Опубликовано в журнале Знамя, номер 9, 2007
Член Баварской Академии изящных искусств, Сербской Академии наук и искусств, почетный член американского общества Марка Твена, лауреат Государственной премии России писатель Владимир Николаевич Войнович известен всему белу свету не менее, чем созданный волею его таланта ухватистый русский мужик Иван Чонкин или песня “Заправлены в планшеты космические карты”, которые до сих пор любят исполнять подвыпившие граждане разных поколений. Войновичу не нужно было “изучать жизнь”, как того требовало от советских писателей начальство. Он начал работать с 11-ти лет. Был деревенским пастухом, авиамехаником, плотником, студентом. Блестяще дебютировавший в начале 60-х во время хрущевской “оттепели”, он и в дальнейшем адекватно реагировал на советское хамство и конгениальную этому хамству глупость своими язвительными текстами, в результате чего после семилетнего стояния против власти и ее органов в 1980 году был вынужден покинуть страну. Теперь все его старые и новые независимые (ни от кого) сочинения опубликованы на родине и, как всегда, вызывают то хвалу, то хулу. Я имею в виду и роман “Монументальная пропаганда”, впервые опубликованный в “Знамени”, и его публицистическую книгу о Солженицыне, которая в “Знамени” не была опубликована.
Лично я чрезвычайно благодарен Войновичу еще и за то, что он помог мне устранить некоторые пробелы в литературном образовании.
В самом деле, откуда бы я, закончивший Московский геологоразведочный институт им. С. Орджоникидзе и так же, как он, дважды (вот совпадение!) не принятый в Литературный институт им. А.М. Горького, узнал, что:
— ВОЙНИЧ Этель Лилиан, урожденная БУЛЬ, автор эпохального революционного романа “Овод” (любимое чтение Павки Корчагина), когда ей стукнуло 84 года, не нашла ничего лучшего, как сочинить музыкальную ораторию “Вавилон”, посвященную свержению самодержавия в России;
— или что ВОИНОВ (Александр Исаич, кстати) — рус. сов. писатель, создал произв. для юношества — романы “Отважные” (1961), “Западня” (1973) и др., которые “раскрывают тему становления личности”;
— и что ВОКП — это вам не хрен собачий, а Всесоюзная организация (общество) крестьянских писателей. Никогда не обогатил бы я себя этими знаниями, если бы не искал в знаменитой “Краткой литературной энциклопедии” издания 1962 года статью о знаменитом писателе В. Войновиче. Которую, естественно, не нашел. И вовсе не потому, что В. Войнович хуже или лучше Э. Войнич, А. Воинова или ВОКП. А лишь потому, что в 1962 году безвестный сочинитель советских народных песен, “Рулла ты, рулла”, “Футбольный мяч” и той самой “про планшеты” только-только блеснул на страницах “Нового мира” рассказом “Мы здесь живем” и еще не попал в престижную энциклопедию. А в 1978 году, когда вышел том дополнительный, УЖЕ не попал, ибо, к вящему неудовольствию коммунистов, руководящих отдельно взятой ими страной, стал уж слишком популярен… не по-хорошему, товарищи, популярен; дерзил, нарывался, читал по забугорному радио саркастические письма, опубликовал на Западе идейно-ущербное сочинениие “Жизнь и необыкновенные приключения солдата Ивана Чонкина”, а также пресловутую “Иванькиаду”, где клеветнически, хотя и достоверно поведал “городу и миру” о том, как партийный функционер тов. Иванько С.С., автор книги “Тайвань — неотъемлемая часть Китая” (24 стр. с картой), пытался, как настоящий большевик, экспроприировать обещанную Войновичу кооперативную квартиру.
То есть вел себя Войнович как свободный человек, чего в стране развитого социализма быть не должно, по каковой причине эти обиженные партайгеноссе и выперли его в 1980-м на Запад, так что уж “какой там ТОМ”, как говаривал Й. Швейк, предтеча И. Чонкина. Впрочем, о “Жизни и необыкновенных приключениях писателя Владимира Войновича” в те канувшие годы (исключение из СП, слежка, угрозы, свидание с гэбэшниками в номере гостиницы “Метрополь”, которое закончилось тем, что писателя отравили и он очнулся на бульварной скамейке) Войнович сам рассказал, общаясь с соотечественниками сначала посредством самиздата, тамиздата и радио “Свобода”, а после “перестройки” — вернувшимися на родину книгами и лично, выступая по бывшему советскому телевидению и отечественному радио.
