Опубликовано в журнале Знамя, номер 7, 2008
Иосиф Гольдфаин
Основные направления в современном паралитературоведении
Под паралитературоведением мы понимаем интеллектуальную деятельность, которая сводится к поиску подтекста в самых разных литературных произведениях1 . При этом никакой аргументации, обосновывающей ту или иную трактовку текста, не приводится. Такого рода явления могут встречаться и в весьма серьезных работах, когда авторов начинает интересовать не то, что писатель написал, и не то, что писатель имел в виду или даже мог иметь в виду, а ассоциации, которые у них самих вызывает та или иная деталь в литературном произведении. В качестве простейшего и в то же время характерного примера можно привести “литературную нумерологию”. Ее основой служит простой принцип — встретив в литературном тексте число, вспомнить, где еще это число встречается.
Например, берется фраза из “Москва — Петушки” Вен. Ерофеева: “К тому времени, как я поселился, в моей комнате уже жило четверо, я стал у них пятым”2 . И в качестве комментария сообщается: ““4” — классическое для христианской мифологии число, связанное, прежде всего, с идеей креста и, соответственно, распятия”. Далее берется еще одна фраза оттуда же: “неделю назад меня скинули с бригадирства, а пять недель назад — назначили”. И в комментарии отмечается: “Веничка пробригадирствовал “символические” четыре недели”3 . Такие утверждения опровергнуть невозможно, но почему-то в другой книге в связи с частым упоминанием четвертого этажа в “Преступлении и наказании” ни про крест, ни про распятие ничего не говорится, но утверждается, что “число 4 имеет основополагающее значение. Есть 4 времени года, 4 направления, четырехклеточные стадии в эмбриональном развитии, четыре стадии человеческой жизни, 4 мира, 4 элемента…” и многое, многое другое4 . А еще один автор по поводу того же четвертого этажа пишет: “Эта четырехчленная вертикальная структура […] противопоставляется четырехчленной горизонтальной структуре (на все четыре стороны)”5 . При этом никак не объясняется, почему автору комментариев к книге Вен. Ерофеева число “4” указывает на крест, а автору комментариев к “Преступлению и наказанию” то же самое число “4” напоминает про “все четыре стороны”? А может быть, наоборот, можно утверждать, что бесшабашному Веничке больше соответствуют “все четыре стороны”? Сравнив эти комментарии, нетрудно прийти к выводу, что в них можно вставлять любые словосочетания, содержащие то или иное число.
Основным направлением в современном паралитературоведении можно считать своеобразный “постмодернизм”. Точно так же, как писатель-постмодернист всюду использует литературные заимствования и аллюзии, паралитературовед-постмодернист всюду их находит. Иногда умозаключения паралитературоведов-постмодернистов поражают своей смелостью. Например, один исследователь, изучив записные книжки А.Н. Толстого, пришел к выводу: “слово “хозяин”, да еще в контексте работы над “Хлебом”, прямо указывает на Сталина как на параллель Карабасу Барабасу”6 . Я лично уверен не только в том, что не склонный к опасным шуткам А.Н. Толстой не мог подразумевать под Карабасом Барабасом Сталина. Я уверен, что он сжег бы эти записные книжки, если бы он только заподозрил, что кто-то сможет так подумать.
Впрочем, подобные аргументы в данной сфере не действуют. Характерный пример: исходя из того, что знаменитое стихотворение М. Светлова “Гренада” и пушкинская “Черная шаль” написаны одинаковым стихотворным размером, один исследователь утверждает: “инкорпорировав в текст очевидные отсылки к Пушкину (например, анафору “С тех пор…”), Светлов вместе с ней позаимствовал и историю погибшей любви и сделал “Гренаду” реквиемом по мечте Льва Давидовича Троцкого”7 . В то же время другой исследователь вспомнил написанные тем же размером стихи с гомоэротическим подтекстом и увидел такой подтекст в светловской “Гренаде”8 . При этом, с точки зрения паралитературоведения нельзя утверждать, что эти исследователи противоречат друг другу, и, следовательно, хотя бы один из них неправ. Плюрализм есть плюрализм. Странно другое. Жестокость и последовательность борьбы с троцкизмом общеизвестна. За троцкизм сажали даже в послевоенные годы, через много лет после гибели Л.Д. Троцкого. Одно подозрение в троцкистской тенденции стихотворения привело бы весьма печальным последствиям для его автора. И если профессиональные борцы с троцкизмом не то что не увидели, а даже не заподозрили таких тенденций у М. Светлова, то, вроде бы, трудно усомниться в том, что их там не было.
