Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 11, 2009
Об авторе | Всеволод Викторович Константинов родился в 1972 году в городе Перми. Окончил географический факультет МГУ, учился в Литинституте. Публиковался в “Юности”, альманахе “Кольцо А”, член редколлегии журнала “Алконостъ”. Сценарист, автор документальных фильмов. Список публикаций: “Знамя”, № 6 за 2002; “День и ночь”, № 1—2 за 2006; “Октябрь”, № 5 за 2006; “Новый Берег”, № 23 за 2009 год. Живет в Москве.
Всеволод Константинов
До снега
* * *
Темнеет дерево на поле,
Одно на холоде ночном,
Домой мне торопиться, что ли,
За убывающим теплом,
Когда стоит там путник этот,
Одетый в ветхую кору,
В непрочном оперенье веток
На пронизающем ветру,
Над почерневшими лесами,
Над дымом сонных деревень,
Ловя последними листами
Для всех уже прошедший день.
* * *
Зелёные немецкие кварталы,
В цветах сирени чайные веранды,
И ты, ещё счастливая, читала
Лирических поэтов варианты.
Любовь уже пришла, в прикосновеньях
Тепла искала и ответной дрожи,
Не находя в чужих стихотвореньях,
Таких, чтоб были на неё похожи.
Нет, может быть, у польского поэта
О паре нищих у двери церковной,
Что утоляли нежно до рассвета
Два голода — привычный и любовный.
Светлели ночи, проливались ливни
И первая машина утром рано
Бесшумно уезжала в сложный, длинный
Не путь, а вымысел сирени и тумана.
И тихо гасли между лип и клёнов
Мгновенья нищеты необходимой,
Где лишь тела — имущество влюблённых,
Где нет надёжней кровли, чем любимый.
Покачивалась лампочка в сиренях,
И тень твоя меняла очертанья:
То женщина с ребёнком на коленях,
То нищенка, что просит подаянья.
* * *
Построенные наспех бастионы
Работы грубой — мяли известняк,
Как простыни, сближаясь, две плиты
Материковых — Азия, Европа.
Остались скалы в складках дуговых
Окаменевшим криком; между рёбер
Пластов, прижатых тяжестью своей,
Родник сочится — чистая вода,
Прошедшая сквозь каменные норы,
Замшелые пещеры малахитов,
Озёра, где живут слепые крабы,
Передвигаясь в полной темноте…
Ладони леденеют от неё,
Её касаясь, губы что-то шепчут,
О чём, о ком — ты должен это знать,
Но причастись холодной этой влаги
Без клятв и оправданий — ты один
На брошенной границе континентов,
На тёмнохвойной родине своей.
До снега
Я выбегаю наугад
Под свежеиспечённый снег!
Владимир Авесов
1. Где я живу, сейчас я расскажу.
Три дома на пригорке, но соседи
Разъехались, и я один брожу
От дома к дому, есть ещё на свете
Село, недалеко, взойти на холм —
И вот оно. Там магазин, собаки,
Порой оттуда стадо с пастухом
Приходит, он идёт в одной рубахе
И в шапке меховой, поговорим,
О том, что лес пустой, грибов не стало,
Что заморозок будет, а за ним
Посыпет снег, что лета было мало —
Всего неделя выдалась, — потом
Пойдёт он дальше, щёлкая кнутом.
2. В селе нечасто я, мои прогулки
Всё больше по лесам да по лугам.
Вон вдалеке деревьев двух фигурки,
Обычно останавливаюсь там.
Они почти без листьев, а не грустно
Ни мне, ни им, подумаешь, беда —
Зима, морозы, небеса, до хруста
Натопленные, жарче, чем всегда.
Не смерть же, верно, если так красиво,
И жизнь ещё не заросла трудом.
Сухие зёрна, свежая крапива —
Как пусто, просто, ветрено кругом! —
Сидеть бы здесь, смотреть за облаками,
Когда б не мышьи норы под руками.
3. Отсюда я люблю глядеть на дом.
Мне нравится, что между нами поле.
Всё шло своим привычным чередом,
И вдруг я неожиданно на воле,
На воздухе надежды и беды,
На разрушаемой ветрами башне,
Так далеко, что и мои следы
За мною не пошли по мёрзлой пашне.
Без скорлупы же облако плывёт,
И вот мой дом покошенный на бровке —
Моя защита, косности оплот,
Теперь не больше спичечной коробки —
Скрывается за волнами холмов.
Какой-то дом, не лучший из домов.
4. Вернулся я — как осенью без дома
Скрипеть полами, двери запирать?
На месте всё, внутри второго тома
Сервантеса лежит моя тетрадь.
Наследная тоска Андалусии!
