Опубликовано в журнале Знамя, номер 10, 2009
Русская поэзия обрела “религиозную почву”
Тимур Кибиров. Греко- и римско-кафолические песенки и потешки. — М.: Время (Поэтическая библиотека), 2009.
24 мая 1891 года Константин Леонтьев написал письмо Василию Розанову. Там есть некое поразительное место:
“Лет шесть тому назад Соловьев, почти тотчас же вслед за произнесением где-то трех речей в пользу Достоевского (где между прочим он возражал и мне, на мою критику пушкинской речи Достоевского, и утверждал, что Христианство Достоевского было настоящее, святоотеческое), написал мне письмо, в котором есть следующее, весьма злое место о том же самом Федоре Михайловиче: “Достоевский горячо верил в существование религии и нередко рассматривал ее в подзорную трубу, как отдаленный предмет, но стать на действительно религиозную почву никогда не умел”.
По-моему, это злая и печальная правда”.
Как литератор и священнослужитель я ответственно заявляю: эта “злая и печальная правда” относится отнюдь не только к Достоевскому, но практически ко всей вообще русской литературе — и к беллетристике, и к поэзии.
В некоторых случаях это “рассматривание в подзорную трубу” приводило к печальным результатам. Тут достаточно назвать имена того же Василия Розанова, Дмитрия Мережковского… (Я уже не говорю о Льве Толстом…)
Впрочем, кое-кто из русских литераторов не только глядел на религию, но даже и прислушивался к ней. Как помним, утонченный Александр Блок наслаждался пением “девушки из церковного хора”, этот прославленный поэт “из мрака смотрел и слушал, как белое платье пело в луче”…
Ну, а теперь о другом. Я хочу сделать некое признание, рассказать о важном событии, которое когда-то произошло в моей читательской судьбе.
Году эдак в девяностом принесли мне номер рижской газеты “Атмода”, там была опубликована поэма Тимура Кибирова “Послание Л.С. Рубинштейну”. Я был поражен необычайным талантом, мастерством, веселостью и одновременно серьезностью неизвестного мне молодого поэта. Многие строки из того “послания” я до сих пор наизусть помню. Например, как два “инородца” (автор и его адресат) плачут “над Россиею своей”:
и малиновою сливой,
розой черною в Аи,
и Фелицей горделивой,
толстой Катькою в крови,
и Каштанкою смешною,
Протазановой вдовой,
черной шалью роковою,
и процентщицей седой,
и набоковской ванессой,
мандельштамовской осой,
и висящей поэтессой
над Елабугой бухой!
Вот тогда, в девяностом, Кибиров стал моим любимым поэтом. Протекли годы, и они подтвердили правильность моего выбора. Вслед за Сталиным, который возвеличил Маяковского, я могу утверждать:
“Тимур Кибиров был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей постсоветской эпохи”.
Я помню, как Анна Ахматова говорила о Владиславе Ходасевиче:
— У него каждая следующая книга лучше предыдущей.
То же самое я могу сказать и о моем любимом поэте.
В финале одной из ранних своих поэм — в “Послании художнику Семену Файбисовичу” Кибиров сделал важное признание:
В общем-то нам ничего и не надо.
В общем-то нам ничего и не надо!
В общем-то нам ничего и не надо —
только бы, Господи, запечатлеть
свет этот мертвенный над автострадой,
куст бузины за оградой детсада,
трех алкашей над речною прохладой,
белый бюстгальтер, губную помаду
и победить таким образом Смерть!
Можно утверждать: в те времена он относился к поэзии как к чему-то такому, что может вполне заменить религию.
Нельзя сказать, что Кибиров вовсе не касался тем метафизических, в его сборниках и поэмах это так или иначе присутствует. Но в прежние годы он занимал все ту же, традиционную для русской литературы точку зрения — “рассматривал религию в подзорную трубу”.
Но настал 2006 год, и из печати вышла его книга “Кара-барас”. Стихотворение, давшее название сборнику, имеет подзаголовок — “опыт интерпретации классического текста”, каковым тут является “Мойдодыр” Корнея Чуковского. Несмотря на свойственную Кибирову пленительную иронию, данный опус свидетельствует о том, что автор отбросил “оптический прибор” и приблизился к религии вплотную.
20 мая нынешнего, 2009 года я присутствовал на презентации книги Кибирова (“Греко- и римско-кафолические песенки и потешки”), это было в клубе “Проект ОГИ”. И теперь я могу опять-таки ответственно заявить: ничего подобного новому сборнику в русской поэзии не было.
Вот первое стихотворение:
Их-то Господь — вон какой!
Он-то и впрямь настоящий герой!
Без страха и трепета в смертный бой
Ведёт за собой правоверных строй!
И меч полумесяцем над головой,
И конь его мчит стрелой!
А наш-то, наш-то — гляди, сынок —
А наш-то на ослике — цок да цок —
Навстречу смерти своей.
