Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2008
От автора | Два десятилетия назад в СССР случилась перестройка. Для меня она началась с принятия в конце восьмидесятых законов о новой избирательной системе, о кооперативах и индивидуальной трудовой деятельности, о печати.
Я вспоминаю о том, как отразилась перестройка на обыденной жизни обычного человека.
сценки из времени начала перестройки
Крутой поворот
1989 год. Осень. “Унылая пора…” Гуляю с собачкой, единственным близким существом, которое всегда рядом — родные, друзья разбросаны по разным спальным районам, подобным тому, куда я недавно переехала по обмену.
На глаза попадается написанное от руки школьным почерком объявление: “Если Вы хотите, чтобы в Вашем микрорайоне улучшилась жизнь, приходите в 19 часов (число не помню) в школу № 548, где соберется инициативная группа по спасению утопающих руками самих утопающих”.
Школа напротив дома. Объявления, конечно, написаны и расклеены руками учеников по заданию ее директора Ефима Лазаревича Рачевского. Сегодня он — директор созданного им лицея “Царицыно” и “Лучший директор школы 2007 года в России”.
Отчего не присоединиться к инициативным людям, если таковые действительно есть в моем микрорайоне, тем более что моя общественная активность с детства направляет меня на зов трубы.
Народу на призыв откликнулось много, школьный актовый зал был переполнен. Я оказалась в своей стихии. Шуму много, говорят кто во что горазд. Опытный педагог-директор Рачевский с трудом направляет энергию зала в практическое русло, не давая бушующему пару уйти в свисток.
С этого дня моя жизнь круто изменилась. Я вошла в инициативную группу, которая сразу же начала заниматься объявленными на 4 марта 1990 года выборами районной власти.
Выборы предстояли уникальные. На внеочередной сессии Верховного Совета СССР, состоявшейся 1 декабря 1988 года, были внесены изменения и дополнения в Конституцию, касающиеся избирательной системы. Затем был принят закон, по которому выборы всех уровней власти могут проводиться только на альтернативной основе. Это значит, что в бюллетени для голосования обязательно должно быть включено более одного кандидата. Выдвигать кандидатов получили право наряду с трудовыми коллективами и общественными организациями непосредственно группы населения. Никакой райком (КПСС) не был для них указом. Секретарь Красногвардейского райкома был выдвинут кандидатом в депутаты райсовета наравне со всеми остальными пятью от территориального избирательного округа.
Во время избирательной кампании к нам, в 548-ю школу, приезжал Гавриил Харитонович Попов. Он агитировал за своего коллегу-экономиста. Его засыпали вопросами — о свободном предпринимательстве, о стабилизации рубля, о событиях в Литве. “Я считаю принадлежность к свободному предпринимательству одной из черт трудового человека, — говорил Гавриил Попов. — Если я, например, получил участок, посадил сад и ухаживаю за ним — это уже предпринимательство. Без свободного предпринимательства страна существовать не может…”
“Стабилизировать рубль можно одним способом — сделать его конвертируемым. Чтобы сделать рубль золотым, надо дать крестьянину землю. Получив землю, крестьяне накормят страну. И тогда миллиарды, которые мы ежегодно тратим на закупку за рубежом хлеба и других продуктов, останутся в стране. Если мы создадим условия для нормальной кооперативной деятельности, то сможем сохранить те миллиарды долларов, которые сейчас тратятся на закупку ширпотреба. Прибавим сюда миллиарды, которые идут на то, чтобы жителей африканских джунглей и американских пампас втянуть в социализм…”
“Разваливают наш Союз не литовцы, а те, кто семьдесят два года им руководит. Я абсолютно уверен, что, когда у нас в России начнется нормальная перестройка и мы начнем нормально экономически развиваться, в Союз вернутся все, кто стремится из него выйти. На данном этапе нам надо поддержать демократическое движение во всех республиках, даже если они настаивают на самостоятельной жизни…”
Гавриил Попов, избранный в Московский городской Совет, стал его председателем. В “крепкие хозяйственники” он взял к себе Юрия Михайловича Лужкова.
Попов принялся перестраивать структуру городской власти. Он собрал во Дворце Съездов всех депутатов всех районных Советов столицы и поделился с ними своим видением того, как надо управлять таким мегаполисом как Москва, ссылаясь при этом на европейский опыт. Идеи Попова вышестоящие товарищи проигнорировали, и он покинул свой пост, передав бразды правления городом Юрию Михайловичу Лужкову, дав, таким образом, старт его “мэрской” карьере. А ученый-экономист, доктор, профессор скрылся в тиши кабинета.
