Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2009
От автора | Родился я в 1984 году в городе Кимры Тверской области, работал журналистом и преподавателем. Печатался в журналах “Юность”, “Студенческий меридиан”, в альманахе “Истоки”, в “Литературной газете”. Член Союза журналистов России. Мой отец — В.В. Коркунов, упомянутый в предисловии Беллы Ахатовны, член Союза российских писателей с 2001 г., автор многих книг и статей по истории родного края. Много лет проработал в медицине. Более 20 лет возглавлял Клуб краеведов г. Кимры.
Владимир Коркунов
“Пароходик с петухами”
(О пребывании Осипа Мандельштама в Кимрах)
Мое знакомство с отцом и сыном Владимиром Ивановичем и Владимиром Владимировичем Коркуновыми началось случайно, но для меня многозначительно. Пребывание в больнице прибавляет пациенту опыта и пристального внимания к жизни. Во всяком случае, так было со мной некоторое время назад: мое художественное ощущение бытия, людей, их судеб, подчас горьких. Я нежно возлюбила санитарку Таню, как и многие ее подруги, проживающую в городе Кимры. Объясняла мне Таня, что мужикам работы в Кимрах недостает и приходится бабам преодолевать нелегкий путь в электричке до Боткинской больницы. Сама же Таня была очень добрая, пригожая, умно претерпевающая невзгоды своей юдоли. Таня постоянно, во время ночных дежурств, рассказывала мне о своем родном городе Кимры, когда-то в давние времена пышно знаменитом, богатом, славившемся своими ярмарками, особенно же, со времен Петра I, сапожным ремеслом. Говаривали, что нет этим мастерам равных. Был и стройный древний храм, посещаемый и высокими лицами и простыми прихожанами. Теперь на месте храма и дедовского кладбища — парк культуры и развязная танцплощадка.
Милая Таня была хорошо знакома с Владимиром Ивановичем Коркуновым, замечательным, скромным и нимало не тщеславным знатоком и исследователем родных мест и всего Тверского края. Так началась дружба моего сердца и образа Владимира Ивановича, с которым мы вступили в переписку и иногда говорили по телефону. Я стала неуверенно хлопотать о его членстве в Союзе писателей, надеясь, что эта условная почесть поддержит его уверенность в себе и его неустанных трудах. Мою просьбу удовлетворили. В моих печалях, посвященных городу Кимры и другим русским городам, до сих пор претерпевающим небрежение, да и просто разрушение, есть одна светлая мысль — о Владимире Ивановиче Коркунове (я заметила за ним и другой его собственный талант — его стихи), только надежда и спасение этой земли и всей земли, дарованной человечеству.
Я благодарю Володю Коркунова за сведения об Осипе Эмильевиче Мандельштаме и о Надежде Яковлевне Мандельштам. Любое сведение о трагическом сюжете их жизни для нас драгоценно.
Белла Ахмадулина
13 октября 2008 года
Известно, что поэт Осип Мандельштам в летние и осенние месяцы 1937 года находился в деревне Савелово, которая в 1934 году вошла в состав города Кимры1 . Между тем, во всех биографических очерках и монографиях о поэте эти два места называются разными, независимыми друг от друга географическими территориями. Так, на страницах книги воспоминаний вдовы поэта Надежды Мандельштам читаем: ““Рано что-то мы на дачу выехали в этом году”, — сказал О.М., укрывшись от московской полиции в Савелове, маленьком поселке на высоком берегу Волги, против Кимр”2 . Да и на допросе 17 мая 1938 года писатель скажет: “По окончании высылки летом 1937 г. я приехал в Москву, не зная того, что мне запрещено проживать в Москве. После этого я выехал в село Савелово…”3 И тем не менее, правильнее было бы говорить именно о Кимрах. Правда, интересно заметить, что жители деревни, которая давно стала крупным районом Кимр, подчас подчеркивают свою обособленность от самого города. Это привело к забавным путаницам: с экрана телевизора говорилось о несуществующем городе Савелове, а в соседней Дубне, на выезде из нее в направлении Кимр, до сих пор располагается табличка с указанием на несуществующий населенный пункт: “Савелово”.
Что же, историческая неточность исправлена. Сегодня можно прямо сказать, что Осип Мандельштам в 1937 году жил в Кимрах — в районе города под названием Савелово.