Литературную нумерологию пародировать нетрудно. Можно надеяться, что это направление паралитературоведения должно в ближайшем будущем само себя изжить именно вследствие столь безбрежной “применительности”. Точно так же еще недавно было модным отыскивать в самых разных литературных текстах проявления “нетрадиционной сексуальной ориентации”. После того, как стало ясно, что при известном навыке такие проявления можно приписать любому писателю, интерес к подобным изысканиям постепенно угас. (Работа о подобных тенденциях в светловской “Гренаде” была опубликована в 1995 году.9 ). Поэтому я сделал попытку объединить эти два направления, надеясь получить качественно новые результаты.
И наконец, я позволил себе заглянуть в будущее и, как это ни парадоксально звучит, спародировать еще не написанные труды. А в наши дни очень много пишут о деятельности разведок. Вышло в свет множество книг и статей, где буквально все явления общественной жизни объясняются действиями тех или иных спецслужб. Например, в популярном журнале на полном серьезе утверждается: “События 1905 г. (революция. — И.Г.) были спланированной акцией спецслужб”. Но не зарубежных, как мог бы предположить читатель, — под спецслужбами здесь понимается царская охранка!10 Более того, там же утверждается, что эта революция сошла на нет, когда тогдашние капиталисты-олигархи, добившись своих целей, прекратили финансирование11 . Если такое пишут историки, то вполне естественно ожидать, что скоро будут отыскивать отражение деятельности спецслужб в художественной литературе вообще и в литературной классике в частности. Поэтому я позволил себе такие изыскания опередить и трактовать один всем известный литературный шедевр как повесть о разведчике.
117 и 121
С давних пор существовали учения о таинственных связях различных явлений с числами. У пифагорейцев была даже своеобразная “магия чисел”. Поэтому я не мог не вспомнить про их тайное учение, когда, будучи преподавателем математики в ПТУ, выписал на доске результат своих вычислений — число 117. Что, как и следовало ожидать, вызвало дружный смех учеников. Порадовавшись смышлености пэтэушников, сразу вспомнивших ст. 117 тогдашнего УК (изнасилование), я мысленно их поблагодарил — они мне наглядно показали, что числа сами по себе могут вызывать у человека эмоциональный отклик.
Но в таком случае писатель может эмоционально воздействовать на читателя, вставляя в текст разные числительные. И я решил поискать такое применение чисел у разных писателей. Понятно, что я начал с самого простого — числа 11. Поскольку совершенно естественно возвести его в квадрат и убедиться, что 11 х 11 = 121 — явный намек на ст. 121 УК РСФСР (мужеложство).
И тогда, если не ограничиваться догматически числом 11, а учитывать также числа, ему кратные, то можно вспомнить и про сугубо мужской коллектив из 33 богатырей, и про 44 веселых чижа, живших, кстати, в квартире 44… Но особенное впечатление произвело на меня такое высказывание Д.С. Лихачева, процитированное в уже упомянутой книге о романе “Преступление и наказание”: “имеют значение… числа “семь” и “одиннадцать”, как бы “преследующие” Раскольникова”12 . Будучи взятым вне контекста, это мнение вызывает ряд вопросов. Почему имеет значение? Для кого имеет значение? Для ученых-литературоведов? Для преподавателей литературы? Для школьников, которые “проходят” “Преступление и наказание”? Для “обыкновенных” читателей? Мои пэтэушники, например, смогли бы из чисел 7 и 11 получить те же 117, что, несомненно, их бы развеселило и обрадовало, как радует человека любое интеллектуальное достижение.