Однако одна из идей Гавриила Попова воплощена в жизнь: вместо громоздких, трудноуправляемых районных Советов с их исполкомами Москва была разделена на шесть административных округов, внутри которых были образованы муниципалитеты.
Группа населения моего дома и еще четырех близлежащих выдвинула меня в депутаты Красногвардейского районного Совета. Моим конкурентом был начальник местного РЭУ. Население предпочло коммунальщику журналиста и избрало меня в первом же туре двумя третями голосов. Так я, никогда даже не помышлявшая оказаться во власти, пришла в нее благодаря новому избирательному закону.
Первопроходцы
9 апреля 1990 года избранные 4 марта народные депутаты Красногвардейского района собрались на первую сессию.
У каждого в руках добротная солидная черная папка, из натуральной кожи, олицетворяющая облеченность властью. Места в зале заседаний были определены в соответствии с территорией, от которой избраны депутаты. Эта “кучность” помогала депутатской ячейке “перетягивать” на себя канат в дискуссиях и распрях, договариваться по ходу дела о стратегии и тактике борьбы за принятие нужного им решения. Образовавшиеся в “землячествах” лидеры ловко дирижировали голосованием.
Начали с отработки процедуры электронного голосования. Получилось не сразу. На “опечатки” зал шумно реагировал. Игра понравилась и сплотила всех. Наконец, приноровились к технике.
Первые трения начались с решения вопроса, проводить ли сессии открыто, пусть кто хочет заходит и слушает, лишь бы мест хватило. Одни согласились с этим, другие возражали. Предлагали заранее составлять список или подавать в президиум заявления желающих получить доступ на депутатские посиделки. Но в конце концов от бюрократии отказались. Кстати, ажиотаж среди желающих заглянуть в “аквариум” с депутатами быстро иссяк.
Повестку сессии принимали, утопая в процедурной казуистике и водопаде многословия. В пылу регламентной катавасии забывали о перерывах, которые воспринимались как досадная помеха. Одними. Другие в кулуарах готовились к очередной схватке за лучшие куски власти.
Перерыв заканчивался, и снова очереди к микрофонам в зале. Опять предложения, уточнения, отводы кандидатур. Эти люди не были передовиками производства, ударниками коммунистического труда, избранными по общественно-социальным, половым и возрастным квотам. У них не было опыта политической бюрократии и протокола. Это была прорвавшаяся к власти стихия. Я бы даже сказала, что совершилась народная революция.
Свои обязанности и предназначение депутаты определяли исходя из собственных представлений, жизненного и социального опыта, образования, культуры, идеологии. Эти люди вырвались вперед не по рекомендации родной и единственной партии, а исключительно благодаря своим бойцовским качествам. Альтернативные выборы и выдвижение кандидатов непосредственно от населения оно, население, восприняло как само собой разумеющееся.
После долгих дебатов избрали наконец председателя совета. Им стал — кто бы вы думали? — первый секретарь Красногвардейского райкома КПСС. Пробыл партийный функционер в этой должности недолго. Выкрики с мест, выхватывание микрофона друг у друга, интриги, группировки — никакой тебе партийной дисциплины… Он быстро понял, что не секретарско-райкомовское это дело — руководить свободными избранниками, и подал в отставку.
Началась новая череда выборов председателя Совета. Раздрай среди депутатов усилился, появились левые, правые, центристы.
Главным достоинством претендента на высшую должность для одних была его беспартийность (в КПСС не состоит), другие как положительный фактор рассматривали, напротив, членство в КПСС. Центристы выступали за программу выведения района из кризисного состояния.
Чем жарче разгорались дискуссии по разным вопросам, тем явственнее становилась полярность позиций, четче обрисовывались блоки. Центробежные силы, которыми был заряжен депутатский корпус, настолько окрепли и активизировались, что во втором туре голосования за пост председателя Совета 43 депутата, получив бюллетени для тайного голосования, не опустили их в урну. Этот трюк повторялся не раз.
Свободно избранный депутатский корпус не был взвешенным образованием, не подбирался ни по партийности, ни по общественному и социальному положению, ни по возрасту, полу, национальности, вероисповеданию. Раньше главным критерием для избранников была их управляемость. Здесь же царило свободное от указаний сверху волеизъявление. Никак не получался кворум. Депутаты изощренно поигрывали этим инструментом. С большим трудом избрали мандатную комиссию — удалось наконец хотя бы подтвердить полномочность избранного Совета. За должности заместителя председателя сражались ожесточенно. Территориальные группы отстаивали каждая своего. Победили сплоченность и шумовой эффект.
