Опубликовано в журнале Знамя, номер 11, 2008
Об авторе | Поэт и прозаик Игорь Яковлевич Померанцев родился в 1948 году в Саратове, жил в Забайкалье и на Украине. В 1970 году окончил факультет романо-германской филологии Черновицкого государственного университета. Эмигрировал в Германию в 1978 году, с того же года — гражданин Великобритании. Долгое время работал на Русской службе Би-Би-Си, потом на радио “Свобода” в качестве редактора радиожурнала “Поверх барьеров”. Живет в Лондоне, Мюнхене, Праге. Автор книг стихов и прозы: “Альбомы и серенады”, “Стихи разных дней”, “По шкале Бофорта”, “News”, “Почему стрекозы” и радиопьес: “Вы меня слышите?”, “Любовь на коротких волнах”, “Любимцы господина Фабра”, “Баскская собака”. Лауреат премии имени П.А. Вяземского.
“Прощай. Не озирайся. Озирнись!!!”*
Васыль Стус (1938—1985, лагерный карцер)
* * *
Вилен Павлович мне честно сказал:
— Вы же не неврастеник, как Плющ.
Вам даже экспертиза не нужна.
Вы — нормальный интеллигентный человек.
Ничего, кроме лагеря в Мордовии вам не светит. —
У меня прямо от сердца отлегло.
* * *
Между прочим, моя-то, Галина Ивановна, на допросе
отказалась с ними разговаривать.
— Игорёчка все всегда хвалили:
в школе, в университете, на службе.
И характеристики — только положительные.
А вы про него гадости говорите.
Не желаю с вами разговаривать!
Отец, уже, к счастью, умер.
Он бы этого не выдержал.
* * *
Это была единственная искренняя фраза Вилена Павловича:
— Подруги у вас — пальчики оближешь.
Я уж не уточнил какие.
Интересно, сколько они меня прослушивали?
Месяца три? Полгода?
Кто у меня тогда бывал?
Представляю, как Вилен Павлович и Валерий Николаевич
прокручивали записи.
Потели? Краснели? Пыхтели?
* * *
В первое утро ареста
майор приказал принести в камеру
оба тома “Войны и мира”,
чтоб знал,
что времени навалом.
Но это только утром
такое счастье: родные голоса,
французский с русским вперемежку,
одышка Пьера, поцелуй Наташи.
Дурак-майор, нашёл чем запугать,
но это только утром,
а пока
* * *
Ночами, такими туманными,
что хочется навести резкость,
проступают казармы с бурым освещением,
в затхлых спальнях которых
слышны лязг и бряцание,
оттого что кому-то приснился автомат;
проступают больницы,
в приёмных покоях которых
землистые больные и их землистые родственники
сидят в ожидании;
Проступает тюрьма,
команда которой заняла первое место
в соревнованиях облсовета “Динамо”
по борьбе самбо.
Проступает такое,
чего ты не видел днём.
* * *
Несколько дней кряду меня водили по коридору на допросы.
Краем глаза видел ведомственную стенгазету “Дзержинец”.
Заметок прочесть не мог:
— Идите, идите.
Но в душе смеялся.
Значит, и этих уродов
заставляют писать заметки для стенгазеты.
Жалко, не дали прочесть.
В чём же, интересно, был смысл
их социалистического соревнования?
Да, ещё успел заметить, что в стенгазете был кроссворд.
Интересно, тематический?
* * *
Григорию Т.
За полночь ты выйдешь из подъезда и сразу увидишь
два сгустка ночи, в каждом из которых
в тусклых лучах подстветки
молчат трое мужчин, не считая водителя.
Ты оттолкнёшься ногами от асфальтового дна города,
и чёрные сгустки, субмарины ночи, плавно поплывут за тобой,
не включая фар. Твоё сердце медленно оторвётся от тела
и заскользит в противоположную от него сторону,
прикидываясь морским ежом или жемчужницей.
И чем зловещей будет этот ночной заплыв,
тем прекрасней будут воспоминания, но всё равно
на застёгивай плаща, переночуй у нас хотя бы ещё одну ночь.
* * *
Потрясающе!
Когда Вилен Павлович выходил,
Валерий Николаевич терял ко мне интерес,
доставал книгу шахматных задач
и решал их, грызя кончик карандаша.
Так вот кто виноват в распаде СССР!
* * *
Они позвонили в шесть утра.
— Телеграмма!
В полусне,
чтобы после вернуться в сон,
ты бормочешь “Минуточку”,
натягиваешь, что попадёт под руку,
нашариваешь в кармане мелочь
и отворяешь дверь.
Они вваливаются.
Самое обидное, что ты им поверил (“Телеграмма!”)
и всё ещё сжимаешь в горячей ладони
враз вспотевшую мелочь
и от обиды чуть не плачешь.
* * *
После семи лет в лагерях
Iван в письмах обращался к Лёле (жене):
“Моя старэнька…”
А время шло, и старилось, и глохло.
Ну и состарилось. Ну и оглохло.
За семь лет — семь свиданий.
Любовных?
* * *
На предарестном снимке
Iван в берете, Евген в плаще.
Эти серые китайские плащи были в моде в шестидесятые.
В широких шляпах, длинных пиджаках,
с тетрадями своих стихотворений…
* * *
Что было неприятней всего?
Что арестовали на пляже в мокрых плавках.
В первый день я бегал с допроса в уборную
каждые полчаса.
Вилен Павлович с надеждой спросил:
— У вас что, трепак?
* * *
Накануне отъезда
я случайно увидел Iвана (другого Iвана) в подземном переходе.
В искусственном освещении
он нёс куда-то своё лицо,
похожее на восковую маску,
на посмертный слепок,
и теперь мне кажется, что мы встретились
не под шумным Крещатиком,
а где-то в отсыревшем промозглом склепе
или в страшном сне про ночь,
проведённую на кладбище
среди разрытых могил.
Во сне Iван сделал вид,
что не узнал меня.
* “Прощай. Не оглядывайся. Оглянись!!!” — (укр.)