Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2010
Дарья Маркова
Не цельности ради
О том, что сейчас мы переживаем расцвет критической мысли, сравнимый со случившимся в 60-х годах и XIX, и ХХ веков, узнала из предисловия составителя сборника “Новая русская критика” Романа Сенчина.
Увесистый комплимент, попавший и на обложку книги, отражает не реальное положение вещей, а в первую очередь особенность мировоззрения ее составителя. Внешне проза и критика Романа Сенчина друг другу как будто не соответствуют. Если свести это к донельзя упрощенному выражению, то как писатель он производит впечатление законченного пессимиста, как критик — безудержного оптимиста. Но это не разные ипостаси, это стороны одной медали, медали за упорство, с которым он как прозаик изображает бесконечную беспросветность будней и как критик внушает младшим соратникам уверенность в их собственных силах.
Потому что без уверенности не справиться с беспросветностью.
В мрачной прозе Романа Сенчина скрывается утверждение писательства как основы существования. В его критических статьях это явно обозначенная позиция: “Лучше писать о насекомых, чем становиться насекомым”. Эссе, откуда эта фраза, так и называлось — “Не стать насекомым” (2007). Речь в нем шла о неслучившемся литературном прорыве, который казался неизбежным за пару лет до того. Здесь тоже упоминаются “новые шестидесятники”, сейчас, в контексте публикации сборника “Новая русская критика”, хочется сказать, что надежды на прорыв Роман Сенчин перенес с самой литературы на критику.
Свою точку зрения на кардинальные изменения в литературе, связанные с приходом молодых, на новое (в том смысле, в каком это слово употребляется в словосочетаниях “новая русская критика”, “новый реализм”) я уже высказала в статье, которая и вошла в сборник. Как прежде я не возлагала каких-то особых надежд на “новую”, молодую литературу, так сейчас не связываю их с “новой” критикой.
Чудно┬, в очередной раз отрицая общность и принципиальную новизну творений молодых авторов, оказываться внутри этого мнимого единства. Его ощущение создается за счет выдвинутой на первый план дискуссии о новом реализме, которая таким образом получила дополнительный, ненужный, на мой взгляд, вес. В своей декларативности она как нельзя лучше подходит для того, чтобы так же декларативно представить новое поколение критиков, но, повторюсь, поколения-единства и нет.
Цельность издания под одной обложкой (о ценности — ниже) во многом ложна, так как сообщает некоторые дополнительные, а скорее излишние, смыслы, отсекая “излишние” тексты.
Недаром в результате возникает вполне закономерный вопрос: о ком-то еще, кроме себя, писателей своего возраста, эти “новые” пишут? Или получается такой “садок” — скорее детский, чем “судей”?
“Взрослые” работы появляются только во второй половине книги после статьи “Еще одно “Толкование путешествий”” Сергея Белякова, где предмет размышления и анализа — современный роман и писатели самых разных направлений и поколений. Пресловутый “новый реализм” только упоминается, вписываясь наконец в общий контекст. Попытки осмыслить означенное направление предпринимаются вроде бы и Алисой Ганиевой (“И скучно, и грустно”), Сергеем Чередниченко (“Три искушения “новых реалистов””), но по сути они замыкаются в рамках той же дискуссии.
Композиция сборника вольно или невольно намекает на циклотимию, мягкую форму маниакально-депрессивного психоза, в среде “новых” критиков. Намекает, но не дает ей реализоваться, что неминуемо случилось бы, будь статья Сергея Шаргунова ““Прогрессивная” литература конца и начала века” последней в книге. Открывалась-то она тоже Шаргуновым, его “Отрицанием траура” 2001 года. Статью 2008-го он завершил призывом к возвращению в самое начало двухтысячных, к тому “короткому и скандальному ренессансу, который загубило ужесточение политики”. Пони бегает по кругу. В сборнике, по счастью, круг разомкнут: книга завершается статьей Сергея Белякова “Правда, увиденная своими глазами”. Так что обе его работы, опубликованные здесь, оказываются для сборника структурно-образующими.
Теперь о ценности.
“Нулевые” годы действительно не дали эстетических и политических взрывов. Если использовать сравнение Романа Сенчина, обещания шестидесятых если и были, в чем я сомневаюсь, то не сбылись, — обернулись застоем, вялой малоподвижностью. Когда явно есть о чем писать и есть куда метать критические стрелы, этим легче заниматься.
Сейчас, с одной стороны, много вседозволенности и вседоступности, с другой — мало внешней энергии. Остается вперед и вверх (и вбок) на собственных батарейках, какими бы они ни были. Не подтвержденные и не подтвердившиеся литературной практикой декларации нового — попытка выдуть эту энергию, вытянуть ее, выдумать. Подмена не сработала, и ничего удивительного в этом нет.
В конце брежневского застоя, пишет в блоге Александр Архангельский, “назревала энергия раздраженного сопротивления — не только надоевшей власти, но и собственной перекосившейся судьбе”. В конце нулевых ничего не назревает, кроме поспевшего уже — продолжу цитировать блог — “полноприводного наплевательства”: “Думай не хочу. Но вот именно что не хочу”.
С этой точки зрения, публикация сборника молодых критиков — (сильный) шаг, поддерживающий тех, кто думать хочет. Он ценен не созданием “чувства локтя” и не эпитетом “новый”; для меня он залог не общности, но существования, не востребованности — личного интереса. Это вариант обратной связи, которой так не хватает, которую поддерживает Роман Сенчин в “Литературной России”; живой разговор, как тот, что обозначил составитель книги, как и тот, что ведется здесь и сейчас в рамках этой дискуссии.