Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 5, 2008
Об авторе | Игорь Белов родился в 1975 г., с 1988 г. живет в Калининграде. Окончил Калининградский государственный университет. Публиковался журналах “Запад России”, “Балтика”, “Литературная учеба”, “День и ночь”, “Континент”, “Воздух”, “Новый мир”, альманахах “Насекомое”, “Воздушный змей”, “Алконостъ” и др. Автор книги стихов “Весь этот джаз” (2004). Выступает также как переводчик современной украинской и белорусской поэзии. В 2004—2005 гг. — председатель Калининградской областной организации Союза российских писателей, затем заместитель председателя.
Баллада о солдате
Закурим на прощание, и вдоль трамвайной линии
один из нас отправится — так отпусти меня,
дождём отполированный парк имени Калинина
с печальными приметами сегодняшнего дня.
Был праздник, было целое столетие в прострации,
друзья лежали пьяные, как павшие в бою.
Был дождь, толпа растаяла, вовсю цветёт акация,
вино и страсть, как водится, терзают жизнь мою.
А на скамейке выцветшей, среди живых и мёртвых,
ведёт беседу с облаком под перезвон листвы
старик в бейсболке розовой и в пиджаке потёртом
с неполным рядом пуговиц и рукавом пустым.
Отгрохотала музыкой и холостыми выстрелами
большая жизнь, привыкшая не замечать в упор.
Взгляни, как героически в руке его единственной
дрожит слегка увядшая “Герцеговина Флор”.
И он уходит медленно, молчанья не нарушив,
а в старом парке отдыха, под небом голубым,
асфальт блестит, и радио транслирует “Катюшу”,
и исчезает молодость, как папиросный дым.
Любуясь мокрой зеленью, дрянную запись слушая,
пойму, как верно, милая, рифмуется с тобой
простая эта песенка про яблони и груши,
и безусловно книжные туманы над рекой.
И я пойду по городу сквозь центр, искалеченный
войной и русским бизнесом, шагая всё быстрей
туда, где неизменная весна и наши женщины,
живущие на улицах разбитых фонарей.
Закат над новостройками растаял, небо хмурится
и ночь большими звёздами на плечи мне легла.
Идет солдат, шатается, по грязной, тёмной улице,
но от улыбок девичьих вся улица светла.
Пасхальные строфы
1
Сгорает утро. С кладбища — назад,
домой спешит, от зноя обессилев,
опохмелённый пролетариат,
поправив фото на родных могилах.
Уснувший в позе снятого с креста,
мир буржуа не просыпался будто,
и лишь в моём отечестве весна
задумчиво пьёт кофе в позе Будды.
Мы проклинаем солнце за поджог,
гордимся, чувств высоких не скрывая,
останками империи чужой,
завёрнутыми в белый плащ с кровавым
подбоем. В обезвоженных полях
бредёт солдат с улыбкою экранной,
у цезаря по-прежнему болят
воспоминаний колотые раны.
Но Древний Рим едва ли виноват,
что на погонах тоже звёзды гаснут,
Балтфлотом наспех перебинтовав
уродливый обрубок государства.
2
На улице играет в домино
чертовски небольшой процент неверующих.
Спускаешься по лестнице бегом
в закусочную, как в бомбоубежище.
Буфетчицу ты балуешь вином,
от дня грядущего отгородившись
взрывной воронкой прошлого. На дно
его взглянув, не видишь всё равно,
как из червя стать персонажем Ницше.
В неоновой безвкусной синеве
каштаны дымовой завесой плотной
спасают от позора Кенигсберг,
английской авиацией обглоданный.
И ты встаёшь. И знаешь, что с утра,
вновь сигарету у тебя стреляя,
сосед с лицом апостола Петра
поздравит по ошибке с первым мая.
* * *
Борису Рыжему
Как зашагает музыка по трупам,
шарахнув в развороченный висок,
мы выйдем в вестибюль ночного клуба,
где прошлое меня сбивает с ног.
