Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2009
Об авторе | Георгий Кубатьян — поэт, переводчик, литературовед. Член СП Армении. Живет в Ереване.
Георгий Кубатьян
Запас иссякает
Грустные заметки
Благостная сказка про дружбу народов, а заодно и литератур отроду не вызывала восторгов, однако ж и перечить сказителям особо не торопились. И только когда сладкоречивые небылицы сменились ожесточенностью, рознью и кровавой враждой, только тогда всем и разом открылось: дружить народам как-то не с руки, да и незачем. Им довольно мира и добрососедства.
Ну а дружба литератур — это совсем уж из области мистики, нечто зыблющееся в эмпиреях и заведомо лишенное вкуса, запаха, въяве различимых очертаний. Попытка приземлить и заземлить эту невидаль отнюдь не безнадежна, просто моральные категории надо, поелику возможно, перевести в осязаемые, сугубо материальные. В итоге дружба литератур очевидно и плавно преобразится в литературные связи, которые — нравится нам это, нет ли — сильно зависят от политики. Потому что литература и политика неразрывны. К примеру, контакты русской литературы с армянской обозначились и стали заметны не раньше, чем империя присоединила к себе Восточную Армению (1828). На протяжении полутора веков эти контакты, неприметно переросшие в связи, постепенно ширились, ветвились, укоренялись и приняли, казалось бы, необратимый характер. Однако стоило лишь империи, теперь уже не Российской, а советской, развалиться, как армяно-русские литературные связи на глазах ослабли.
Ослабли? Боюсь, определение чересчур увертливое, щадящее, мягкое. На поверку же…
Судим и рядим, сокрушенно качаем головами, привыкаем, ан окончательного диагноза не ставим. Оптимистические вердикты выносить куда приятнее. На дворе, конечно, не мифическая старина, когда с горевестниками не миндальничали, но заклевать-то, пожалуй, заклюют. Очернитель, упадочник и далее по списку. Память о достославных временах еще жива. Сами же времена завершились, истекли. В те поры, с одной стороны, были горазды цеплять ярлыки, с другой — связи, вызывающие нынче ностальгическую печаль, и литературные, и культурные, и всякие иные, цвели и крепли. С ярлыками, слава Богу, покончили, но будто бы за компанию захирели вышеперечисленные связи. Любой, кого ни спроси, не прочь развивать их, а не получается. Казались нерушимыми, точно Союз ССР, оказались эфемерными, точно замки на песке. Так что вот он, окончательный вердикт: эпохе тесных литературных контактов на былом имперском пространстве настал конец. А коль скоро вердикт излишне всеохватен, извольте, су┬жу его, конкретизирую, вернусь к тому, с чего начал. Сегодня русско-армянские связи в литературе — на последнем издыхании.
Впрочем, если дошло до конкретики, хорошо бы разобраться. Литературные взаимодействия многообразны, но, дабы не увязнуть в частностях, ограничимся домодельной формулой: литературные связи суть связи, оставляющие в литературе четко распознаваемые следы. Стало быть, они сводятся к двум основным и магистральным — к переводу с языка на язык и к отзывам одной литературы, то есть ее творцов и критиков, о другой.
Переводы логично назвать прямой связью. Любой перевод, полный или сокращенный, точный или приблизительный, удачный или неудачный, любой перевод именно что напрямую связывает этих и тех: вводит или хотя бы пытается ввести произведение, созданное на некоем языке, в мир иного языка, мир иной литературы, более того — в иной мир. Отзывы же — туманные словеса и предметные разборы от короткой рецензии до пространной аналитической статьи — служат обратной связью.
Публичный отзыв свидетельствует о восприятии. Сигнал, отправленный издалека, дошел. И загвоздка лишь одна, не тотчас и не всегда тревожащая: понят ли сигнал и так ли понят, как это мыслилось? Отзывы на иноязычные произведения отражают, отчетливо, нет ли, две реальности, две литературы (и, шире, два социума) — ту, которая предстает в переводном тексте, и ту, которая выносит оценку.
