем,
сыновья играют в названья рыб,
которые выучили за лето:
цаца,
лаврак,
цыпура,
зарган,
попчета,
сафрид,
чернокоп
камбала
— камбала, — мысленно повторяю,
камбала… хочется карасей.
ницца
Танюше
Поедем в Ниццу, милая, bonjour!
Там море по утрам шур-шур, шур-шур,
там бутики, там жёлтый абажур
горит в «Негреско».
Смотреть, как туча шкрябает о холм,
как баром на волне звенит паром,
как ржавчина вползает в хром,
и пахнет резко
платанами, духами от наяд,
(которые живут во чреве яхт,
нельзя смотреть на них, ибо их взгляд
как яд смертелен),
ещё лавандой, сыром и вином.
Я там приобрету лё баритон
как у француза, чей луи виттон
так неподделен.
Здесь, в общем, одно плохо, всюду — высь.
Где-то на выси, куда лень плестись,
Матисс чудил,
выдумывал свой танец.
Здесь Чехов жил.
Здесь Бунин волховал.
Здесь Маяковский море волновал.
Здесь и Шагал вполне себе шагал
как провансалец.
Когда-то здесь рябило от кокард,
теперь кто на Симье, кто на Кокад*,
а променад всё тот же, променад
лежит, искрится.
За фонарями плещет водоём.
Мы в Ницце, дорогая, вот даём!
Мы в ресторан на пляже забредём,
влюблённые, закатом насладиться…
Пусть в Ницце солнце за спину садится…
Не суть, родная. Главное — не в нём.
* Симье и Кокад — кладбища в Ницце. Кокад (Cimetiére russe de Caucade) — русское кладбище, здесь похоронены Георгий Адамович, Владимир Жемчужников (один из создателей Козьмы Пруткова), участники Белого движения, среди них — генерал Юденич.