Сведений о жизни писателя в этих краях осталось не очень много. Все факты разрозненны, и хотя общую картину представить можно, по-прежнему зияют белые пятна. Итак, попробуем нарисовать эту “общую картину”.
Доподлинно известно, что 26 июня 1937 года Мандельштам уже был в Кимрах. На это указывает телеграмма, найденная в архиве поэта исследователем его творческого наследия Викторией Швейцер4 . Выбрали этот город Мандельштамы из-за того, что он находился в относительной близости от Москвы — на самой границе 101-километровой зоны, и железнодорожное сообщение между Москвой и Кимрами позволяло супругам нередко посещать столицу. “Савеловский период” жизни Надежда Яковлевна Мандельштам в своих воспоминаниях называла “дачным”, так как они “…не собирались пускать корней и жили как настоящие дачники. Это была временная стоянка — она понадобилась, чтобы отдохнуть и оглядеться”. Покинули Кимры Мандельштамы, вероятно, к ноябрю 1937 года. Этот вывод можно сделать опять же из упомянутых воспоминаний, где замечено: “Осенью стал вопрос о переезде из Савелова, и мы снова изучали карту Подмосковья. Лева (Лев Бруни. — В.К.) посоветовал Малый Ярославец… Осенью рано темнеет. Освещен в Малом Ярославце был только вокзал. Мы шли вверх по скользким от грязи улицам и по дороге не заметили ни одного фонаря, ни одного освещенного окна, ни одного прохожего”5 . Пробыв там до утра, они вернулись в Москву, а оттуда И. Бабель направил опального поэта в г. Калинин (ныне г. Тверь) к Н. Эрдману. И 17 ноября Мандельштамы уже были там6 .
Но не будем забегать вперед. Итак, в Савелове чета Мандельштамов снимала дачу. Впечатление от тех мест впоследствии Надежда Яковлевна оставит на страницах своей книги: “Лес там чахлый. На пристанционном базаре торговали ягодами, молоком и крупой, а мера была одна — стакан. Мы ходили в чайную на базарной площади и просматривали там газеты. Называлась чайная “Эхо инвалидов” — нас так развеселило это название, что я запомнила его на всю жизнь (на самом деле, название чайной: “Эхо” промартели инвалидов. — В.К.). Чайная освещалась коптящей керосиновой лампой, а дома мы жгли свечу, но О.М. при таком освещении читать не мог из-за глаз. <…> Да и книг мы с собой почти не взяли… <…>
Савелово — поселок с двумя или тремя улицами. Все дома в нем казались добротными — деревянные, со старинными наличниками и воротами. Чувствовалась близость Калязина, который в те дни затоплялся (это ошибка. Часть Калязина была затоплена позднее, в 1940 году, в связи с постройкой Угличского гидроузла. — В.К.). То и дело оттуда привозили отличные срубы, и нам тоже хотелось завести свою избу. Но как ее заведешь, когда нет денег на текущий день? Жители Савелова работали на заводе (Савеловский машиностроительный завод. — В.К.), а кормились рекой — рыбачили и из-под полы продавали рыбу. Обогревала их зимой тоже река — по ночам они баграми вылавливали сплавляемый с верховьев лес. Волга еще оставалась общей кормилицей, но сейчас уже навели порядок, и реки нас больше не кормят…
Мы предпочли остаться в Савелове — конечной станции Савеловской дороги, а не забираться в Кимры, облупленный городок на противоположном берегу, потому что переправа осложняла бы поездки в Москву (мост через Волгу был построен в Кимрах лишь в 1978 году. — В.К.). Железная дорога была как бы последней нитью, связывавшей нас с жизнью. “Селитесь в любой дыре, — посоветовала Г<алина> Мекк, испытавшая все, что у нас полагается, то есть лагерь и последующую “судимость”, — но не отрывайтесь от железной дороги: лишь бы слышать гудки… <…>
К нам в Савелове ходили женщины, предлагая срубы по самой дешевой цене, а мы облизывались, так аппетитно они расписывали стены, крепкие и желтые, как желток. <…> Быть может, в странах капитализма нашлись бы чудаки, которые бы собрали ссыльному поэту на мужицкий дом с коровой, но у нас это исключено”7 .