Помню его первый творческий вечер уже в “новые времена” (году в 88-м, что ли?), который состоялся в безвестном “клубе кожевенного завода”, и самодельную афишу помню — ватман, тушь, глянцевое фото. Вечер прошел “при наличии отсутствия автора” — осторожные “перестройщики”, птенцы гнезда Андропова, долго еще не давали въездную визу такой подозрительной личности, как Войнович, от которого неизвестно чего можно ждать и который ОБСМЕЕТ, не задумываясь… даже такое важное, товарищи, начинание, как “больше социализма”, потому что, поди, ведь еще и ОЗЛОБЛЕН, вместо того чтобы ручки целовать и вместе со всем народом радоваться происходящим по инициативе КПСС благодатным переменам.
Ну да, ведь другой какой-то автор советских песен декларировал, что, где бы кто ни был, все мы “ПРЕД РОДИНОЙ ВЕЧНО В ДОЛГУ”, а по мне, так эта родина сама к тому времени изрядно задолжала Войновичу: истрепала нервы, подорвала здоровье, лишила Москвы, уморила родителей — не худо бы все это вспомнить сейчас, когда многие пытаются многое забыть, и постаревшие партийные шишки, а также их молодая поросль вновь оказались впереди прогресса. И если бьют в церквах поклоны, придерживая свободной рукой в кармане толстую пачку “зеленых”, то отнюдь не покаянные, как это делал в свое время былинный разбойник Кудеяр.
— Я в стаи не сбиваюсь, — ответил Войнович какому-то диссидентствующему придурку, когда тот спросил его, почему он не участвовал в запрещенном альманахе “Метрополь”, вышедшем на Западе в 1979 году и ставшем последним масштабным литературным скандалом минувшей эпохи.
Ответ, как бы выразился покойный И. Бродский, “варварский, но верный”. Войнович, несмотря на свою бешеную популярность и то, что статуя Чонкина из папье-маше украшала многие отдельно взятые квартиры интеллигенции, одинок в литературном мире и, очевидно, ценит свое одиночество, не путая его с избранностью и не усугубляя снобизмом. Что ж, такова судьба писателя, которого упорно именуют сатириком, нравится ему этот титул или нет.
А только какая уж тут сатира, господа, когда и придумывать-то иной раз ничего не надо. Ведь писатель — он всего лишь центр притяжения для шаровой молнии вроде векового дуба или другого объекта, одиноко торчащего над унылой равниной. Сюжеты и персонажи преследуют их творца, а не наоборот.
Вот и пример. Я приехал в 1990 году в г. Вашингтон, где имел честь выступать по “Голосу Америки” вместе с мэтрами — Аксеновым и Войновичем (Аксенов постоянно, а Войнович временно проживали тогда в этой столице). Вечером, как водится, выпили по рюмочке, и я вышел на балкон квартиры Войновича покурить. Район этот был вроде хорошо известного мне московского Теплого Стана, но только (по тем временам) выглядел почище: улицы мытые, здания не облупленные…
— Угадай, кто здесь живет? — спросил появившийся на балконе Войнович, показав на соседний дом.
— Не может быть! — возопил я.
— Точно, — сказал Войнович, — товарищ С.С. Иванько. Говорят, он теперь трудится в ООН и не чурается поставить автограф на “Иванькиаде”, если кто хорошо попросит.
“Дивны дела твои, Господи”, — подумал я. Действительно, “смена столиц”, как назвал цикл своих эссе Аксенов, выпихнутый из Москвы в том же “олимпийском” восьмидесятом, что и Войнович.
Странный это был год, когда практически постоянная группа граждан, возглавляемая Б.А. Ахмадулиной и Б.А. Мессерером, регулярно выезжала в аэропорт “Шереметьево-2”, где от этой группы отделялся какой-либо человек и переходил границу под неусыпным оком “западных корреспондентов” и гэбэшников. И исчезал, как нам тогда казалось, навсегда. Роль “исчезающего” играли в том году В.П. Аксенов — в спектакле 22 июля, Л.З. Копелев — 12 ноября, В.Н. Войнович — 21 декабря, в день рождения тов. Сталина, между прочим (к вопросу о сюжетах).
Самолет улетал. Оставшиеся на родной советской земле (литераторы, художники, артисты, музыканты — “богема”, одним словом) махали вслед, утирая слезы, а потом, по обыкновению, отправлялись куда-нибудь, где немедленно принимались выпивать, закусывать, ругать родную советскую власть.
Вот и в тот день, 21-го, мы вернулись с проводов Войновича в ныне почти мемориальную мастерскую художника Бориса Мессерера на (ныне) ул. Поварской, а тогда, как он выражался, ул. ВОРОВСКОЙ. Это сейчас Мессерер — академик, и в подъезде этом полная капиталистическая красота, а тогда сильно пахло кошками, дерьмом и вечно ломался лифт.
