(М.: ИД «Первое сентября»)
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2012
Два берега одной реки
И у коллективов редакций издательства “Первое сентября”, и у их “фанатов” по “градам и весям” России — радостное событие: с августа 2011 года, с 13-х номеров изданий, все они становятся из газет журналами.
“Вопрос на засыпку”: а в чем различие между такого рода периодическими изданиями и какие изменения связаны с этим долгожданным и вместе с тем закономерным “преображением”? Казалось бы, ответ элементарен, но подходящий я нашел лишь в “Словаре юного книголюба”, вышедшем в Москве в издательстве “Книга” в 1987 году (ответственный редактор и составитель — И.Я. Линкова)*:
“… газета — не просто чтение. В ней — пульс сегодняшнего дня. Газета первой должна поднять тревогу, если случилась беда… Газета — не бесстрастная сводка “того, что случилось”. Каждый день газета рождается заново, чтобы на основе реальных фактов сегодняшнего дня наметить четкие и ясные задачи на завтра”**.
“Журнал — коллективное творчество. Под одной обложкой каждый раз собираются десять, двадцать, тридцать авторов… ни одно печатное издание не имеет такого четкого адреса, как журнал”*** (выделено мной. — Ф.Н.).
И вот передо мной тринадцатые номера “новорожденных” журналов “Литература” и “Русский язык”. Они ставят перед собой разные задачи, и это декларировано уже в самих подзаголовках: “Литература” — “журнал (в прошлом — “газета”. — Ф.Н.) для учителей словесности”. “Русский язык” — методический журнал для учителей-словесников”. Как говорится, “найди различия”, и они определят специфику каждого. Будучи в течение шести лет постоянным читателем (и автором) обоих, я бы охарактеризовал первый как издание для профессионального роста желающих расти, а второе — как сборник материалов для конкретной помощи учителям-словесникам по вполне определенным разделам и темам (это не значит, что в первом совсем нет методики, а во втором — статей и публикаций для творческого роста. Речь — об определяющем профиль каждого).
Сходство же журналов в “четком адресе” каждого номера (и у того, и у другого они тематические, о чем говорят и обложка, и иллюстрации) и “коллективном творчестве” единомышленников, принципиальные позиции которых совпадают:
“На уроке главный — ученик… “Оценки” обязательно комментировать. Можно поставить “отлично” за самое маленькое “открытие”… обязательно непременно хвалить… И удивляться, восхищаться, негодовать вместе с ними” (“Литература”).
2) “Я считаю, что учитель должен создавать ситуацию успеха, чтобы все шли к нему на урок с радостью, без тоски и страха” (“Русский язык”).
3) “Преподаватель… всегда испытывает влияние своих учеников: преподавание — это эвристический процесс взаимного обучения” (“Литература”).
4) “Нет необучаемых учеников, нет плохих учеников, есть мы с вами, учителя, которые в силу разных причин не сумели обучить данного ученика. Нет одинаковых детей” (“Русский язык”).
И полемика с “вышестоящими инстанциями” — по схожим мотивам: “Нас загоняют назад, в пещеру. Из старших классов уходит сам учитель русского языка, а на смену ему является репетитор” (“Русский язык”).
“А я хочу быть собеседником мыслящих” (“Литература”).
Тринадцатый номер “Литературы” фактически открывается “крамольным” (с точки зрения “инстанций”) кредо Т. Ветровой: “Я бы вообще сделала интерес… главным приоритетом… А задачу учителя литературы обозначила бы как воспитание читателя. Азартного. Неутомимого. Не демагога, который манипулирует чужими цитатами. Тем более — не лицемера, принимающего “образованный” вид. А настоящего читателя — вначале, быть может, не слишком разборчивого, но обретающего — в книжных скитаниях — подлинное благородство… Прочитанные из-под палки великие страницы могут оставить после чтения один-единственный след: тяжелого воспоминания и облегчения, что эти муки позади… Первое, что я предлагаю: читать, не изучать… Провоцировать на спор. Задавать вопросы, которые не имеют решений” (“Читать интересно”).