Заинтригованный, я углубился в книгу, из предисловия к которой было взято “нумерологическое” высказывание Д.С. Лихачева. И обрадовался, найдя нечто, созвучное ходу моих размышлений: “Вероятно, Достоевский был знаком также и с учением пифагорейцев, … приписывавших различным числам тайные значения”13 . Ведь я тоже назвал своих пэтэушников пифагорейцами. Но, с моей точки зрения, наиболее интересны в этой книге рассуждения о тайном значении числа 11. Эти рассуждения отличны от моих, но мы живем в эпоху плюрализма, когда можно использовать в качестве аргумента в научном споре и учение пифагорейцев, и УК РСФСР. Но в любом случае мы убедились, что заинтересовавшее меня число привлекло внимание многих исследователей.
Мне могут возразить, что писатели не могут ориентироваться на кодекс, принятый после их смерти. Отвечу на это так же, как отвечают на подобные возражения сторонники многих телеологических учений. Писатель не мог знать номера статей, но он мог интуитивно следовать логике Высшего Разума, которой не могли не следовать и юристы, составлявшие кодекс. Еще раз вспомним предположение о знакомстве Ф.М. Достоевского с учением пифагорейцев. Задумаемся, как мог писатель, даже зная тайные значения чисел, передавать с их помощью какие-либо сообщения читателям, заведомо этих значений не знающим. Здесь тоже без Высшего Разума не обойтись.
Обратим внимание также на номера заинтересовавших нас статей УК: 117 — две вирильные поджарые единицы встали перед растерянной, отпрянувшей назад семеркой, 121 — две такие же единицы объединяются с полной женственной двойкой в устойчивую симметричную самодостаточную группу. Такие бросающиеся в глаза, запоминающиеся образы не могли же возникнуть случайно!
Но не будем зацикливаться на интересных, но своеобразных статьях 117 и 121. По-моему, еще более интересно то, что события 1917 года у многих писателей ассоциировались с числом 12 — “Двенадцать” А. Блока, “Двенадцать ножей в спину революции” А. Аверченко… Здесь тоже можно возвести 12 в квадрат и убедиться, что речь идет о ст. 144 УК РСФСР (“кража”). С этой статьей вполне можно ассоциировать и “Двенадцать стульев” И. Ильфа и Е. Петрова. Но особый интерес для нумеролога должен вызывать “Торжественный комплект”, составленный О. Бендером, где отражены основные черты массовой литературы 20-х годов. В нем числительное “девятый” употребляется 5 раз, “двенадцатый” — 4, “второй” — 2, “первый” и “тринадцатый” — по одному разу. Многократное употребление 12-ти укладывается в отмеченную выше схему, 1 и 2, объединившись, дают те же 12. Но чаще всего употребляется 9, а 13 выделено жирным шрифтом. Так что в “комплекте” особо выделены числа 9 и 13. И действительно, если их перемножить, то вновь получим 117! Фрейдистам есть над чем задуматься! Продолжать можно бесконечно!