Словом, связи литератур — это взаимный их интерес, воплощенный в переводах и суждениях друг о друге. Да или нет? Если да, то мрачный вывод о последнем издыхании никакая не гипербола, но чистая правда. Мне возразят, мол, в последнее десятилетие по-русски выходили книги армянских писателей, и, добавят, иные из них ты сам и переводил. Верно, выходили. Но почти все — благодаря личным усилиям или самих авторов, или последних энтузиастов. Или же в силу предприимчивости не шибко сведущих, зато сноровистых умельцев. (Одно из таких изданий я, не выдержав, отрецензировал в прошлогоднем октябрьском номере “Знамени”.) Редкие профессиональные, системные акции лишь убеждают меня в моей правоте, ведь исключения подтверждают правило.
Специальный акцент сделаю на системности. Переводы текущей прозы и поэзии носят явно случайный характер, а героические потуги “Дружбы народов” и “Литературной Армении” раз за разом упираются в неодолимую стену безденежья. Переводчикам, извините, надо жить, они же (мы) все больше не живут, а выживают. Оттого-то, возникни внезапно большой и серьезный заказ, я, к примеру, могу взяться за него при непременном условии: спонсор, автор или deus ex machinа оплатит мне работу. В кратком этом перечне нет издательства, равно как и журнала, потому что помянутый строкой выше бог из машины куда менее фантастичен, чем издательство, которое заплатит за перевод с армянского деньги, способные поддержать самое скудное существование. Коротко говоря, деньги, похожие на деньги…
Скверно. И все же то, что творится в области перевода, — полбеды. Подлинная беда — с откликами русской стороны на редкие армянские публикации. Где бишь они? Сгинули, ровно не бывало. Две-три газетно-журнальные крохотки по два-три абзаца — вот и весь урожай за десятилетие. Ровно не бывало, сказал я. Потому и сказал так, а не по-другому, что бывало. Для сравнения: лет около двадцати назад издали в Ереване библиографический справочник, обобщивший отзывы русских исследователей и критиков об армянской литературе. Тогда же, рецензируя его в “Дружбе народов”, я привел усеченный перечень видных и виднейших русских имен, хотя бы раз увлекшихся этой стихией, увлеченных ею, вовлеченных в нее. Вот он, укороченный сызнова: С. Аверинцев, Л. Аннинский, А. Бочаров, В. Гусев, И. Дедков, И. Золотусский, Вяч. Вс. Иванов, В. Кожинов, А. Латынина, Ст. Рассадин, И. Роднянская, А. Турков, К. Чуковский, В. Шкловский. И ведь я не называл поэтов и прозаиков от Ф. Абрамова до И. Эренбурга, писавших о своих армянских собратьях. Оспаривать мудрено: здесь представлены приверженцы чуть ли не всех направлений и стилей. Каждый из них обнаруживал у армянских писателей достоинства либо промахи, понятные в Иркутске и Вятке не хуже, нежели в Аштараке и Гюмри. Каждый извлекал из армянских книг общезначимые мотивы и вопросы. Никто не брался за “чужеземный” материал по соображениям, далеким от литературы, мол, надо, Федя, никуда не денешься, напиши-ка разок о младших братьях1 . Избави Боже, не хочу сказать, что такого рода критических изделий не было в природе. Было. Столько было, что до сих пор оскомина. Да я-то толкую про наполовину сокращенный свой реестр, а не про советский интернационализм. Ибо те, кто в этом перечне фигурирует, имели в виду что угодно, только не надоевшую до колик обязаловку. Не те люди, люби кого-то среди них или не люби. Составляя в оно время перечень, я сам был изумлен его, так сказать, уровнем.
И все это сгинуло, забылось и поросло быльем, иначе говоря, переведенные с армянского книги то ли не прочитываются, то ли не вызывают эмоций. Сигнал, отправленный издалека, не дошел? Если же паче чаяния дошел, это не потрудились отразить и зафиксировать.
И такая же — зеркальная — картинка наблюдается по другую сторону почти что прерванного диалога. Переводы с русского на армянский случайны, бессистемны, хаотичны. Выходили в разных издательствах разрозненные, никакой ведомственной логикой не упорядоченные книги классиков, старых и новых: Пушкина, Достоевского, Мандельштама, Пастернака, Цветаевой, Есенина, Солженицына. Завидный ряд, отметите вы про себя. Добавлю вслух, что и переводы, за вычетом Цветаевой и, пожалуй, Пушкина, квалифицированны, добротны, подчас отменно хороши. Назову также сборники Окуджавы и Высоцкого. Переводились эссе Бродского. Поэты более позднего призыва, боюсь ошибиться, по-армянски не встречались.
