Опубликовано в журнале Знамя, номер 9, 2010
Революции с любовью и без
Александр Панцов. Рассказы о Мао Цзэдуне. Книга первая. Любовь и революция, или Приемный сын Бодхисаттвы; Книга вторая. Революция без любви, или Бунт — дело правое! — Ростов-на-Дону: Феникс; Краснодар: Неоглори, 2009.
Интерес к жизнеописаниям коммунистических вождей в современной России трудно назвать массовым. Волна разоблачений проклятого прошлого схлынула к концу 90-х, оставив тему личных и политических тайн элиты мира социализма в утешение по преимуществу немолодым ботанам, все еще верящим, что история чему-то учит. Годы и усилия, потраченные на развенчание марксистско-ленинской теории и практики, принесли-таки плоды в виде идиосинкразии большинства читающих молодых людей к словам, начинающимся на “коммун”.
Некоторые перспективы излечения от этого недуга, чреватого общенациональным беспамятством, сулит обращение людей пишущих к китайской тематике. Мы, скифы и евроазиаты, вдруг обнаружили себя под прицелом бесчисленных глаз, донельзя раскосых и заинтересованных. Их обладатели щурятся на нас из-под красного коммунистического знамени уже не только с очень дальнего Востока, но и из соседнего офиса, прикидывая, сколько и чего мы будем стоить без их гаджетов, ширпотреба и политической поддержки. Зримое усиление ушедшего в отрыв восточного соседа способно сделать знаковые фигуры его новейшей истории весьма любопытными для россиян. Тем более если об этих фигурах повествуют люди сведущие.
Такие, например, как Александр Вадимович Панцов, ныне преподающий в США известный историк-китаевед. Несколько своих книг он посвятил самой масштабной личности Китая ХХ века — Мао Цзэдуну.
Последняя его работа — двухтомник “Рассказы о Мао Цзэдуне” — более беллетристична, чем прежние. Хотя уверенно назвать А. Панцова писателем позволяет стилистика и ряда предыдущих публикаций. В первую очередь это биографическое исследование “Мао Цзэдун”, изданное в 2007 году в серии ЖЗЛ*, — редкий пример удачного компромисса популярности и академической фундированности (безупречный научный аппарат опирается на впечатляющий список документов и материалов, в том числе из засекреченных до последнего времени китайских и российских архивов, насчитывающий более четырехсот позиций, не говоря о почти в два раза большем историографическом перечне). За год до “Рассказов” вышла другая подготовленная А. Панцовым книга, включающая “Автобиографию” Мао Цзэдуна и переводы его стихов.**
Аннотация и вводная статья к рецензируемому двухтомнику обещают читателю “детективные сюжеты” и “увлекательные детективные рассказы” — и не вполне безосновательно. Если, конечно, не придираться к жанровым квалификациям. Автор не ведет расследование в строгом смысле. Вопросы, которые он формулирует в начале повествования (“Но кто же был Мао на самом деле — враг или друг? Сталинский выдвиженец или ярый китайский националист? А может быть, и то и другое? Притворялся другом, когда было выгодно, а чуть что — предал и не оглянулся? А вдруг мы сами во всем виноваты?”), вряд ли позволяют раскрутить сыщицкую сагу, как и отследить перипетии разоблачения заведомого супостата*** . Формулировка вопросов больше похожа на обращение к привычному для массового сознания способу видения политических драм. Сам А. Панцов и в беллетристике остается ученым. Интригу у него плетет живая история.
* Панцов А. Мао Цзэдун. — М.: Молодая гвардия, 2007 (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 1051).
** Мао Цзэдун. Автобиография. Стихи / Сост., пред., ком., пер. А.В. Панцова. — М.: Издательский дом “Рубежи XXI века”, 2008 (Серия “Автобиография”). “Автобиография”, записанная со слов вождя китайских коммунистов американским журналистом Эдгаром Сноу в 1936 году, долгое время служила скорее популярным пропагандистским материалом для западных “левых” и обрела собственно научное значение во многом благодаря дополнениям и комментарию профессора Панцова. Переводы стихотворений Мао Цзэдуна принадлежат ему же.