“Уроки чтения” дают многие авторы и этого, и предшествующих номеров. Редактор издания С. Волков еще в четвертом номере газеты, стремящейся стать журналом, в своей “колонке”, красноречиво названной “Склонившись над Лесковым”, пишет: В книгах Лескова умирают русские богатыри, подвижники и чудаки, не находят одной-единственной верной дороги странники и скитальцы, спиваются мастера и умельцы”, и в том же номере в “Интервью у классной доски” писатель Е. Попов убеждает: “Лесков… гораздо глубже, чем Толстой и Достоевский, знал народную жизнь. Лесков видел то, что другие не видели” (Не согласны? Спорьте! — как бы приглашает активного читателя интервьюер Е. Попова — шеф-редактор “Литературы” С. Дмитренко).
Здесь все ясно: Лесков незаслуженно низвергнут в писатели “второго ряда”, и, как до этого Д.С. Лихачев, Волков и Попов восстанавливают справедливость. Но вот к сопоставлению Онегина и Печорина после Белинского не раз возвращаются современные исследователи. А постоянный автор “Литературы” Ю. Халфин оригинален (хоть и с ним согласится не каждый): “При слове “Онегин” возникает образ северной реки, несущей холодные воды к Ледовитому океану. В звучании имен чудятся “снег” и “нега”. Герой мчится в санях по заснеженному городу. “Морозной пылью серебрится его бобровый воротник”… слово “Печорин” имеет корнем “пещеру”, “печь”, ассоциируется с внутренним огнем. Звучание не светлое, как “Онега”. Печорин скорее черен… Герой (Онегин. — Ф.Н.) существует без отчества, без отечества, без памяти о предках. У него нет никого” (“Снежный Демон”, № 1 — одна из немногих статей, “интегрированных” с “Русским языком”). А в конце 13-го номера дважды выступающий в нем (и часто — до этого) Мстислав Шутан (автор основательной статьи “Читаем роман Д. Сэлинджера “Над пропастью во ржи”) позволяет себе еще более неслыханную крамолу: предлагает своим ученикам сопоставить поэму В. Маяковского “Облако в штанах” с песней Ю. Шевчука “В бой!” и получает, например, такое: “Герои ввязываются в борьбу с обществом и самим мироустройством. Но за их внешней жестокостью, агрессивностью скрывается душевная теплота и ранимость, которая иногда прорывается наружу. Просто в окружении непонимающих людей им очень трудно”.
Сопоставление (произведений в целом или их героев) вообще “правит бал” в “Литературе”, и в 13-м номере — особенно. Так, Н. Свирина, сравнивая “обиды и фантазии литературных мальчишек” (так называется статья), Тома Сойера и Николеньки Иртеньева, вызывает желание перечитать произведения М. Твена и Л. Толстого, а Н. Ванюшева статьей “Иван Тургенев и Марсель Пиньоль” — прочесть ранее не читанное “Детство Марселя” (другие публикации номера намечают к прочтению “Дом, в котором…” М. Петросян, “35 кило надежды” А. Гавальды и обе книги О. Сакса).
Продолжают публиковаться самобытные исследования по теории и истории литературы под рубрикой “Спецпроект”, начатые печатанием в предыдущих номерах “Литературы”: “Литературные эпохи: предромантизм и романтизм” О. Смирновой и “Мы были дерзки, были дети…” Е. Абелюк.
Журнал на забывает своих постоянных авторов и тогда, когда они уходят из жизни: в рубрике “Книжная полка” помещает статью-рецензию Н. Богатыревой “Солнечный голос учителя” — своеобразный некролог Г.Н. Яковлеву, заставляющий вспомнить прежде опубликованные воспоминания о таких столпах педагогики, как В. Стоюнин и В. Острогорский (а в “Русском языке” — о М. Панове).
Целый ряд публикаций (“Каждый имеет право быть Карлсоном” И. Амосовой, “О детских книжках, театральных фишках и многом другом” Д. Салимзянова, “Литературная игра по книге Марка Твена “Приключения Тома Сойера” С. Дубиковой, “Мастерская по главам из повести Л. Кассиля “Кондуит и Швамбрания” Т. Ереминой) дают представление об оригинальных инициативах педагогов разных профилей.