А нынешние прозаики? Мне припоминаются лишь три-четыре книги: небольшой сборник давних вещей Андрея Битова, чтимого в наших краях из-за незабвенных “Уроков Армении”; небольшой сборник Сергея Довлатова, появлению которого поспособствовали, думаю, фамилия и кровь автора; “Хороший Сталин” Виктора Ерофеева и “Козленок в молоке” Юрия Полякова. В 2006-м увидела свет книга “Современный русский рассказ”, добавляющая странности в странный этот пасьянс. Отсутствие в ней вступительной статьи либо какой-то преамбулы не позволяет уяснить цель и принципы составителей, кстати, не указанных. Посему перечислю, не мудрствуя лукаво, включенных в книгу писателей: Елена Долгопят, Владимир Коробов, Дмитрий Новиков, Марина Тарасова, Вера Чайковская, Галимьян Зинатуллин, Антон Уткин, Юрий Бондарев, Алексей Варламов. Я пошарил полчаса по “Журнальному залу”; три четверти рассказов — из “Дружбы народов”, один из “Нового мира”. Добавлю к этому, что в армянской периодике публиковались рассказы Андрея Платонова (к слову, “Котлован”, сколько я знаю, переведен и должен вскорости появиться) и Татьяны Толстой, “Москва — Петушки” Венедикта Ерофеева. Мало-мальски цельной мозаики из этих камушков, ясное дело, не сложить, и все-таки даром они не пропадут.
А вот об эхе, читательском эхе никто ничего не скажет. И вполне может статься, что помимо тех, кому чтение вменено служебными надобностями — редакторов и корректоров, — эти книги да журнальные публикации вообще не раскрывались. Отклики армянских критиков, прозаиков и поэтов на творчество русских коллег-современников? Увы, мне не попался на глаза ни один. Они, может, и были, поручиться не могу, но лишь единичные. Да и то вряд ли.
Что же получается? Доносятся с обеих сторон обособленные, разрозненные голоса, но диалога вся эта разноголосица точно не составляет. Если меня спросят, о каком диалоге речь, отвечу. Мне почему-то чудится, что взаимосвязи, налаженные за долгое время, подчас и за века, любыми двумя литературами, подобны диалогу. Некое явление (к примеру, деревенская проза) либо конкретное произведение — словно реплика, побуждающая собеседника к ответной реакции. Мне, понятно, возразят: отзыв-де публикуется на другом языке и обращен к другой аудитории, диалогом тут и не пахнет. Э нет, ежели такого рода реплики произносятся на обоих языках и регулярно, сам собою завязывается диалог, энергетически насыщенный и чреватый продолжением и развитием. И когда такой диалог и впрямь имеет место (то есть исследователи, критики, коллеги-писатели рассуждают о доподлинных литературных фактах, а не придумывают из головы какие-нибудь идеологически заданные фантомы вроде “Гомера XX века”), значит, интерес двух литератур именно и неподдельно взаимен.
Это всего лишь умозрение. Перейду к примеру. В середине 1960-х еще мало кому ведомая “Литературная Армения” печатает первую повесть Гранта Матевосяна. На нее большой рецензией откликается “Новый мир” (подчеркну, тогдашний “Новый мир”). И вышедшую через год-два московскую книгу прозаика русская критика встречает едва ли не россыпью статей и рецензий (история повторяется с каждой новой его повестью). Ну а Грант? Интервью, писательские заметки, статьи по случаю — редкая его публикация обходится без упоминания, всегда впопад и кстати, русских имен от Пушкина, Достоевского, Толстого до Шукшина, Распутина и Битова. Тот же Битов помещает в “Литературной газете” этюд о Матевосяне. Грант предваряет изданную по-армянски книгу Василия Белова замечательным емким словом. А присовокупим сюда схожие примеры с поэтами Паруйром Севаком, Амо Сагияном или Сильвой Капутикян и получим интенсивный межлитературный и притом истинно литературный диалог.
Уверен, аналогичные диалоги велись русской литературой с эстонцами, литовцами, грузинами; порукой тому широкий активный интерес к творчеству прозаиков и поэтов, имена которых и доныне в памяти. В памяти, но не на слуху. То-то и оно, тут и разница между тем, что было лет еще двадцать назад, и тем, что нынче. Московские и питерские журналы по-прежнему рецензируют американцев, англичан, французов, итальянцев и никогда — молдаван или белорусов (если это не С. Алексиевич, пишущая, впрочем, по-русски); украинцев и тех игнорируют.