*** Разоблачительные жизнеописания Мао Цзэдуна тоже предпринимались. См., напр.: Юн Чжан, Холлидей Д. Неизвестный Мао. — М.: Центрполиграф, 2007. См. справедливо разоблачительную рецензию В.Г. Бурова на эту книгу: Проблемы Дальнего Востока. 2008, № 2.
Для того, кто попытается честно исполнить роль биографа политического вождя, история неизбежно предстанет кружевом многоходовых стратегических и тактических комбинаций, калейдоскопической сменой позиций “свой — чужой”, смешением великого и ничтожного, страшного и смешного. В отличие от предпринимающих ретроспективные изыскания литераторов, автор “Рассказов” явно не в первую голову занят выбором выигрышных ракурсов и поворотов сюжета. Панцов-историк скрупулезно отслеживает настоящие концы, начала и узлы действительных событий. Беллетристические приемы для него — средство к тому, чтобы сделать найденную и пережитую историческую правду понятной и близкой возможно большему числу самых разных людей.
Судя по названиям первой и второй книг, прозрачно обозначившим антитезу (“Любовь и революция…” — “Революция без любви…”), суть трансформации личности своего героя автор видит в атрофии той особой способности, что и определяет человечность сапиенсов. Эта способность была живой — и были родные, учителя и друзья, чей уход ранил душу, женщины, разлуки и размолвки с которыми заставляли страдать. “С больничной койки мама звала сыновей. / Ее любовь не имела границ! / Я бесконечно терзаюсь муками совести: / Ведь я так и не высказал ей слова благодарности” — изливает сын боль утраты, понесенной в 1919 году. “В уголках твоих губ и в изгибе бровей / мне все видятся отблески гнева, / а в глазах твоих — капельки слез” — через пять лет муж молит о прощении любимую Ян Кайхуэй, мать его сыновей. Революции и войны, постоянное ожидание смертельного удара от своего и чужого, одиночество, царящее на пике абсолютной власти, выстуживают душу вернее поцелуев Снежной королевы. “Мощнейший вихрь и гром пугают мир, / На улицах везде знамена, флаги. / Но я спокойно вслушиваюсь в гром: / Народу нашему подумать есть о чем” — хладнокровно вещает Великий кормчий, не утративший тяги к стихотворству, в разгар “культурной революции” 60-х.
Но антитеза как литературная находка, позволяющая разделить книгу на два тома, не становится поводом для упрощения мощного и противоречивого характера. Далеко не вдруг своеволие и упрямство либерально-анархистски настроенного юного идеалиста оборачиваются параноидальной подозрительностью, страстью к интриге, безжалостной расчетливостью и наркотической тягой к всеобщему обожанию. И никакая пресыщенность властью и всемогуществом не дает полной невосприимчивости к боли. Из пореза все так же потечет кровь, а фантомная память об утраченном не раз обернется сердечной спазмой.
Мао Цзэдун у А. Панцова — порождение определенной культуры и конкретной эпохи. Юность будущего Великого кормчего, появившегося на свет в 1893 году, пришлась на последнее десятилетие правления маньчжурской династии Цин (маньчжуры захватили Китай в XVII веке). Поражения от западных держав и Японии, навязанные победителями унизительные договоры китайцы ставили в вину разложившейся иноплеменной знати. В начале ХХ столетия цинское правительство предприняло запоздалую попытку реформ, спешно модернизируя систему образования, армию и администрацию. Но это лишь способствовало организации тех общественных сил, которые похоронили монархию, совершив национальную Синьхайскую революцию 1911 года. С нее начался отсчет истории Китайской Республики, просуществовавшей на континенте до 1949 года и оставившей свой осколок на Тайване.