А у тех-то Господь — он вон какой!
Он-то и впрямь дарует покой,
Дарует-вкушает вечный покой
Среди свистопляски мирской!
На страсти-мордасти махнув рукой,
В позе лотоса он осенён тишиной,
Осиян пустотой святой.
А наш-то, наш-то — увы, сынок, —
А наш-то на ослике — цок да цок —
Навстречу смерти своей.
А у этих Господь — ого-го какой!
Он-то и впрямь владыка земной!
Сей мир, сей век, сей мозг головной
Давно под его пятой.
Вкруг трона его весёлой гурьбой
— Эван эвоэ! — пляшет род людской.
Быть может, и мы с тобой.
Но наш-то, наш-то — не плачь, сынок, —
Но наш-то на ослике — цок да цок —
Навстречу смерти своей.
На встречу со страшною смертью своей,
На встречу со смертью твоей и моей!
Не плачь, она от Него не уйдёт,
Никуда не спрятаться ей!
Это — блистательная апология Христианства, такие строки стоят многих схоластических рассуждений.
И еще одно стихотворение мне хочется привести целиком. Здесь речь идет о самом важном в Христианской религии — о “вочеловечении Бога”, о том, что Святые отцы называли “домостроительством нашего спасения”.
“Я не спорю, Боже, Ты свят, свят, свят,
Говорил Творцу человек, —
Только Ты-то бессмертен и всемогущ,
Прохлаждаешься вечно средь райских кущ,
Ну а мне, слабаку, в мой коротенький век,
Мне прямая дорога в ад!
Посмотрел бы я, Боженька, на Тебя
Будь я как Ты, а Ты будь как я!
Я бы тоже, конечно же, стал бы свят,
Ты бы тоже отправился в ад!”
Отвечал, подумав, Творец ему —
“Ты во многом, сыночек, прав.
Что ж, давай я стану такой как ты,
И пример покажу такой красоты,
И бессмертье, и мощь добровольно отдав<
И сойдя в могильную тьму,
Что, конечно, пример ты возьмёшь с меня!
Я ведь стал как ты, станешь ты как я
Только Слову поверь моему!
Станешь ты, Адам, как когда-то свят!
Взвоет в страхе бессильный ад!”
Но глядя на смертные муки Его
Отвечал Творцу человек —
“Не хочу Человеком я быть таким!
Я хочу быть лучше богом живых,
Покорившим сей мир, продлившим сей век
Всемогущим владыкой всего!
Насмотрелся я, боженька, на Тебя!
Я не буду как Ты, Ты не станешь как я!”
И пошёл человек от Креста назад,
А Спаситель сошёл во ад.
Следует вот еще что отметить. Кибиров в своей книге разоблачает два самых известных в русской литературе псевдорелигиозных произведения, одновременно отвечает и барину Тютчеву, и декаденту Блоку.
Всю тебя, земля родная,
В белом венчике из роз
Исходил, благословляя,
К сожаленью, не Христос.
Нет, Христос, конечно, тоже
Обходил и этот ад,
Но сумняшеся ничтоже,
Мы сказали: “Не формат!
Чересчур уж Он распят!
Чересчур уж в нищем виде,
Сын толпы и демагог!”
И вознесся медный идол.
Вот он, вот он, русский бог!
Он идет державным шагом,
Машет он кровавым флагом!
Запирайте етажи!
Он в шинелишке солдатской,
С физьономией дурацкой…
Не отец ли это лжи?
В семидесятых годах прошлого века в парижском журнале “Вестник Русского Студенческого Христианского Движения” была опубликована небольшая работа отца Павла Флоренского, посвященная поэме “Двенадцать”. Там убедительнейшим образом доказывается, что персонаж, появляющийся в “белом венчике из роз”, не Спаситель, а Антихрист. Кибиров статью Флоренского не читал и даже не подозревал о ее существовании, но ум и интуиция подсказали поэту тот же вывод, что сделал в свое время один из самых образованных богословов.
Ну, а теперь некоторые частности.
В сборнике есть лишь одно стихотворение, которое мне категорически не нравится, это — “Теодицея”, там главный герой Иван Карамазов.
В замечательных рождественских стихах “Вертеп” (Не хуже, чем у Пастернака и Бродского!) есть нечто, что меня смущает. Это повторяемая из строфы в строфу строчка:
“А ребеночек титьку сосал”.
Самое слово “титька”, когда речь идет о Приснодеве, неуместно.
И последнее замечание. Стихи “Рождественская песнь квартиранта” по сути своей эпикурейские и в контексте этого сборника выглядят странновато.
Но вообще книга выше всяких похвал, и теперь можно с уверенностью утверждать: русская поэзия обрела “религиозную почву”. С чем я и поздравляю, во-первых, автора “Песенок и потешек”, а во-вторых — всех, кто любит и ценит стихи.
Михаил Ардов (протоиерей)