Теперь об этом можно рассказать
Сказ о Левше — современная трактовка
Восхитительный “сказ” Н.С. Лескова о тульском Левше вызвал неоднозначные толкования сразу после выхода в свет. Дискуссия была бурной, интерпретации были самые разные, вплоть до взаимно противоположных. Это наводит на мысль, что автор “сказа” по каким-то причинам что-то не договаривает. Более того, в самой истории о подкованной блохе не все гладко, поскольку выглядит она как-то странно. Сделанные в Туле подковки и гвоздики не могли привести англичан в изумление, поскольку созданные ими механизмы, заставлявшие блоху танцевать, требовали значительно более тонкой работы. Более того, создается впечатление, что никто приводить англичан в изумление особо и не желал. Иначе трудно объяснить, почему на всю работу тулякам дали всего две недели. Поэтому, если ориентироваться на реалии недавнего времени, то естественно предположить, что вся шумиха вокруг подкованной блохи понадобилась для того, чтобы под удобным предлогом заслать в Англию сотрудника научно-технической разведки. В таком случае уже не удивляет, что в фундаментальном труде об истории российской Внешней разведки14 бросаются в глаза имена, знакомые по лесковскому “сказу”. Действительно, отправкой Левши в Англию распоряжался граф Кисельвроде (министр иностранных дел Нессельроде), а информацию, привезенную Левшой из Англии, сообщили графу Чернышеву (военному министру). Известно, что оба этих графа отличились как разведчики в Париже перед 1812 годом15. Менее известно то, что в годы царствования Николая I, когда и происходило действие сказа, они сами ставили задачи агентам16 . Более того, с точки зрения современного читателя, в “сказе” неявно присутствует еще один граф — А.А. Игнатьев, военный агент в Париже до и во время Первой мировой войны, автор известных воспоминаний “Пятьдесят лет в строю”. В заинтересовавшей нас книге о Внешней разведке он, по-видимому, впервые в открытой печати назван “царским разведчиком, перешедшим на сторону советской власти”17 . Прочитав его мемуары, нетрудно убедиться, что и легендарного Левшу, и реально существовавшего разведчика интересовало одно и то же — организация хранения старого оружия, предназначенного для вооружения резервных формирований. Или, другими словами, Левшу в Англии заинтересовало то, что традиционно интересовало российскую разведку. Как-то трудно поверить в случайное совпадение.
Обратим теперь внимание на самого таинственного персонажа “сказа” — донского казака Платова, который играл ключевую роль во всей этой истории. В комментариях к “сказу” утверждается, что это М.И. Платов, “атаман донских казаков, отличился при штурмах Очакова и Измаила и в Отечественной войне 1812 года”.18 Но донской атаман М.И. Платов имел титул графа. В “сказе” упомянуты три исторических персонажа, имевших этот титул, — граф Кисельвроде, граф Чернышев и прославленный Н. Некрасовым граф Клейнмихель. И все эти фамилии фигурируют в романе с титулом. А Платов — без титула! Кроме того, Платов в “сказе” неоднократно именуется донским казаком, но ни разу — атаманом. Естественно предположить, что этот таинственный Платов — сотрудник спецслужб, не имевший графского титула, и возможно даже, что его настоящая фамилия была другой. Можно вспомнить реально существовавшего крупного военного разведчика Берзина, у которого настоящая фамилия, кстати, была другой и которого легко было спутать с другим весьма известным Берзиным19 . Отметим, что оба Берзиных были латышами, что способствовало путанице, по-видимому, желательной с точки зрения сохранения тайны. Но ведь точно так же могли существовать и два донских казака Платовых, один из которых тоже был крупным сотрудником спецслужб. В таком случае становится понятным, почему, несмотря на то что император Николай I не терпел нарушений субординации, Платов из “сказа” мог распоряжаться в Туле, где донской атаман власти не имел.
Создается также впечатление, что в “сказе” отражена деятельность не только разведки, но и контрразведки. Только уже не нашей, а английской. Похоже, что англичане что-то заподозрили. Трудно поверить, чтобы совершенно случайно на корабле, отвозившем Левшу на родину, оказался говоривший по-русски англичанин, который, подпоив тульского мастера, как бы невзначай спросил у него: “Ты какой от нашего государства в Россию секрет везешь?”.
* * *
В заключение хочу высказать свое мнение по весьма спорному вопросу. Многие считают, что паралитературоведение — занятие безобидное. Я с этим не согласен. Это занятие и у авторов, и у читателей вызывает “легкость необыкновенную в мыслях”. Что само по себе опасно.