Описания социальных и культурных реалий, будораживших страну событий, история семьи будущего вождя и его юных лет показывают, какие впечатления формировали сознание героя “Рассказов”. Род Мао, обосновавшийся в уезде Сянтань южной провинции Хунань еще в XIV веке, со временем пришел в упадок, и отцу Цзэдуна, суровому и деспотичному Мао Ичану, лишь ценой тяжкого крестьянского труда и за счет некоторой “кулацкой” жилки удалось добиться известного достатка. Мао Цзэдун, как и многие представители его поколения, начал с зубрежки конфуцианских канонов в деревенской школе и продолжил образование в учебных заведениях нового для Китая типа. В поисках собственной стези он без конца их менял, не стесняясь вводить в расходы отца, с которым находился в весьма сложных отношениях, и в двадцатичетырехлетнем возрасте наконец окончил педагогическое училище в городе Чанша, административном центре Хунани. Из рекомендованной “прогрессивными” наставниками западной переводной литературы (к языкам он проявил феноменальную неспособность) будущий вождь вынес в первую очередь идеи неизбежности кардинальных перемен и этического релятивизма (“не всегда убийство плохое дело…”). Идейный дрейф к радикальным рецептам переустройства общества был характерен едва ли не для большинства образованных молодых китайцев в то время: их пугающе жизнерадостную готовность к террору как скорому средству достижения политических целей — медлить нельзя! — отмечали общавшиеся с ними европейские интеллектуалы. К насилию подталкивала патриотов и ситуация в стране: бесконечные войны между генеральскими кликами, продолжавшийся гнет иностранцев.
В 1918 — 1919 годах Мао непродолжительное время проработал помощником библиотекаря в Пекинском университете, где свел знакомство с будущими соратниками по Компартии Китая. Но в период учебы он привык чувствовать себя лидером, создавая молодежные патриотические кружки и студенческие союзы. В столице же изъяснявшийся на невнятном диалекте провинциал не нашел себе достойного места в среде либеральной и радикальной элиты. Пришлось вернуться в Чанша, где он окунулся в пропагандистскую работу и журналистику. Приверженцем коммунистической доктрины, почерпнутой из немногочисленных переводов марксистских работ и общения с более эрудированными товарищами, Мао стал лишь в ноябре 1920-го. Придя к убеждению, что единственно правильным “измом”, призванным “приносить пользу не только одному человеку, но и другим людям”, является “интернациональный коммунизм”, или “социалистический космополитизм”, он принялся за создание в Чанша радикальных марксистских ячеек. Автор подчеркивает: к такой организационной активности первых китайских марксистов усиленно подталкивали спонсировавшие их эмиссары Коминтерна, хотя об этом очень не любили и не любят вспоминать вожди КПК и китайские историки.
В июле 1921-го Мао стал одним из двенадцати делегатов I съезда Компартии Китая, состоявшегося в Шанхае. В 20-е годы он — признанный лидер хунаньских коммунистов, но в КПК не на первых ролях, даже не всегда избирался в ЦК. Работал он и в структурах партии Гоминьдан, с которой тогда сотрудничали китайские коммунисты. Этот союз был разорван в 1927 году, когда началась вооруженная борьба двух партий — и восхождение Мао Цзэдуна к власти.
Его политическая судьба в первой книге очерчена скупо. Создание знаменитой коммунистической базы в горах Цзинган на границе Хунани и Цзянси в 1927 году; борьба с войсками Гоминьдана, лидером которого стал Чан Кайши, добившийся формального объединения страны; притеснения и унижения, которые Мао Цзэдуну, его родственникам и сторонникам пришлось вытерпеть в 1933 —1934 годах от ставленников Москвы в руководстве КПК, навязавших китайской Красной армии неудачную тактику позиционной войны в противовес партизанским методам Мао; “Великий поход” войск коммунистов из Центрального советского района на границе юго-восточной провинции Фуцзянь, закончившийся в конце 1935 года в северо-западной провинции Шэньси и принесший Мао фактическое главенство в партии — все это лишь элементы фона, на котором разворачивается личная жизнь героя и показаны судьбы его близких. Намеренно обходя подробности идеологических и политических процессов, автор фокусирует внимание читателя на ведущей для первой книги теме — “Любовь и революция”. Из семи включенных в нее рассказов два посвящены семье, детству и ранней юности Мао Цзэдуна, два — поиску им собственного пути, а три — главным в его жизни женщинам.