Просматривая газетные архивы и пытаясь найти какие-либо сведения о пребывании Мандельштама в Кимрах, я обнаружил следующее: в 1990 году в районной газете “За коммунистический труд” было опубликовано обращение к читателям с просьбой откликнуться тех, кто видел поэта в нашем городе или помнит, в каком доме он проживал. И нашелся один человек, Юрий Георгиевич Стогов, который, будучи еще девятилетним мальчишкой, встречал здесь Мандельштама. Он охотно поделился своими воспоминаниями. В виде небольшой заметки редакция их напечатала. Возможно, в чем-то память и подвела рассказчика, но в целом все выглядело довольно правдоподобно8 . Желая узнать как можно больше, я навестил кимрского старожила в апреле 2007 года. Вот что он мне рассказал.
О том, что Осип Мандельштам приехал в Кимры, его тетке сказала подруга-учительница; той, в свою очередь, об этом сообщил муж, некто Тулицын, тогда заведующий гороно. Жила родственница Стогова возле электростанции. Маленький Юра любил приходить к ней, тогда же он и видел там Мандельштама. Поэт со своими спутниками, женщиной (вероятно, Н.Я. Мандельштам. — В.К.) и мужчиной, останавливались в тенистом местечке возле электростанции и беседовали. В тридцати метрах от нее располагался домик бакенщика Фирсова, у которого спутники покупали рыбу и который перевозил их через реку на Савеловскую сторону города. Юрий Георгиевич набрался смелости и подошел к ним. Один из мужчин был грустным и задумчивым, — его тетка Юры и назвала Мандельштамом, другой же, напротив, балагурил. Засмотревшись на женщину, мальчик услышал реплику “балагура”: “Вот у Вас еще один поклонник появился”… По словам моего собеседника, Осип Мандельштам и его жена снимали на Савеловской стороне дом некоего Чусова — покрытый зеленой крышей. Дом располагался возле леса. К сожалению, найти его сегодня, а такие попытки предпринимались, не удалось…
Из Кимр Мандельштам нередко ездил в Москву. Столичные литераторы побаивались общаться с “опальным” поэтом, поэтому Осип Эмильевич бывал в основном лишь у знаменитого артиста Владимира Яхонтова и Лили (Еликониды Ефимовны) Поповой, его первой жены, к которой поэт испытывал особую симпатию; у Виктора и Василисы Шкловских, где чувствовал себя очень уютно, благо их квартира находилась неподалеку от Савеловского вокзала; у литературоведа Николая Харджиева, у художников Льва Бруни и Александра Осмеркина; архитектора Льва Наппельбаума и супругов Бернштейн9 . Побывали Мандельштамы и в Переделкине у Бориса Пастернака10 .
За время “дачного периода” 1937 года поэту также удалось на два дня выехать в Ленинград: оттуда в Савелово ему постоянно писал брат Евгений. Там произошли последние встречи Мандельштама с отцом, Эмилем Вениаминовичем, и с Анной Ахматовой…11
В Кимрах писателя навещали друзья — Наталья Штемпель, Евгения Лахути и другие12 .
За тот короткий срок, что Мандельштам пробыл на Кимрской земле, им было создано чуть больше десяти стихотворений. До нас дошли только три из них: “Пароходик с петухами…”, “На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь…” и “Стансы”.
Хотя, скажем, В. Швейцер к “Савеловскому” циклу относит также “С примесью ворона — голуби…” и “Черкешенку”. Второе стихотворение не сохранилось, нам известны лишь его название и рассказ Лили Поповой, который, вероятно, отчасти преобразовался в его сюжет. Речь шла о том, что горцы уговаривали деда продать им внучку за стадо овец. Дед отказывался, однако горцы все торговались и торговались. “Дедушка снова замотал головой, а я подумала: разве внучки продаются?” — так заканчивает свой рассказ Л. Попова13 . Стихотворение же “С примесью ворона — голуби…” было написано в Москве, когда они вместе с поэтом катались на машине по городу. Об этом Л. Попова сообщает в письме, датированном началом июня 1937 года, в Кимры же Мандельштамы перебрались, как известно, в конце этого же месяца14 .
Еще одно стихотворение, появившееся в период пребывания в Кимрах, условно называется “Канальское” — так его именовал сам автор. И было оно написано по заказу из столицы, от Союза писателей. Чтобы выполнить задание, Мандельштам посетил строящийся заключенными Беломоро-Балтийский канал. Стихотворение не содержало никаких политических подтекстов, о чем свидетельствовала вдова поэта, это было обычное пейзажное произведение. Спустя некоторое время Н.Я. Мандельштам вместе с А.А. Ахматовой сожгла его по причине видимой слабости15 .