Ситуация обостряется отсутствием четкой грани, за которой кончается литература и начинается жизнь. Заметим, что большая часть цитат, относящихся к “литературной нумерологии”, взята из книги, имеющей подзаголовок “Книга для учителя”. Так что, если подобный материал попадает на урок, это, по-моему, не будет способствовать приобретению школьниками навыков умственной работы, навыков работы с печатным текстом20. А поскольку в этих книгах содержится много действительно интересного материала, то многие учителя несомненно используют их в своей работе. Но не все интересное с точки зрения литературоведа должно представлять интерес для школьника. Если литературовед сочтет нужным сосчитать, сколько раз упомянут “четвертый этаж” в “Преступлении и наказании”, то это может углубить его и без того достаточно глубокое знание романа. Он, в отличие от школьника, должен знать, что четвертый этаж по вполне понятной причине неоднократно упоминается также в “Петербургских повестях” Н.В. Гоголя — на четвертых этажах обычно селились петербургские бедняки. Ученый-литературовед может, например, задуматься, почему писатель упоминает именно эту бытовую деталь, а не какую-нибудь другую. Но если на подобные тонкости обращать внимание школьника, то он за деревьями не увидит леса. Кстати, с точки зрения паралитературоведа-постмодерниста, многократное упоминание четвертого этажа в “Преступлении и наказании” можно трактовать как аллюзию на “Петербургские повести” Н.В. Гоголя21.
Возникает вопрос: как мог возникнуть интерес к подобным изысканиям? Предполагаю, первоначально он был вызван тем, что иногда неожиданные совпадения могут удивлять. Именно поэтому их часто используют юмористы и пародисты. Действительно, удивление — очень хорошее чувство, вызывающее положительные эмоции. И я лично был сильно удивлен, когда моя пятнадцатилетняя дочь, прочитав, что, согласно легенде, руководитель германской военной разведки адмирал Канарис был потомком знаменитого капера, прославившегося во время войны за независимость Греции, спросила: “Выходит, у Собакевича на стене висел портрет Канариса?”.
Человек — существо альтруистичное. И я думаю, что кое-кто, испытав подобное удивление, захотел поделиться таким приятным чувством и опубликовал подобные материалы в печати. К сожалению, кто-то еще, ознакомившись с ними, пришел к выводу, что любое совпадение представляет интерес для читателя. Хотя, ознакомившись с рассуждениями по поводу числа 4, вряд ли кто удивится, встретив подобные рассуждения по поводу числа 5. Тем более что всякий может вспомнить пятиконечную звезду, 5 пальцев в кулаке и т.д.
1 Иосиф Гольдфаин. Паралитературоведение. “Знамя”, 2000, №4.
2 Венедикт Ерофеев. “Москва — Петушки”. М.: “Вагриус”, 2000, с. 192.
3 Там же, с. 205.
4 С.В. Белов. Роман Ф. М. Достоевского “Преступление и наказание”: Комментарий. Книга для учителя. Ленинград: “Просвещение”, 1984, 2-е изд. с. 51.
5 Там же, с. 52.
6 “Новое Литературное Обозрение”, 2003, № 60, с. 266.
7 “Новое Литературное Обозрение”, 2005, № 75, с. 243.
8 Там же, с. 246.
9 М. Золотоносов O huello, или Тайный смысл полковой серенады // НЛО, 1995. № 17, с. 360—363.
10 “Огонек”, 2005, № 4, с. 1
11 Там же, с. 35—37.
12 С.В. Белов. Роман Ф.М. Достоевского “Преступление и наказание”: Комментарий. Книга для учителя. Л: “Просвещение”, 1979, с. 5.
13 Там же, с. 53.
14 Очерки истории российской Внешней разведки, т. 1. М.: “Международные отношения”, 1999.
15 Там же, с. 105, 109.
16 Там же, с. 114, 119—120.
17 Там же, с. 159.
18 Н.С. Лесков. Собрание сочинений в пяти томах, т. 3. М.: Издательство “Правда”, 1981, с. 483.
19 А. Колпакиди, Д. Прохоров. Империя ГРУ, т. 2. М.: “ОЛМА-ПРЕСС”, 2002. с. 292.
20 С.В. Белов. Петербург Ф.М. Достоевского. С.-Пб.: “Алетейа”, 2002.
21 Подробный анализ “проблемы четвертого этажа” см. в: “Иосиф Гольдфаин. Совпадения случайные и неслучайные. “Вопросы литературы”, 2004, № 6, с. 325.