Опубликовано в журнале Знамя, номер 6, 2010
Беспамятство?..
Леонид Костюков. Великая страна. Мэгги. Романы. — М.: ОГИ, 2009.
“Мне интересно — что расскажет о себе и своей стране человек, который не помнит толком ни того, ни другого. Который не в состоянии отделить иллюзию от факта и воспоминание от мечты”, — так в романе Леонида Костюкова “Великая страна” редактор окружной газеты “Айлэнд ревью” объясняет главному врачу провинциального госпиталя на Багамах свой интерес к одной из его пациенток — молодой женщине, пострадавшей в аварии и с трудом приходящей в сознание.
Видавший виды американский газетчик уверен, что в рекламный стакан кока-колы на шестнадцатой миле хайвея врезалась на автомобиле вовсе не высветленная хирургическим путем мулатка — одна из тех, что пропали в течение последнего года в штатах Айова, Огайо или Айдахо. (“Английский у нее не заторможенный, а просто неродной… И костюм из русского магазина возле аэропорта… По словам старшей сестры, она пытается заначить одноразовую посуду”.) “Мне, — втолковывает он окружающим, — нужна эта девчонка не для интимного секса. Я хочу сделать с ней несколько больших интервью”.
Мэгги (так зовут героиню обоих вошедших в книгу романов) рассказывает пришедшим к ней в палату о стране такой большой, “…что никто еще не проехал ее из конца в конец, а те, кто проехал, уже одним этим вошли в ее историю и дали окраинам свои имена… В середине ее нет ничего, одни мили. По ее великим рекам идет лес, а навстречу ему, против течения, прется на нерест лосось. Он продирается прямо сквозь лес, застревая в дуплах, напарываясь на острые сучья, обдирая чешую о шершавую кору. И тогда даже с берега видно, какая розовая вода”. Хотя глава почему-то названа “Мэгги вспоминает Россию”, героиня не в силах ответить, о какой именно стране ведет речь. Вполне может быть — об Америке, возможно — о чем-то еще, далеком от нас…
О самой себе Мэгги не может ничего вспомнить. После безрезультатных попыток еще сильнее напрячь память она пускается в бега. Редактор, главврач и хирург частной клиники (той, где незадолго до аварии ей — ради статистики для диссертации — оперативным путем изменили пол) с трудом и при помощи полиции настигают беглянку. “Вы хотите сказать, — отвечает она им, — что я Давид Гуренко из России…, которого вы подравняли тут и тут, как лиса медвежат. Я благодарна вам за эти сведения, они возбуждают мою память. Дело в том, однако, что я сама в этом не уверена”.
Выпутаться из цепких полицейских лап не так-то просто, и ей предстоит сотрудничество с американской разведкой по расшифровке загадочной русской души. Работа над отчетом “Русский менталитет” начинается с исследования, почему фермеры Хромов и Хабибулин, вырастившие и собравшие хороший урожай редиса, все сгноили и выкинули. И еще с выяснения, почему выражение “по кайфу” вовсе не означает приглашения в Хайфу, а словосочетание “попробуй, блин” никак не связано с Масленицей…
Пересечь Америку с востока на запад как можно медленнее, месяца за два или четыре, — таково еще одно поручение ФБР. В пригороде Нью-Йорка Мэгги встречает пожилую супружескую пару, возвращающуюся из поездки в Грецию, Румынию и Россию. И женщину средних лет Беллу Самойловну, мать Давида Гуренко и, следовательно, свою собственную… Которая проверяет шрамы на теле Мэгги, называет ее дочерью, но не может вспомнить, сколько у нее детей и была ли среди них дочь.
“Учитывая, что вы хвораете, скорее всего, это вам привиделось”, — говорит Мэгги служащий отеля, которому она рассказала о появлении матери.
“А что, если и ты мне привиделся?” — вопрошает она и слышит в ответ: “Я получаю восемь долларов в час, следовательно, я существую”.
Пережив множество приключений, Мэгги попадает в Новый Гренобль и оттуда в Москву, где вновь обращается в Давида Гуренко, чтобы не без коварной “помощи” двойного агента Кузнецова (в России он одновременно еще и Ковалев, в США — Смит) во втором романе опять сделаться Мэгги. И пройти через каскад новых испытаний — теперь уже специфически российских.
В Москве и захолустном Староуральске Мэгги обретается в теле Давида Гуренко. И не может отказать в помощи подруге его бывшей жены, измученной нищетой и отсутствием перспектив, — отдает несчастной все имеющиеся деньги. Та в ответ принимается расстегивать блузку, и Мэгги-Давид останавливает ее сухо и неодобрительно: “Что же это вы, Валентина, надо же как-то все же… Гордость, что ли…”.
“Уволенный в запас” Давид на том свете пребывает в женском облике. И шлет Мэгги электронные письма, обвиняя в жестокости, жалуясь на невозможность выпить кружку пива и заявляя, что ему все еще очень хочется жить…
Специфика российской жизни — и больничной, и милицейской, и гостиничной, и вокзальной, и охотничьей — показана Л. Костюковым ярко и подробно, с несомненным знанием деталей. Отечественная действительность в романе “Мэгги” выглядит несравненно более жесткой, чем заокеанская в “Великой стране”. Чего стоят одни только наши полковники, майоры, старшины!..
Книга от первой до последней строки читается взахлеб. Входящие в нее “метафизические хроники” выглядят остроумной пародией на шпионский детектив или фантастический триллер. Есть основания признать оба романа еще и едкой сатирой на американский образ жизни и пытающийся подражать ему современный российский.
Но главное напряжение романам придает озабоченность автора человеческой потерей памяти. она делает их беспредельно трагедийными, хотя Леонид Костюков вовсе не стремится ошеломить нас сенсацией (этим на первых страницах романа “Великая страна”, как мы помним, занят редактор “Айлэнд ревью”). Книга в этой связи читается как “горячий” документ сегодняшнего дня. Читатель осознает, что не только подопытные Мэгги или Давид Гуренко, но и все вокруг далеко не всегда “…в состоянии отделить иллюзию от факта и воспоминание от мечты”. И его начинает волновать, как непростительно мало знаем мы и помним о себе, своих близких и родной стране.
Если в этом сверхзадача книги, то автор с ней вполне справился.
Виктор Кузнецов