По южным странам хорошо брести,
Чтоб из ворот испанки голосили
И стаи львов встречались на пути.
От холода проснулся ночью я
Луны растущей утлая ладья
Над зубчатыми елями дрожала.
Её улыбка колкая светла,
Но много нужно внутреннего жара,
Чтоб передать хоть горсточку тепла.
5. Не зверь, не сумасшедший, а поэт,
Не бурый лист, крутящийся в овраге,
А тот, кто рано понял — гаснет свет,
И отхлебнул глоток чистейшей влаги
И захмелел, и молодость ушла
Без важных дел, без слов, сутуля плечи,
Осенней каплей по стеклу стекла,
Впитав пыльцу и пыль вагонной речи,
И землю увлажнила — что жалеть!
Вот яблоня в саду, её лишенья:
Её стегает ветер словно плеть,
Ни яблоню, ни сад мне не согреть,
Но есть слова, что просят выраженья,
Лишь выраженья, и не нужно петь.
6. Родник под горкой есть, не замерзает
Всю зиму в нём студёная вода.
Вокруг него в морозы вырастает
Чудесный замок с башнями из льда.
А он течёт, создав такое диво,
Серьёзен, как обычно, деловит.
Под арками сырыми торопливо
Струя его пластичная бежит.
Я трогаю её — ладонь немеет,
Но только после наступает боль,
Когда отнимешь руку — так умеет
Завладевать и властвовать тобой,
Что руку снова тянешь поневоле —
И боль, и избавление от боли.
7. Я можжевельник из лесу принёс,
Не знаю, приживётся ли — он рос
В тени, был защищён стволами елей
От ветра, от мороза, от метелей,
От прочих неожиданных вещей —
От солнца чрезмерного лучей,
Хоть солнца-то у нас везде немного,
И лес недалеко его родной,
Но тут другое всё: овраг, дорога,
Открытый склон и ветер продувной.
А там ему бы вскоре стало тесно
Тянуться сквозь еловый бурелом.
Где лучше — разве это нам известно,
Туда, где ждут, поэтому идём.
8. Сосед приехал, я пошёл к нему.
Перевернули бочки поливные,
Чтоб льдом не распороло, потому,
Что заморозки будут в выходные.
Он говорит, что думает съезжать.
Воруют, говорит, к тому же — годы:
Садить, копать картошку, продавать
Устал один, превратности погоды
Сносить уже не в силах… Много лет
Его я знаю, странный мой сосед —
Его здесь все считают бестолковым
И скаредным при этом — может быть.
Он ненормальный, это правда, словом,
С ним можно по душам поговорить.
9. К тому же мы живём в одном дому,
Точнее, дом когда-то был единым,
Потом его, не знаю почему,
Как булку разломили — может, с сыном
Хозяин не поладил, тот ушёл,
Забрав полдома вотчинного или
В двадцатые семейство разорили —
Был дом заметен, а топор тяжёл.
Кто б рассказал, на свете не найдёшь.
Остались две обрубленные крыши,
Как пара одинаковых калош
Татарских, но одна стоит повыше —
Соседская, вот мы и дружим с ним,
Ведь под одною всё же кровлей спим.
10. Горит огонь в печи, и наши лица
Его пещерным светом залило.
Пучок травы над головой кружится,
Расправив тени длинное крыло.
Как изменяется лицо соседа.
Как будто развязался узелок —
Разгладилось, и не найти в нём следа
Картофельных волнений и тревог.
И я боюсь, огонь его оплавит —
Почти прозрачен восковой покров.
И понял я: он, правда, дом оставит,
Своё он отработал, он готов
Идти по полю, не ища дороги
И глядя на шагающие ноги.
11. По звёздам возвращался я в свой дом
(Здесь по прямой шагов, наверно, двести).
Вот малый ковш, по ручке взгляд ведём —
Полярная звезда была на месте.
Налево я, на запад, пошагал —
Ведь солнце всходит над соседским домом.
Я, кажется, всё верно рассчитал,
А оказался в месте незнакомом.
Могучие деревья, их кора —
Изрезана как будто бы стихами.
Не разобрать! Дождаться бы утра.
Но я спешил. Ласкали по щеке
Большие листья, словно шёпот в храме
Шум моря раздавался вдалеке.
12. Наутро первый снег непропечённый
Улёгся наземь — неприютный сон,
Как чёрный чай с водой некипячёной
И белого будильника трезвон
В соседней комнате — не за тобою?
К кому же это всё обращено?!
Пока поймёшь! Пока над головою
Не побелеет шапка. Так оно
Приходит знанье, значит, — между делом.
Снег уравнял луга, поля, леса
В намеченном порядке чёрно-белом,
Но сохранили цвет свой небеса,
Преобладая, как душа над телом
И как над письменами голоса.