Очень уместно, полагаю, процитировать здесь “Тоску по Армении” Юрия Карабчиевского: “Я подумал о странной закономерности, которая впоследствии оказалась предубеждением, от которого я, впрочем, и теперь не отказываюсь: что большая литература возможна только у большого народа. Буквально большого — по численности населения, ну и, конечно, по исторической роли <…> И, убежденный сторонник всяческого субъективизма и враг всяческой социальности, я вынужден признать и даже настаивать, что значительность художественного произведения тесно связана с общественной жизнью страны, с ее масштабом и широтой, с ее открытостью в общий мир, с тем местом, которое она занимает в общей судьбе человечества…”.
Предубеждение, напрямую высказанное Карабчиевским, объясняет многое. Приплюсуем к нему закон маятника; маятник искусственно придерживали на высоком замахе, теперь его резко занесло на противоположную высоту. Само же предубеждение, во-первых, имеет под собой почву, во-вторых, изжить его невероятно трудно. Знаю это по себе, поскольку — не собираюсь отнекиваться — продолжаю с оговорками разделять его. Но тех, кто наше предубеждение считает своим убеждением, опять отошлю к “Тоске по Армении”. Парадокса нет, ибо процитированный пассаж идет у Карабчиевского за пассажем, не менее памятным:
“Однажды мне позвонила приятельница из Киева и, минуя вопрос о здоровье детей, с ходу сказала так:
— Я должна тебе сообщить, что в нашей стране, в наше время живет великий писатель, и ты наверняка о нем даже не знаешь.
— Знаю, — ответил я, почти не задумавшись, и назвал ей имя.
Она разочарованно подтвердила. И хотя я тоже узнал недавно, а прочел и вовсе месяца два назад, но добавил с важностью:
— Как же, как же не знать! — И повторил окончательно и с удовольствием: — Знаю — ГРАНТ МАТЕВОСЯН!”
Не будем углубляться в дебри. Конкретную персоналию ничего не стоит опровергнуть и ниспровергнуть, и резоны, один убийственнее другого, конечно же, сыщутся. Но речь о другом. Уже налаженные связи, ничего, кроме пользы, не приносившие, глупо терять. А как их спасти, никто не знает. Ясно только, что дело, как и всегда, зависит от денег, верней, от их отсутствия. Так что на сакраментальные вопросы, как быть и что делать, ответить элементарно — найти money-money. Задачка посложней, нежели поверить алгеброй гармонию.
Задачка сложна, тем не менее верхи, то ли писательские, то ли чиновно-государственные, как и в советские времена, вдруг озаботились укреплением культурных, и литературных в частности, связей. И, как и в советские времена, немереные деньжищи полетели в трубу, на показуху. Сугубо советская традиция “литературного десанта” вновь из года в год усиливается, набирается мощи. Что ни осень — ох и благодатная в Армении пора, — в наши края завозят десяток-другой писателей. Их, естественно, тепло принимают, они, понятно, встречаются с читателями (которые, за редчайшим исключением, имен их и то не слыхали, куда уж там читать). Отчеты в местных газетах (имена частенько перевираются), всякие там интервью. Точка, баста. Пролетела неделька-другая — мероприятие забыто, с глаз долой, из сердца вон. И ни малейшего следа. Коли верна моя формула (литературные связи суть связи, оставляющие в литературе четко распознаваемые следы), то помянутые десанты никакого касательства к обсуждаемой теме не имеют.
Вот и в минувшем сентябре гостила у нас очередная делегация. Но тут я в качестве положительного примера приведу премьеру по пьесе Юрия Полякова “Левая грудь Афродиты”, сыгранную в присутствии автора нашим русским театром. Одного, по крайней мере, сегодняшнего писателя публика узнала не понаслышке, но по делам его. В остальном же все ни шатко, ни валко. Переводов не прибавляется, взаимных отзывов — о серьезных исследованиях или статьях и не заикаюсь, — их как не было, так и нет.
В сентябре в Ереване высадился писательский десант, а в октябре состоялся Форум переводчиков, писателей и издателей стран СНГ и Балтии. Прошел он под патронатом Министерства культуры Армении и ЮНЕСКО и при поддержке Межгосударственного фонда гуманитарного сотрудничества стран СНГ и под девизом “Перевод: язык и культура”. Был этот форум уже вторым по счету, посему вернемся в октябрь 2007-го.