Стоит также упомянуть, что существовало и еще одно стихотворение, которое, по словам Н. Штемпель, резко отличалось от других. В нем поэт отрицательно отзывался о смертной казни. Можно предположить, что имеются в виду строчки из “Пароходика с петухами”: “Только на крапивах пыльных — // Вот чего боюсь — // Не позволил бы в напильник // Шею выжать гусь”. Однако, если судить по общему контексту этого стихотворения, слишком заметных его отличий от других стихов того периода мы не найдем, оно ровно ложится с ними в один стилистический ряд. Следовательно, напрашивается вывод: произведение, о котором идет речь, до сих пор не найдено16 .
Всего же, по воспоминаниям Натальи Штемпель, приезжавшей к Мандельштаму в Кимры, “Савеловский” цикл включал в себя десять—одиннадцать стихотворений. Она посетила этот город в конце июля — начале августа 1937 года, через два месяца после того, как Мандельштамы покинули Воронеж. “Полночи мы с Осипом Эмильевичем бродили по лесу вдоль берега Волги. Надежда Яковлевна с нами не пошла. Осип Эмильевич рассказывал мне, как они жили эти два месяца после отъезда из Воронежа, прочитал все новые стихи. Мне кажется, их было десять или одиннадцать. Насколько я помню, это были небольшие (по количеству строк) стихи, лирические, любовные… Стихи пропали при последнем обыске и аресте. Надежда Яковлевна не знала их наизусть, как знала воронежские. Списков ни у кого не было…” — эти слова Натальи Штемпель приводит в своей статье В. Швейцер17 .
О большинстве тех стихотворений Надежда Яковлевна тогда не знала, и это вполне понятно — ведь они были посвящены другой женщине! “С примесью ворона — голуби…”, “На откосы, Волга, хлынь, Волга, хлынь…”, “Стансы”, “Черкешенка” — обращены к тогдашнему увлечению поэта Лиле Поповой, “эротические флюиды которой”, по словам Ральфа Дутли, “смешиваются в стихах “Савеловского” цикла с образом якобы “омоложенной” Москвы, которую вернувшийся из ссылки Мандельштам порывается любить”18 .
Между прочим, Надежда Яковлевна была не в восторге от “савеловских” стихотворений Мандельштама, когда увидела их впервые. Поэт не успел их доработать и отшлифовать, и она огорчалась, что такими несовершенными стихами будут заканчиваться собрания сочинений мужа. С другой стороны, она призналась Наталье Штемпель, что, прочтя их, впервые приревновала Мандельштама. Возможно, данный факт также добавил расстройства вдове поэта. “Лучше бы вы их не находили”, — в сердцах сказала она Штемпель19 .
Пейзажные зарисовки О.Э. Мандельштама позволяют узнать кимрские места. Находясь за 101-километровой зоной и скучая по Лиле Поповой, он пишет: “Против друга — за грехи, за грехи — // Берега стоят неровные, // И летают по верхам, по верхам // Ястреба тяжелокровные…”. Берега Волги, на которых стоит город Кимры, разной высоты, от этого, вероятно, и появляется образ “берега стоят неровные”. Ястреб же — привычная хищная птица наших краев…
* * *
“Ося, родной, далекий друг! Милый мой, нет слов для этого письма, которое ты, может, никогда не прочтешь. Я пишу его в пространство. Может, ты вернешься, а меня уже не будет. Тогда это будет последняя память.
Осюша — наша детская с тобою жизнь — какое это было счастье. Наши ссоры, наши перебранки, наши игры и наша любовь. Теперь я даже на небо не смотрю. Кому показать, если увижу тучу?
Ты помнишь, как мы притаскивали в наши бедные бродячие дома-кибитки наши нищенские пиры? Помнишь, как хорош хлеб, когда он достается чудом и когда его едят вдвоем? И последняя зима в Воронеже. Наша счастливая нищета и стихи. Я помню, мы шли из бани, купив не то яйца, не то сосиски. Ехал воз с сеном. Было холодно, и я мерзла в своей куртке (так ли нам предстоит мерзнуть: я знаю, как тебе холодно). И я запомнила этот день: я ясно до боли поняла, что эта зима, эти дни, эти беды — это лучшее и последнее счастье, которое выпало на нашу долю.