Он и в тот день сломался. Мы шли наверх пешком и по дороге встретили застрявших в лифте Б. Окуджаву, О. Чухонцева и неизвестную даму. Потерпевшие сначала храбрились, острили, что они “узники совести”, но, когда просидели, а вернее, простояли в лифте часа два, им стало не до смеха. Бедолаги даже выпить не могли! По-моему, они пробыли там ровно до того времени, когда Войнович позвонил из Мюнхена и сообщил о своем благополучном приземлении. Тут и лифт заработал. Сколько в мире совпадений, граждане! Короче говоря, “это уж получается не “Свобода”, а осознанная необходимость”, как выразился Войнович, когда ему сказали, что эмигранту, чтобы выжить, непременно нужно будет сотрудничать с этим радио.
Одна из книг Войновича называется “Антисоветский Советский Союз”. Он угадал, точно угадал, что граждане СССР от мала до велика, от бича до генсека — суть антисоветчики, втянутые в идеологию, как мусор в пылесос, и весь этот “коммунизм” для них не более чем условность, помогающая красиво жить и хорошо воровать. Что отчасти и доказали “новые времена”, предсказанные Войновичем.
Он вообще много чего предсказал. В скандально нашумевшей антиутопии “МОСКВА — 2042” он с ошеломляющей для 1986 года футурологичностью описал, например, грядущее явление в нашу жизнь КАЗЕННОГО православия, насаждаемого сверху, как коммунизм или картошка. Можно сказать, что все это фантазмы сатирика, но, с одной стороны, до 2042 года осталось еще 35 лет, а с другой — я как-то случайно включил телевизор и увидел репортаж о том, как для Российской армии готовят из бывших политруков кадры православных армейских священников. “А как насчет мулл, раввинов, пасторов и лам?” — хотел спросить я у телевизора. И спросил, но ответа не получил. Скверна привычка разговаривать с телевизором, и нет в ней ничего продуктивного — ведь телевизор, как Русь у Гоголя, не дает ответа. Молчит, как шапка из “кота средней пушистости”, ставшая сюжетом еще одного сочинения Войновича — о быте советских писателей, которых суровый О. Мандельштам назвал в свое время расой “с противным запахом кожи”, везде и всюду близкой к власти, которая отводит им “место в желтых кварталах, как проституткам”.
Войнович все же не столь категоричен, как Мандельштам, и более улыбчив. Его герой, живущий в желтом “аэропортовском” писательском квартале, — новый Акакий Акакиевич, и в этом смысле наши “постмодернисты” времен расцвета этого литературного явления, расплывчатого, как и пресловутый “социалистический реализм”, должны были записать Войновича в “отцы”, а вовсе не фыркать на тему “все это устарело”. Потому что хорошо бы сначала научиться хорошо складывать слова, а уж потом можно и фыркать, если захочется.
Помню его лицо, когда он в начале 89-го листал привезенную мной в Мюнхен свежую книжку “Юности” с “Чонкиным”. “Ира, иди сюда, смотри, какие замечательные иллюстрации, здесь таких не делают!” — позвал он жену, ныне, увы, покойную.
Слышу, как он рассказывает об успехах дочери Оли, увезенной за границу ребенком. Оля, тогда уже барышня, написала по-немецки книгу “Дневник школьницы”, ставшую бестселлером. “Ей дали такой аванс, какого я отродясь не получал!” — весело сокрушался Войнович.
Вижу его на палубе волжского теплоходика, где хор почитателей его прозы во главе с тогдашним молодым самарским мэром Олегом Сысуевым смеху ради исполняет… что? Ну, естественно, вот это:
Космические карты,
И штурман уточняет
В последний раз маршрут.
Давайте-ка, ребята,
Закурим перед стартом.
У нас еще в запасе
Четырнадцать минут.
Войнович тогда тоже пел. А чего ему, спрашивается, было не петь, если он победил? Не знаю, поет ли он сейчас, давненько его не видел. Ведь жизнь теперь стала совсем странная. Вот мы с ним в позапрошлом году были в Китае, где нас в составе официальной делегации принимали хлебосольные представители тамошних писателей, которые, приветливо кланяясь, похвастались нам, что любимой книгой китайского народа продолжает оставаться “Как закалялась сталь”, а порядки в их Союзе, несмотря на капиталистический рывок экономики, точно такие же хорошие, как в бывшем Союзе советских писателей. “А диссидентов у вас исключают?” — вдруг спросил Войнович. “У нас нет диссидентов”, — вежливо отвечали ему. “Ну, какой же это тогда Союз писателей”, — разочаровался Владимир Николаевич Войнович, которому 26 сентября сего года исполняется 75 лет, с чем я и поздравляю этого старшего мастера русской литературы, который никогда не был “инженером человеческих душ”, потому что сам этой душой являлся и является, дай ему Бог здоровья и новых книг.