Первый форум носил амбициозное, точнее, претенциозное название “Перевод как гравитационное поле взаимопроникновения культур”. Приехали приятные во всех отношениях люди из Москвы (аж из администрации президента), Киева, Таллинна, Риги. Ну и? Было много правильных речей. Ни одного конкретного дела за ними, сколько я разумею, не воспоследовало. Правда, на втором форуме козыряли недавним специальным номером казахского журнала “Мировая литература”, посвященным почти целиком армянской прозе и поэзии. Замысел его, с гордостью докладывали организаторы “знакового мероприятия”, возник на прошлогоднем нашем форуме. Нимало не принижая достойной всяческих похвал инициативы и работы казахских друзей, позволю себе каверзу: в эпоху почты и телефона, не говоря уж об Интернете, не стоило ради такого результата везти за тысячи километров десятки людей, больно низкий складывается кпд.
Вторая серия нового интеллектуального сериала (грядут и третья, и последующие, должно быть) ознаменовалась эффектным ходом организаторов. Учрежден Союз переводчиков стран СНГ и Балтии, призванный решительно переломить ситуацию с “взаимопроникновением” литератур. Обратите внимание, ключи к угрюмо затворенному Сезаму подбираются по старинке. Мера выбрана сугубо советская, то бишь административная. К энному количеству писательских союзов, в каждом из которых имеется переводческая секция, и к Союзу переводчиков России прямо-таки необходимо приплюсовать еще одну бюрократическую структуру. Те мышей не ловят, а эта… Лишь она нас и выведет из тупика.
Во втором форуме участвовало не меньше — скорее больше — полусотни гостей из России (не только из Москвы и Питера), Украины, Латвии, Белоруссии, Молдавии, Грузии, Казахстана и Таджикистана; само собой широко были представлены также хозяева. Неприлично считать купюры в чужом кармане, но помножьте-ка сами количество гостей на дорогие авиабилеты (до нас иначе как по небу не доберешься, разве что из Грузии), гостиницы, тоже недешевые, питание, банкет, экскурсии. Поневоле задумаешься: вот бы деньгами, потраченными ради галочки, поддержать отважно делающие реальное дело журналы, раньше всего “Дружбу народов”, издателей; дышащая на ладан “Литературная Армения” в нынешнем своем ежеквартальном режиме просуществовала бы на них лет этак двадцать пять — тридцать, а то и все сорок. Я не преувеличиваю. Номер этого дорогого мне журнала сегодня обходится в тысячу долларов, иными словами, всего-то четыре тысячи в год.
Между прочим, один из московских гостей, приняв меня за сотрудника “ЛитАрмении”, спросил, отчего редакция не указывает своего электронного адреса, несолидно как-то. Пришлось объяснить: у нее, редакции, нету возможности подключить единственный свой компьютер к Интернету… Не могу не добавить, что в декабре “Литературной Армении” стукнуло полвека. Выступая на форуме, редактор юбиляра Альберт Налбандян философически, без эмоций констатировал: всякий раз, когда его спрашивают, уверен ли он, что готовящийся номер журнала выйдет в свет, он отрицательно качает головой.
Это приняли как должное. Ну, не станет известного журнала, ну, жалко, конечно. Зато народился новый союз, ура!
Сказать бы напоследок утешительные слова, да не смогу.
Похоже, с эпохой взаимных переводов и откликов покончено. Покойница была хороша, хоть и не без изъянов. Отрасль индустрии, каковой стало в советские годы переводческое дело, работала на цифру, блюла план. Однако помимо давно забытой дряни на свет являлось и то, чего в обозримом будущем, увы, не дождаться. Странная штука, деньги никогда не бывают лишними, но ведь их отыскивали даже во времена похуже теперешних. А “Поэзия Армении” Брюсова (1916) — громадная антология, в которой участвовали почти все крупнейшие русские поэты, — та и вовсе вышла в разгар геноцида и мировой войны! Да, в те поры не было телевидения, куда наперебой вкладываются нынешние толстосумы, но не было и трескотни про старую дружбу, неувядаемые приоритеты и т. п. Итоги прискорбны. Все, что покамест остается, медленно течет, утекает, точно вода сквозь исхудалую запруду. Минет еще десяток лет, и запас иссякнет.
1 Попутно процитирую с усмешкой Александра Кушнера: “Уж если старшим братом называть / Кого-нибудь, то брата-армянина”.