Вот наша жизнь, сошедшая с экрана,
в которой мы в правах поражены.
Мы пьём живую воду из-под крана,
и белоснежный кафель тишины
целует в лоб мелодия любая,
и, зная, что не выручит никто,
плывёт на выход, кровью заливая
борта демисезонного пальто.
Но в парке божьем хлопает калитка,
под каблуком земля поёт с листа,
поскольку на ещё живую нитку
заштопаны холодные уста
такой убойной стихотворной строчкой,
что до сих пор, имея бледный вид,
пропитанная водкой оболочка
над аккуратной пропастью стоит,
и всё никак не делает ни шагу,
пока из лампы хлещет свет дневной,
и врач уставший ампулу, как шпагу,
ломает у меня над головой.
открытка из Вильнюса
картонная бабочка выпорхнула из рук
и растаяла в воздухе хлопнув дверью
нержавеющий ливень молча стоит вокруг
и теряет время
я никогда не узнаю — настолько почерк размок —
где теперь тебя носит словно письмо в бутылке
и в каком кафе цеппелина свинцовый бок
распорот ножом и вилкой
под какими звёздами дыхание затая
за тобой наблюдает уже полвокзала
а из динамиков льётся через края
первый весенний гром со вкусом металла
я тебя буду помнить даже когда умру
так вот они и звучат на улице и в квартире
чайкам не обломившиеся слова на морском ветру
и не поймёшь что в записи а не в прямом эфире
к северу от границы крутят песню о двух мирах
заткнувшую глотку морю и антициклону
это вильнюсский поезд несется на всех парах
жемайтийского самогона
последнее танго в Варшаве
нас обоих развозит от слов разлуки и плюс ко всему
валит с ног огненная вода фри-джаза
извините панове я футболку с тебя сниму
это все проблемы снимает сразу
всё что мы взяли у музыки мы ей всегда вернём
и она оставит нам — без вопросов —
только нервные клетки пахнущие зверьем
и не добитую до смерти папиросу
то ли дождь прошёл то ли в прическе сверкает лак
по-любому для нас с тобой облака на порядок ниже
наши короткие жизни проглатывает мрак
словно видеомагнитофон — кассету с “Последним танго в Париже”
бог моего сновидения он ни хрена не прост
за круглосуточным баром и черными гаражами
музыку не для толстых он делает в полный рост
значит будет ещё у нас детка последнее танго в Варшаве
пусть шляется за тобой невыспавшийся конвой
каждый кто был в разной степени тебе близок
и пограничник-поляк загранпаспорт листает твой
как донжуанский список
ржавая магнитола играет на дне реки
в кинозале включают свет и я слышу голос почти забытый —
вставай тут Марлон Брандо погиб за твои грехи
а ты спишь как убитый
Опора звука
когда ты забудешь улицы списанные с натуры
всё что хотела сказать и поэтому не сказала
эти сумасшедшие дома контркультуры
эти сердца пустые как заминированные вокзалы
оставь мне контрамарку в билетной кассе
распишись на афише смахивающей на парус
я поеду на твой концерт а выйду на пустой трассе
и увижу отлетавший своё Икарус
где от карты прибалтики осталось два перекрестка
на чёрных от асфальта и крови ладонях
и обрывки музыки для подростков
разгуливают в сгоревшем магнитофоне
вот так мы поймём что не сыграть по новой
а мотор молчит наглотавшись боли
и очнёмся на дискотеке в заводской столовой
холодной словно зимнее футбольное поле
не принимай это слишком близко
и смерть однозначно пройдёт мимо
если с тёмной стороны жёсткого диска
ты выдохнешь мелодию как струйку дыма
затянешься снова и задержишь дыхание
хотя его и так с избытком хватает
для занесённого снегом расширенного сознания
которое проснётся – и вдруг растает
Калининград