Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2010
Об авторе
| Алексей Арнольдович Пурин родился в 1955 году, поэт, эссеист, переводчик. Стихи переводились на английский, голландский, итальянский, немецкий, французский и др. Лауреат премии “Северная Пальмира” (1996, 2002). В “Знамени” публикуется с № 4 1997 года; предыдущая публикация — “Знамя”, № 10 за 2008 год. Живет в Санкт-Петербурге.
Алексей Пурин
Обмен
Послания
Чужестранцу
Хансу Боланду
Как с холста небесный взглянул Меняла —
так вино и стало виной:
чем заплатим мы за дугу канала,
за свеченье ночи хмельной?
За пустую римскую прю о Сыне?
За дородно-зримый, к стыду,
шорох речи?.. Чую, влекут к осине
поцелуи в тёмном саду…
Но зачем Ты в наше сошёл болото,
где любой собою лишь пьян,
где терпима разве что позолота
(жаль, не мальчик я Иоанн),
где сребрянки звяканье райских арий
обрывает тщетную нить?..
Укажи-ка, Господи, на динарий,
чтоб я понял: нечем платить.
Книголюбу
Григорию Амелину
Там, наверху, где кончаются кроны, —
как лицемерье листвы, травести
хвои, внутри глинобитной короны
заросли книг начинают цвести.
И хлорофилл целлюлозных волокон
око слепит миллионами ватт,
а заливающий череп из окон
свет — основательно подслеповат…
Не потому ли так сладок и хмелен
мир, что обману подобен обмен:
снежной сиренью намелен Емелин
летней зимы тополиный дольмен?
Метафорический, взятый незнамо
где, алкоголь!.. Но придонней травы
помесь Ивановской башни с “Динамо”
в семиотической яшме Москвы.
Адресату в провинции
Кириллу Кобрину
Ремешок моста, словно из сексшопа
взятый, съехал на островок небритый…
Так и хочешь щёлкнуть курбетом — “оп-па!
ап-па!” — Волге, стыдно с Окою слитой.
Заводские трубы, что взвод служилых,
на музейных ню розовато-сонных
распустивший нюни, с Надымом в жилах,
распирают синьку небес кальсонных…
Нежный Нижний! Да: тем нежней, чем ниже.
Русский Лесбос, юз цветовода злого…
Но не так ли кожу чужую лижет
наш язык, как нежит и нижет слово?
Так… Скользи ж в межсапфие тихим сапом —
сиротой казанскою хлюпай, чтобы
бэби обе жадным достались лапам —
весь соблазн, и Азии и Европы!
И скажи кириллицей напоследок:
“От Амура хмурого до Онеги
я, имевший лексику так и эдак,
монумент чудовищнейший exegi”.
Земляку
Е.Б. Рейну
Разве свинка морская
рока емлет билет?
Нет, важнее — какая
книжка в данный момент
оказалась в кармане —
барахольная прель,
синтез кармы, и мании,
и спасенья: “Форель”,
“Новый Гуль” с киноленты ли,
“Сети”?.. Только — с тех пор
эти “Данхиллы”, “Кенты” и
драгоценный кагор,
ресторанно-шкатулочный
ужас, счастье и жуть
Аониды прогулочной,
подгулявшей чуть-чуть…
А точней — на скрещении
ста волшебных лучей
возникает сращение —
призрак лично-ничей,
голография рая —
я порю ерунду? —
эта долгоиграю-
щая Муза во льду.
Филологии
Пускай начетчица распишет
все переклички наших строк —
ей будет всё же невдомёк,
зачем узор роскошный вышит.
Услышит только тот, кто слышит:
там, в тонких путах, дышит Рок —
и рая слабый фитилёк
хмельным дыханием колышет.
Поэту
Не Зевс, а рой ворон клевать больную печень
на огонёк твой прилетит.
Сюжет извечен:
о высших доблестях заботится петит —
жужжа, зудя, шипя, захлебываясь в гуле
(блин, лебединый стан!)…
А мудрый Карамзин уже давно в Стамбуле,
и с ним беседует султан.
Собрату
Алексею Машевскому
Тобою вбитый крюк, бывало,
спасал над пропастью меня.
И Муза с нами ночевала
(пусть это — байка и фигня!).
Бог весть, зачем мы лезли в гору —
задор, ребяческая блажь?
Но наконец открылся взору
пейзаж невиданных пропаж.
Такая Шамбала, Гондвана,
Эдем, сплошное Фонтенбло…
Ан, от виденья, как ни странно,
на льдистой выси не тепло.
…Но я — про крюк. Тут вот что важно:
как, например, вернуть заём,
так, скажем, более отважно —
вбить крюк, не вешаясь на нём.
Оставить алчущим соблазна
лишь след — смелей, как ни верти,
чем стыть скелетом безобразным
к алмазам страшным на пути.
Лирнику
Александру Леонтьеву
Застя дурманом сознанье и дымом
чужеязычия выстелив слух,
только и можно представить любимым
и дружелюбным мiрок оплеух —
сумрак тосканский, обид тристиарий,
от часу к часу чернеющий свет…
Сердце, тебя ль несводящихся арий
убережет леденящий дуэт?
Чем черноморским качаниям хора,
пеннорожденьям порожних Камен
мог бы ответить я, кроме укора,
неравноценный лаская обмен?
Кифареду
Алексею Кирдянову
Тираноубийцы, в Эвклидовой клети
мы глаз оторвать от червивой земли
в саду не могли… Параллельные эти
скрещались, зрачки опаляя, вдали…
Когда бы, слепец, геометрии глупой
поверил, на злости и доблести ось
Тоску нанизал я… но, слитые лупой,
лучи прожигали бумагу насквозь.
Пусть зависть тому остается на долю,
кто держится маленькой правды дневной —
маршрута зерна — и ласкает неволю.
А мы погуляем по Волкову полю —
в обнимку, строфой неделимой одной.