С “Зорюшкой” Ян Кайхуэй, которой он писал трогательные стихи, которая родила ему троих сыновей и была расстреляна гоминьдановцами в 1930 году за отказ отречься от мужа, был связан начальный период его борьбы. С Кайхуэй Мао расстался в 1927 году, отправившись организовывать вооруженные коммунистические отряды в китайской глубинке. Кочевая жизнь “полевого командира” уже через год свела его с отчаянной и дерзкой Хэ Цзычжэнь; она потеряла пятерых детей от Мао еще младенцами, сохранив только дочь, из ревности сама покинула мужа в 1937 году, до 1947 года жила в СССР, а с 1945 года и до самой кончины страдала психическим расстройством. Через тридцать с лишним лет после разрыва он вдруг захотел увидеться с Хэ Цзычжэнь. Свидание не доставило радости — она была не в себе, заговаривалась. С 1939 года Мао Цзэдун был женат на бывшей шанхайской актрисе Цзян Цин, тоже родившей ему дочь. В 60-х годах верная жена была допущена к участию в политике, а с началом “культурной революции” в 1966 году стала ее ведущим деятелем. В 70-е она была для Председателя уже одной из политических фигур, лидеров фракций, игра на противоречиях между которыми позволяла ему удерживать кормило власти. Менее чем через месяц после смерти Мао, в октябре 1976 года, Цзян Цин арестовали, и в начале 80-х как лидера знаменитой “банды четырех”, на которую была возложена главная вина за эксцессы “культурной революции”, приговорили к смертной казни, замененной пожизненным заключением. В 1991 году она покончила с собой.
Связывая себя узами брака с новой женой, Мао не заботился о формальном разводе с предыдущей. И ни об одной из них нельзя сказать, что любовь великого человека сделала ее счастливой.
Трагическая судьба ждала и многих родственников Мао Цзэдуна. В гражданской войне с Гоминьданом погибли оба родных брата и сводная сестра; в Корее убит старший сын Аньин, другой, Аньлун, скончался от болезни. Уцелевший сын Аньцин страдал психическим недугом. Мао не был равнодушен к потерям. Но жизнь в эпицентре бури оставляла все меньше места родным и близким в мыслях Председателя.
Вторая книга, “Революция без любви…”, прослеживает эволюцию личности Мао в роли политического вождя. Здесь тоже семь рассказов. Два о его контактах со Сталиным (в том числе тот, что посвящен “корейской авантюре”); по одному — об эволюции отношений с Хрущевым, “большом скачке” в 1958—1960 годах, “культурной революции”, загадке гибели формального заместителя Мао — Линь Бяо — в 1971-м, а также о последних годах жизни Кормчего.
Изложение начинается с 1949 года, когда КПК одержала победу в гражданской войне с Гоминьданом. Вопреки распространенному мнению, отношения нового Китая с Москвой тогда были далеки от гармонии. Автор, опирающийся на документы, долгое время бывшие секретными, показывает, что Сталин настороженно отнесся к появлению потенциального нового лидера коммунистического мира. Перетасовывать головку КПК, как в 20-е — начале 30-х годов, кремлевский вождь уже не мог. Но оставались другие методы давления на соседа. Мао Цзэдуну как воздух была нужна политическая и материальная поддержка Советского Союза. Сухо встреченный в Москве во время своего визита в декабре 1949 — феврале 1950 года, он неделями томился в ожидании встреч с “хозяином” и обсуждения насущных для него вопросов, был доведен до нервного срыва. И только сполна испытав положенные “младшему брату” унижения, получил Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи с СССР и заем на 300 миллионов долларов.
Но и Мао вел свою игру. Рассказ о пружинах, приведших к кровопролитной войне в Корее в 1950—1953 годах, без преувеличения остросюжетен. Сталин, подталкивая Северную Корею к конфликту, рассчитывал, что вмешательство в него США дискредитирует их, отложит третью мировую, даст социализму время укрепиться в Европе и “втянет Китай в борьбу за свободу Кореи”: “Америка должна надорваться в этой войне”. В согласии Китая на такую перспективу он не сомневался.