Единственным упреком “Литературе” я бы поставил недоступность ряда рекомендаций и вопросов-заданий для учеников обычных массовых школ (большинство авторов — профессора, кандидаты наук или же преподаватели гимназий и лицеев). Например: “продолжить текст, соблюдая тот же стихотворный размер, придумать следующую строчку”; “описать свое режиссерское видение финала пьесы”; “составить партитуру чувств” для его (стихотворения) выразительного чтения; “нарисовать образ пространства в стихотворении…”; “придумать письмо или краткую дневниковую запись от имени героя…”; “найти в тексте анафору, повтор, антитезу, градацию… оксюморон… и объяснить их функцию”.
Впрочем, в журнале “Русский язык”, который гораздо ближе извечной мечте нетворческого учителя “принести на урок и дать один к одному”, даже в статьях учителей сельских школ встречается столь же “несъедобное”: “Написать эссе: “Какие новые грани личности М. Цветаевой открывает для нас произведение “Мой Пушкин” или “Какая перифраза в стихотворных строках С.А. Есенина понравилась вам больше всего: смогли бы вы посоревноваться с известным поэтом и придумать собственные перифразы для описания неба?”; да и термины, значение которых памятно не каждому словеснику: анаграмма, метаграмма, логогриф, приадъективное, эпифора, парцелляция, литота…
Правда, редакция “Русского языка” делает многое для разъяснения трудных терминов: им посвящаются целые тематические номера, на обложку которых выносятся фрагменты из книг А. Реформатского и Л. Крысина и иллюстрирующие их рисунки (“фразеологизмы”, “синонимы”, “антонимы”, “полисемия”, “омонимы”, “паронимы”, “метафоры”, “эвфемизмы”, “народная этимология”…). Цитируются (и рецензируются) книги о “новых русских словах” (наиболее интересные из них — “Об изменениях в языке в эпоху перемен” И. Левонтиной, “По-русски, правильно” О. Северской).
“Русскому языку” во многом труднее, чем “Литературе”. “Декретирован” сверху обязательный ЕГЭ по этому предмету (о характере экзамена по литературе еще не прекращены споры). Под его давлением “уходят на периферию” или вообще искажаются более актуальные задачи преподавания родного языка: повышение грамотности и органическая связь двух “родственников”: языка и литературы. И если такие опытные (и постоянные) авторы, как А. Нарушевич и Е. Юминова, из номера в номер дают примеры гибкого методического подхода к разнообразным темам, не злоупотребляя теорией и заинтересовывая нелегкими заданиями по исправлению неправильного, то иным не в каждой статье удается соблюсти чувство меры: не перегрузить излишней теорией, нужной разве что для ЕГЭ, и не забыть, что большинство постоянных читателей “Русского языка” работает отнюдь не в Царском Селе.
Кстати, о селе. Нельзя не приветствовать такие статьи, как “Кубанская хата” Н. Шматковой с ее абсолютно верной установкой: “Каждый ребенок должен знать и помнить свои корни, этническое своеобразие малой родины, в том числе и местные говоры”.
Не забывают в редакции “Русского языка” и о будущих “Платонах и быстрых разумом Невтонах”. Это им предназначены многочисленные “Ломоносовские турниры” Н.Шапиро, “Замысловатые задачи по русскому языку” Б. Нормана и “Учиться можно весело” Т. Сенюшкиной.
Стоит доброго слова и расширение диапазона журнала: приглашение к сотрудничеству родителей, публикация ученических исследований (например, “О лермонтовских мотивах в поэзии Мандельштама” одиннадцатиклассниц Натальи Колпаковой и Анны Бочаровой).
Тринадцатые номера журналов “Литература” и “Русский язык” вышли в последний месяц каникул и отпусков. Последующие неизбежно должны быть нацелены на “стандарты”: программные произведения литературы и конкретные темы орфографии и пунктуации. И, всячески приветствуя сближение “берегов”, я хотел бы, чтобы при этом не забывали о своеобразии “ландшафта” каждого из них: чтобы задания по русскому языку не “разымали как труп” великолепия литературных текстов, как это, к сожалению, не раз бывало “по пути” от газеты к журналу.
Феликс Нодель,
кандидат педагогических наук
* Словарь юного книголюба. Отв. ред. и сост. И.Я. Линкова. М.: Книга, 1987.
** Там же, с. 63.
*** Там же, сс. 81, 83.