Законодательная работа все больше отодвигалась на задний план. Борьба шла за овладение властными функциями, которые открывали возможности решать личные бытовые и карьерные проблемы. Надо было урвать из остатков социалистической собственности хоть что-нибудь, включая буквально все “съедобные” куски.
Бремя тотального дефицита
Картинка из Александра Кабакова:
“…А когда наступила ночь, в очереди устроили перекличку… У магазина № 9 “Ковры и ковровые изделия” Нижнебрюхановского райторга перекликались несчастные ловцы дефицита, которых в те древние времена немало было в удивительном городе Москве…
Давно это было, еще Всеведущий и Всемилостивый и не думал орошать нашу святую землю живой влагой рыночной экономики, а плановая — велик Великий и таинственны тайны Его! — еще терзала мирных жителей неурожаями носков, бритвенных лезвий, постельного белья, бюстгальтеров, толстых журналов, мебельных стенок румынского производства, кассетных магнитофонов “Весна” и других вещей, необходимых смертным. Среди которых не забудем назвать ковры и ковровые изделия”. (Рассказы на ночь. Два на три. “Знамя” № 1, 2005).
Мое депутатство оказалось очень кстати. Во-первых, в столовой райисполкома можно было недорого и почти прилично пообедать, в буфете купить хоть и синюшного, но цыпленка или десяток яиц. А главное — еженедельный паек: кусок мороженого мяса с не столь бессовестно огромной костью, на которую приходился основной вес, брусок сливочного масла, килограмм гречки или риса, пачка чая, банка растворимого кофе. Так я на восьмом десятке советской власти приобщилась к номенклатурному распределителю.
Ощущение было омерзительным. Но пустой желудок предъявлял свое право. По возможности незаметно юркнув в неприметную узенькую дверь, спустившись по ступенькам, я попадала в преисподнюю, где стояли бочки с чем-то вонючим и были нагромождены ящики с гниющим содержимым. Между ними сновали люди в засаленных рваных халатах, стоял дух перегара. Стараясь не смотреть и не дышать, я пробиралась в уголок к прилавку, на который мне выкладывали дефицит.
Люди не совсем молодого возраста, скажем, не ровесники “перестройки”, помнят наверняка вещевые распродажи по месту работы. В “Литгазете”, где я сотрудничала по договору, первыми доступ к дефициту получали главный редактор и его заместители, далее руководители отделов, потом обозреватели, корреспонденты и литсотрудники. Секретарши пропускались в соответствии со статусом начальника. Мое место контрактника располагалось на последней позиции, так что я приходила к шапочному разбору. Вокруг продуктовых заказов был такой ажиотаж, что можно было услышать: “Внештатникам рыбу не давать!”. В редакции среди бела дня сотрудники сновали с “палками” копченой колбасы и длинными, французскими, батонами под мышкой.
Довелось мне поучаствовать в кампании, идея которой вызрела в сознании московского, как оказалось потом, несменяемого мэра. Наверное, это мероприятие и дало старт его мэрскому долгожительству, популярности, взращенной на благодарности изнуренного дефицитом народа.
В декабре 1990 года Юрий Михайлович Лужков распорядился облагодетельствовать каждую московскую семью, состоящую хоть из одного человека, хоть и многочисленную — одним талоном на покупку в строго отведенном для этого магазине в строго назначенное время промтоваров на триста рублей. Надо сказать, что деньги у народа были: вечно на что-нибудь копили, плюс новогодние премии, плюс тринадцатая зарплата (помните). Талоны мы, депутаты, получали накануне вечером. “Отоваривались” они на следующее утро. Вот я и носилась, как гончая, по своим пяти многоквартирным домам, раздавая избирателям талоны. До глубокой ночи я звонила и стучала в разнообразные двери. Чем позже, тем дольше приходилось ждать отклика. Но ни один человек, заспанный, испуганный, удивленный столь поздним визитом, не попрекнул меня за беспокойство. Люди получали талоны и горячо благодарили за неожиданно свалившееся счастье.
В магазине возникали душераздирающие сцены. Триста рублей быстро потрачены, а так хочется купить еще югославский купальник, или красивое белье, или тапочки, или тарелки. Один отец требовал талон на костюм для своего, как он выразился, ребенка, которому не в чем идти под венец. Молодой “афганец” слезно просил талон на пеленки, распашонки для новорожденного.