Однако кремлевский комбинатор едва не попал впросак. Мао тянул с конкретным ответом, заставляя его нервничать. Когда 1 октября 1950 года войска КНДР оказались накануне разгрома, Сталин направил Мао срочную телеграмму с просьбой о военной помощи — и получил отказ. А. Панцов цитирует секретнейшие шифротелеграммы разгневанного Сталина, в которых тот признавался Мао, что готов даже к мировой войне. Подергав “хозяина” за усы, Мао 5 октября вроде бы сдался, послав в Союз своих представителей — а 12 октября отказал вновь! Разъяренный кремлевский небожитель уже велел северокорейскому лидеру Ким Ир Сену выводить войска из Кореи, когда 13 октября Мао Цзэдун вдруг сообщил о согласии КНР предоставить необходимую помощь. Армия китайских “добровольцев” вошла в Корею. Мао заслужил благодарность Сталина — и показал тому, что с Пекином следует считаться. И вовлек свою страну в кровопролитнейший конфликт. Председателю он стоил сына, Китаю — сотен тысяч убитыми и ранеными. Выйти из войны кремлевский “хозяин” китайцам не дозволял — перемирие стало возможным только после его смерти.
Если Сталин дозировал материальную и техническую помощь Китаю, то правительство Хрущева резко ее увеличило, стремясь удержать Мао под своей опекой. Однако эти попытки имели обратный эффект. Мао Цзэдун все откровеннее оспаривал экономические и политические установки руководства КПСС. После византийской хватки Сталина разухабистый Хрущев, начисто лишенный дипломатического расчета, был для него откровенно слабым партнером. Описания встреч и переговоров Никиты Сергеевича с Мао Цзэдуном — одни из наиболее интересных для любителей исторического анекдота страниц книги. Мао мастерски ставил советского лидера в нелепое положение и с удовольствием эпатировал как московских руководителей, так и деятелей мирового комдвижения. Его знаменитые разглагольствования о желательности ядерной войны тоже оказались шуткой. Когда возмущенный глава итальянской компартии Пальмиро Тольятти поинтересовался у Мао, сколь же после такой войны останется итальянцев, тот спокойно ответил: “Нисколько. А почему вы считаете, что итальянцы так важны человечеству?”. В этом “диком и странном” юморе А. Панцов видит подражание Сталину. Мао брал реванш за унижения, которые терпел и от “хозяина”, и от всяческих “тольятти”, заправлявших в Коминтерне.
Советские руководители сами не раз допускали бестактности и нерасчетливые шаги, действительно оскорблявшие китайцев. Когда выходки Мао довели Хрущева до истерики, Москва попыталась поставить Председателя на место. Но было уже поздно. Прекращение помощи Китаю, отзыв из КНР в 1960 году тысяч советских специалистов, отказ от выполнения ряда прежних обязательств резко заморозили отношения двух стран, не дав Москве ни политических, ни экономических выгод. Причем эти “санкции” пришлись на тот момент, когда на Китай обрушился голод, усугубили страдания китайского народа — и остались в его памяти.
С конца 50-х годов Мао начал серию экономических и политических экспериментов. О том, как она разворачивалась, повествует рассказ “Большой скачок”: в погоне за призраком”. Мао попытался разработать новые принципы хозяйственного развития, отличные от сталинских. Критерий успеха он увидел в быстром наращивании абсолютных объемов производства. Экономическое невежество и слепота вождя — как и готовность соратников к осуществлению его фантазмов — поразительны. Уверенный в том, что “политика — командная сила”, а путь к коммунизму пролегает через непрерывные революционные кампании, Мао провогласил курс “больше, быстрее, лучше, экономнее”. Подробно, приводя свидетельства очевидцев, описывает А. Панцов энтузиазм борьбы против “четырех зол” — безумные погони за крысами, комарами, мухами и воробьями, сведение кооперативов в гигантские “народные коммуны”, насаждение “военной организации труда” и “военизации стиля работы”, строительство кустарных мини-домн, выплавлявших дрянное железо, колоссальную трату ресурсов в погоне за дутыми цифрами — и экономическую катастрофу, приведшую к голодной смерти от 20 до 30 миллионов человек. Нехотя согласившись на временное отступление, Мао искал виновников провала на стороне, жестоко пресекая любые попытки критики со стороны соратников. “Почитание личности может быть двух видов: одно почитание правильное — например, мы должны относиться с почтением, должны вечно относиться с почтением к Марксу, Энгельсу, Ленину, Сталину, ко всему правильному… Другой вид — это неправильное почитание, слепое почитание…” — поучал он подданных. Перспективы закрепления собственного “правильного” культа он видел в поиске “контрреволюционеров” внутри партии.