Каждая мысль о тебе. Каждая слеза и каждая улыбка — тебе. Я благословляю каждый день и каждый час нашей горькой жизни, мой друг, мой спутник, мой слепой поводырь…”20 .
Это строки из последнего письма Надежды Яковлевны Осипу Мандельштаму, датированного 22 октября 1938 года, которое поэту так и не суждено было прочесть…
1 За коммунистический труд, 1984. № 99, 18 августа.
Вот текст заметки “Полвека назад”:
“ВЦИК постановил: “Включить в черту города Кимры Кимрского района Московской области следующие селения поименованного района с сельскохозяйственными землями: Чернигово, Березниково и Конюхино — по левую сторону р. Волги; Старое и Новое Савелово, Шиково, Крастуново, выселки близ переправы, пристани и у шоссе, поселок при станции Савелово Северной железной дороги и земли специального назначения, занятые промышленными предприятиями с правой стороны”. “Собрание узаконений и распоряжений Рабоче-крестьянского правительства РСФСР” 20.08.1934 № 31, ст. 185, стр. 246”.
Вопрос о присоединении Савеловской стороны к Кимрам поднимался неоднократно. Первое упоминание об этом можно найти в протоколе заседания президиума Кимрского уисполкома от 09.03.1920 г.: “Распространить действие земельно-жилищного подотдела на районы: поселок Савелово и погост Иоанна Предтечи (ныне здесь находится горбольница № 1) и дачи в этом районе”. Позднее, в 1925 году, этот вопрос был затронут на страницах газеты “Кимрская жизнь” (№ 26 от 16.12.1925) Вот текст этой заметки: “С целью изучения вопроса по включению пос. Савелово с прилегающими к нему деревнями к черте г. Кимры создана комиссия из пяти человек под председательством члена УИКа Волкова. Комиссии поручено разрешить вопрос в течение двух недель”.
2 Мандельштам Н. Воспоминания // Юность, 1989. № 8. С. 26.
3 Нерлер П. “С гурьбой и гуртом”: Хроника последнего года жизни О.Э. Мандельштама. М., 1994. С. 19.
4 Швейцер В. Мандельштам после Воронежа // Вопросы литературы, 1990. № 4. С. 235.
Вот текст телеграммы:
“О.Э. Мандельштам — Л.Л. Поповой
<26 июня 1937 г., Савелово>
ДОРОГА ЛЕГКАЯ КОРОТКАЯ СЛУШАЛ ЩЕЛКУНЧИКА СМОТРЕЛ ВОЛГУ МОСКВУ БОЛЬШОЙ ПРИВЕТ ЯХОНТОВУ — МАНДЕЛЬШТАМ”.
5 Мандельштам Н. Указ. соч. С. 33.
6 Нерлер П. Указ. соч. С. 72.
7 Мандельштам Н. Указ. соч. С. 26, 28.
8 Ефремов П. Поиск продолжается // За коммунистический труд, 1991. 12 марта.
9 Дутли Р. Век мой, зверь мой. Осип Мандельштам: Биография. СПб., 2005. С. 334—335.
10 Мандельштам Н. Указ. соч. С. 28.
11 Там же. С. 30—31.
12 Штемпель Н.Е. Автобиография // Жизнь и творчество О.Э. Мандельштама. Воронеж, 1990. С. 534; Мандельштам Н. Указ. соч. С. 28—29.
13 Швейцер В. Указ. соч. С. 235—253.
14 Там же. С. 235.
15 Жизнь и творчество О.Э. Мандельштама. Воронеж, 1990. С. 228, 308. Из комментариев к стихотворениям О.Э. Мандельштама, подготовленных Н.Я. Мандельштам.
16 Дутли Р. Указ. соч. С. 335.
17 Швейцер В. Указ. соч. С. 237—238.
18 Дутли Р. Указ. соч. С. 336.
19 Швейцер В. Указ. соч. С. 238.
20 Нерлер П. Указ. соч. С. 32. Интересны события, произошедшие в день похорон Н.Я., о чем мне рассказала Белла Ахмадулина осенью 2008 года. Вот ее слова: “Был зимний день. Скромные ее приспешники шли, пели церковно. Горели свечки. Все прохожие смотрели на эту процессию. А когда опускали гроб в могилу, раздался гром огромной силы. Но не устрашающий, а благородный”.