Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 5, 2010
Об авторе
| Александр Семенович Кушнер — лауреат премии “Поэт” (2005) и других литературных премий. Постоянный автор журнала “Знамя”. Предыдущая публикация у нас — № 4, 2009, подборка стихотворений “С той стороны стекла”.
Александр Кушнер
Продолжение молний
* * *
…И только повторенье
Грядущее сулит…
Как хорошо, что повторение
Сулит грядущее… Сули,
В обход угрюмого Евгения
Пошли мне те же корабли,
Придвинь его стихотворение,
Дай ту же музыку вдали.
Как хорошо, что возвращается
Весна, как прежняя точь-в-точь.
Как хорошо, что повторяется
Моя любовь из ночи в ночь:
Ко мне всё так же прижимается,
Нас словно склеил цепкий скотч.
Ни на минувшее проекции,
Ни обобщений нет для нас!
Оказывает нам протекции
Всё тот же дуб, всё тот же вяз.
И тот, кто был шесть раз в Венеции,
Туда в седьмой приедет раз…
* * *
Державинская флейта и труба!
За Пушкина в ответе фортепьяно.
Послала Баратынскому судьба
Орган — и гулкой музыкой органа
Он “Осень” пропитал свою. А Фет,
Наверное, скрипач — и подбородком
Придерживает скрипку столько лет
В стихе своём певучем и коротком.
Что ж Тютчеву дадим, виолончель?
Насчёт виолончели не уверен.
А Лермонтов, походную шинель
Сняв, голосу скорей, чем струнам, верен.
Достаточно. Остался контрабас.
Некрасову отдать его с поклоном?
Играй, оркестр! Ударника у нас
Нет. Вяземский, с его могильным стоном?
Классификация
Меланхолик, сангвиник, холерик, флегматик —
Так в шестнадцатом веке, в эпоху Монтеня,
Поделили людей, очень правильно, кстати,
Не учтя только отсветов и светотени,
Вспышки гнева, затмение или безумье,
Наважденье, влиянье побочных условий,
Непонятную грусть, например, в полнолунье,
И прилив к голове застоявшейся крови.
А ещё мне смешно, что приписан к планетам
Каждый тип, закреплён за созвездием прочно,
Только знает ли небо ночное об этом
Что-нибудь? А дневное не ведает точно.
Задыхаться, любить, возмутиться до дрожи,
Опечалиться, вспомнив обидную фразу…
Но одно я доподлинно знаю: не может
Быть поэтом флегматик, и не был ни разу.
* * *
Апрели, июни летят, сентябри, ноябри,
Я путаю, сколько мне: семьдесят два или три?
О, как же теченьем меня далеко унесло!
Когда-то загробным казалось такое число.
Дожить до весны и ещё раз увидеть сирень.
У тех, кто моложе, смотреть на меня, как на тень,
Есть все основанья, но прячут искусно они
Своё удивленье, Господь их спаси и храни!
От них я не скрою, что полон был жизни и сил,
Когда я под Трою с царями ахейскими плыл,
И к Тютчеву я поднимался на третий этаж
У церкви армянской, на Невском… — Вам столько не дашь!
Как вам сохранить удалось вашу бодрость? — вопрос
Мне задан, — а горечь, где горечь, а страх, а невроз?
— Да нет же, как спички от детских внимательных глаз,
Угрюмость свою убираю подальше от вас.
* * *
Дверца распахнута автомобиля,
Наполовину ты вылез уже,
Выставив ногу — и это усилий
Требует (все мы стыдимся в душе
Нашей неловкости), — если бы крылья!
Что за избитая фраза, клише!
А живописцу восторг беспричинный
Миг этот мог бы доставить, смотри
Сам, как похож ты на нож перочинный,
Наполовину застрявший внутри.
Женщина смотрится лучше мужчины,
Ей эту вылазку передари.
Сколько моментов таких, положений,
Чудных мгновений ты мог бы собрать!
Где тот волшебных подробностей гений,
Что сохранит, занесёт их в тетрадь,
Выставку локтя и чудо коленей,
Выгнутость торса, не даст им пропасть?
Шкатулка
Устройство чичиковской помнишь ли шкатулки?
Ложбинки, выемки её и закоулки,
Для перьев — лодочки, для мыльницы — дупло,
Какое множество вещиц в неё вошло,
Для бритв — особые перегородки были,
Мы чуть чернильницу с тобой не пропустили,
Была ж чернильница! Гнездо для сургучей.
И театральные билеты тоже в ней,
И похоронные — на память, и визитки.
Не с первой, может быть, так со второй попытки
Мы верхний подняли бы ящик, а под ним
Второй, с бумагами — за всем не уследим
И потаённого — для денег — не заметим.
А если б Чичиков за неприличным этим
Застал занятьем нас, то он бы, осерчав,
Призвал Петрушу нас побить — и был бы прав.
На этом кончить бы я мог стихотворенье,
Но радость Гоголя представил на мгновенье,
Как сцена, только что описанная мной,
Ему понравилась бы… Но за нас горой
Не встал бы: Чичикова можно, как шкатулку,
Вертеть, рассматривать, гулять по переулку
С ним, это лирика и есть, когда предмет
Твоим вниманием обласкан и согрет
И тайна жизни в нём блеснула, проступила.
Шкатулка Чичикова или щит Ахилла —
Какая разница? Да здравствует деталь,
Подробность, будничность, бессмыслица, печаль!
Памяти филолога
Изучая стихи, занимаясь ими,
Зная всё про пиррихии и спондеи,
Он глазами смотрел на них ледяными
И ценил в них не сумерки, а затеи,
Не задумчивость, а нарушенье правил
Или их соблюденье, не звёздный привкус,
Что налёт свой у нас на губах оставил,
А резон, интертекст и культурный дискурс.
Было в нём даже странное обаянье,
Как в ребёнке, нуждающемся в уходе.
Но мне всё объяснило его признанье
В равнодушии и нелюбви к природе —
Потому что искусство и есть природа,
Продолжение молний, побег жасмина,
Превращение в дерево, а не мода,
Не игра и при ней напускная мина.
* * *
Кто смеет молвить: до свиданья…
Ф. Тютчев
Карманный календарь
Под стать игральной карте:
Что нам сулит январь?
Что нам подкинут в марте?
Он предлагает жить
Весь год, доверясь году.
Его бы подложить
В игральную колоду!
О, как он глянцевит!
Счастливцев и страдальцев
Запутать норовит
И выскользнуть из пальцев.
Вот тайна под рукой —
И смысл её неведом,
И джокер никакой
С ним не сравнится в этом.
Иметь его в виду,
Носить его в кармане…
С кем свижусь, что найду,
Где буду — всё в тумане.
В Америке не так.
Там назначают встречи
Дней за сто, каждый шаг
Расписан и размечен.
Быть может, им видней.
Но наше оправданье —
В стихах про “бездну дней”
И слово “до свиданья”.
* * *
Летней ночью, августовской, поздней,
Предотъездной, сняв дверной крючок,
Сделал шаг — и блеск увидел звёздный,
И укол почувствовал, толчок.
Нет входных билетов, турникетов
В затаённый сад ночных светил,
Но они — не выдумка поэтов:
Фёдор прав, и точен Михаил!
И, назад вернувшись с этим знаньем,
вякнув тем же походя крючком,
Я как будто целым мирозданьем
Обзавёлся исподволь, тайком.