Рассказ “Зачем Мао понадобилась “культурная революция”” — самый пространный во второй книге. Чтобы КПК избежала капиталистического перерождения, Председатель решил совершить радикальную революцию в сфере культуры, разрушив традиционную систему ценностей. В 1966 году Мао развернул мощное движение, опирающееся на фанатично преданную ему учащуюся молодежь. Страна погрузилась в хаос. Были разгромлены органы власти и парторганизации, учреждения культуры, снова разрушена экономика, хунвэйбины (“красные охранники”) и цзаофани (“бунтари”) вступали в настоящие сражения с армейскими частями и рабочими отрядами. Через два года те же молодые революционеры были утихомирены с помощью армии и в массовом порядке отправлялись трудиться в деревню. Они сделали свое дело, разрушив старый мир. Основная тема рассказа — отношения Мао Цзэдуна с соратниками — это история провокаций, предательств, оговоров и инквизиторских издевательств. Председатель, избавившийся от соратников-критиканов и структур, на которые те опирались, а заодно проредив “гнилые” социальные слои, плохо воспринимавшие левую фразу, переделывал страну под себя: массы, поглощенные политическими кампаниями, впадают в восторженный транс при упоминании его имени, фракции и группы в партийном и государственном аппарате зависят от воли вождя, регулирующего противоречия между ними. Он нужен всем и держит пальцы на яремной вене каждого. И революция продолжается.
Самый “детективный” из рассказов второй книги — “Тайна “Проекта 571”” — история “измены” министра обороны Линь Бяо, которого сам Мао назначил своим преемником на посту Председателя ЦК КПК. Почти недееспособный Линь, страдавший от старых ран и подсевший на наркотики, пал жертвой интриг Цзян Цин, с которой конфликтовал, и собственной жены, которая так испугалась за судьбу мужа и свою, что всерьез замыслила заговор против вождя. “Тезисы проекта 571” — кодовое название планов покушения на Председателя, которые разрабатывали заговорщики. Публичные нападки Мао на Линя в сентябре 1971 года всполошили неудачливых инсургентов и побудили их бежать на лайнере министра, прихватив с собой его самого. Самолет разбился на территории Монголии. Здесь присутствуют и формальные признаки детектива: расследование, версии и даже описание трупов, вплоть до такой страшноватой подробности, как отрезанные головы Линь Бяо и его жены, направленные в Москву на экспертизу.
Бегство старого товарища подкосило Мао. Он резко сдал, хотя и прожил еще четыре с лишним года. Незадолго до смерти он коснеющим языком признавался соратникам, что не закончил два дела: не вернул Тайвань и не довел до конца “Великую культурную революцию”. Эти задачи он завещал преемникам, призвав их не страшиться “пути потрясений”.
Наследник большевиков-интернационалистов, он последовательно осуществлял “китаизацию” марксизма. Ниспровергатель традиций, он постоянно обращался к родной истории и легко цитировал древние и средневековые сочинения. В письме к Цзян Цин одну из таких цитат он применил к себе. “Твердое легко ломается, светлое легко пачкается; кто поет ▒янчунь байсюэ’ [древняя мелодия, которую очень трудно исполнить], тот легко может оказаться в одиночестве; большая слава вряд ли бывает заслуженной”. Что это? Жалоба на непосильную ношу? Обида на непонимание? Критический самоанализ — выше он сравнивает себя с обезьяной, ставшей царем в отсутствие тигра? Разыгрывание очередной роли? Этого мы уже не узнаем, констатирует А. Панцов.
Мао Цзэдун — личность слишком сложная, чтобы прояснить все его побуждения и тайны в одной популярной работе, даже написанной уникальным знатоком темы. Но то, что “Рассказы” открывают читателю малоизвестные, часто неожиданные грани истории и пробуждают интерес к ней, — совершенно определенно. Пусть этот интерес пока не будет массовым — пусть он будет.
Александр Юркевич