Помню, как в день мартовских выборов 1990 года, по дороге на избирательный участок, я зашла в продовольственный магазин. Там на полках, точно уж что для смеха (сквозь слезы), стояли лишь трехлитровые банки с березовым соком. Между прочим, магазин этот по воскресным дням обычно не работал. А тут его открыли в связи с выборами. И народ, как и я, заходил в него по дороге в надежде, что в этот праздничный день что-нибудь “выбросили”. Видели все те же банки, а потом направлялись к избирательным урнам. Я не знаю, о чем думали тогда эти люди, идущие голосовать за будущую власть, о чем думали те, кто отвечал за успешное проведение выборов, но я не смогла найти ни одного районного представителя власти, чтобы убедить его хотя бы закрыть магазин, чтобы не раздражать в столь ответственный момент народ. А выборы между тем прошли, как обычно, при высокой явке и активности избирателей. На избирательном участке играла бравурная музыка, тучные буфетчицы в нарядных кокошниках торговали выпечкой, люди радостно покупали сувениры и, похоже, были довольны жизнью.
И тут в моей памяти всплывает поездка в начале ноября 1990 года в Эстонию. Словно в предчувствии дальнейшего хода политических событий, захотелось побывать в Пярну, куда давно собиралась, но не получалось. Решение ехать созрело, не сообразуясь с возможностью заблаговременно купить желдорбилет. Купейных на таллинский поезд не оказалось, но зато нашлось купейное место в псковский поезд. Подумала: отлично, двух зайцев убью, побываю в Пскове, а оттуда — в Таллин.
Псков в ноябре не лучшее место для экскурсии. Свинцовые тучи, дождит, слякотно. Все кругом серое, неухоженное, обшарпанное. Да еще и голодно. Не знаю, чем тогда питались псковичи, но мне пришлось довольствоваться пирожками из буфета центральной гостиницы, куда попасть смогла только по журналистскому удостоверению. Магазины пусты, и даже хлеб — серые, влажные, рассыпающиеся буханки — расхватали, пока дошла моя очередь. Вечером сажусь в поезд — и ранним утром в Таллине. До отхода пригородного поезда в Пярну пошла погулять по Таллину. И на одной из улочек Старого города увидела маленький магазинчик, вошла в него и обомлела: на прилавках сказочное разнообразие колбас, окороков, на крючьях гирлянды сосисок. И такой аромат… Стоят люди, несколько человек к каждому из двух продавцов, выбирают, покупают. И никакого ажиотажа. Цены, правда, такие, что я могла позволить себе сто граммов любимой любительской вареной. А позавтракала в кулинарии неподалеку пирожком с чаем.
В Пярну я так и не попала, села не в тот поезд и приехала в Хаапсалу. Остановилась в военном санатории, где палаты сдавались как номера в гостинице. Санаторий почти пустовал. В магазине свободно продавали хлеб, сливочное масло, колбасу, майонез (у нас он бывал только в заказах). Стандартная двухсотграммовая баночка майонеза стоила пять рублей (у нас — пятьдесят копеек). В местной кулинарии тоже все было для меня дорого, а местные жители спокойно покупали. В Эстонии уже началась экономическая реформа, но население принимало ее с пониманием, поскольку рост цен сопровождался ростом зарплаты. “Шоковая терапия” по-российски была впереди.
В этой поездке запомнилась еще полная невозможность выехать из Таллина в Москву в любом вагоне. В кассе ни одного билета, но к тебе подходят люди и открыто предлагают их по двойной, если не по тройной цене. Денег не хватает. Пришлось ехать в Москву через Ригу. Очень скоро спекуляция билетами захватила и Москву.
Сладкое время “Времени”
Возвратившись из Таллина, я снова окунулась в депутатские будни, где продолжались баталии по регламенту и повестке дня. Законотворческая деятельность шла урывками, на фоне междоусобного выяснения отношений.
Бурно обсуждались вопросы, связанные с переделом районной собственности. Тут депутаты проявляли чудеса предприимчивости и прыткости. Особенно ожесточенно боролись за контроль над комплексами-памятниками “Царицыно” и “Коломенское”, а конкретно — за то, какие дивиденды они сулят.
Другие депутаты, более реалистичные, чем скромные, нацелились на бытовую, социальную сферу, мелкое производство. И когда после октябрьских событий 1993 года Советская власть вместе с районными Советами была указом Б.Н. Ельцина упразднена, они отнюдь не оказались у разбитого корыта. Кто-то возглавил территориальную жилищную комиссию, кто-то внедрился в соцзащиту населения, в жилищно-коммунальное хозяйство.
Не скрою, что и я не растерялась: будучи членом комиссии по информации райсовета, сумела учредить районную газету, названную простенько и достаточно в тот момент свежо — “Время”. По существу, то была первая на территории СССР газета, в названии которой фигурировало это слово.
Появились и спонсоры — их нашел депутат, выходец из спецслужб. Он подвигнул к спонсорству своих бывших коллег по ведомству, переквалифицировавшихся в бизнесменов, весьма успешных. Они создали научно-техническое производственное акционерное общество “ЛЭНД”, которое занималось комплектацией персональных компьютеров в соответствии с требованиями заказчика, собирало множительную технику и прочую электронику. По представленной мною смете, куда входила и зарплата сотрудников, спонсоры перечисляли деньги. Все было бы хорошо, но газета “Время” своим скептическим взглядом на деятельность депутатского корпуса сама же себя и подставила. Депутат-благодетель намекнул своим бывшим коллегам, что дальнейшее финансирование газеты лишит их благожелательного отношения местной власти. Имеется в виду — аренда помещения, пожарные, СЭС и т.д.
Главным редактором газеты “Время” я назначила себя сама. И никто мою инициативу не оспорил. У меня была полная свобода действий, никакой цензуры — упоительное чувство независимости, если не считать финансовой. Так на ней же “Время” и погорело.
Газета “Время” была одной из первых в Москве районных газет. Они тогда, после принятия закона о печати в СССР, пошли как грибы после дождя! Многие территории обзавелись своими газетами, некоторые существуют до сих пор.
Тут же по инициативе депутата Рачевского появилось в Орехово-Борисово кабельное телевидение, тоже одно из самых первых в Москве. Дожило оно до наших дней, став достаточно мощной телестудией “Экран”. Вот так просто, как только дали волю, все тогда решалось.
ИТД
Напомню, что в 1987 году был принят закон, разрешающий создание кооперативов и индивидуальную трудовую деятельность.
В приложении к одной из московских городских газет я быстро, пользуясь солидарностью коллег-журналистов, напечатала объявление: “Предлагаю литературные услуги, в том числе помощь в написании деловых и личных писем”. Моя ИТД была зарегистрирована, как положено, в соответствующей службе. Мне сказали там, что получаемые от ИТД суммы денег я должна записывать в заведенной для этого тетрадке. Напоминаю, что на первые два года кооперативы, как и ИТД, не облагалась налогом.
Посыпались звонки. Свою ИТД я осуществляла по месту жительства, то есть в своей квартире. Для подстраховки просила клиентов сообщить домашний и рабочий телефон, куда звонила для подтверждения. Пронесло. В нынешние времена на такое может решиться только безрассудный человек.
Люди записывались в очередь. Предлагаемая мною помощь была для многих спасением. А у меня в “Литературной газете” накопился большой опыт работы с письмами читателей. С перестройкой существовавшая система выпускания пара разрушилась, а новая еще не сформировалась. Вот тут я оказалась реальным помощником.
Приходил ко мне человек и начинал рассказывать о том, что у него “болит”. Излагали люди свои проблемы многословно, сбивчиво. Начинали издалека, чуть ли не всю свою биографию рассказывали, а в чем проблема — сформулировать не могли. Приходилось докапываться, что к чему, и решать, куда обращаться за помощью. Часами длились эти муки. Наконец, когда все становилось понятно, я принималась за составление письма. Печатала его на машинке, прочитывала клиенту, что-то подправляла, перепечатывала набело и вручала ему готовое письмо. Тариф установила пять рублей работы в час. За день можно было неплохо заработать. Но и соки из меня клиенты высасывали немалые — физические и душевные. Я фактически выполняла роль духовника, на которого выплескивались беды, несчастья, невзгоды, обиды потерявшихся в лабиринтах перестройки людей.
Довелось писать и личные письма. За такой работой я отдыхала и давала волю своему воображению. Сначала, конечно, старалась почувствовать человека и его адресата, войти в их мир и уже потом фантазировать, вплоть до объяснения в любви к воображаемому объекту.
Эх, поспешила я родиться. Перестройка — это мое время, но пришло оно для меня, к сожалению, с опозданием: возраст подрезал крылья. И все-таки кое-что я успела. Во всяком случае, мне стало очень интересно жить.