Триптих
Опубликовано в журнале Знамя, номер 7, 2007
От автора | В последнее время я не сумел довести до конца довольно много прозаических начинаний. Возникло впечатление кризиса апробированных систем, тоска по чему-то новому, другому темпу, другому способу диалога с читателем. Вряд ли мне удалось с первой попытки создать это новое, но, может быть, получилось выразить тоску.
Начинать заново
Сергей осматривал вещи на заднем дворе.
— Вот этим еще можно пользоваться. Наташа!
Подошла женщина лет сорока пяти, в косынке.
— Это детская ванночка.
— Ну, она немного мятая, но вроде не дырявая. Пользоваться можно.
— Сережа, это детская ванночка.
— Я понял. Но не выкидывать же ее только за то, что она детская ванночка.
Женщина убрала прядь со лба. Сергей про себя отметил, что прядь седая.
— Ладно. Может быть, посидишь тут, поруководишь?
Женщина села с тихой покорностью.
— Вот, видишь, как хорошо! То, на что ты села, можно использовать как стул.
— Сережа, это и есть стул.
— Что-то не похож.
— Он просто лежит на боку, да еще углом.
— Ну поставь.
Женщина попробовала поставить стул, но его ножки были скошены, он качнулся и упал.
— Дай-ка сюда.
Сергей взял стул уверенным движением мужчины-хозяина, как будто вот-вот починит его, но смотрел и смотрел. На левых ножках словно выросли деревянные опухоли — и они изогнулись.
— Все-таки невероятно, — пробормотал он.
— Это было в третий день, — отозвалась женщина, Наташа. — Поплыл воздух, и… очертания сбились, а потом…
— Ладно, не вспоминай.
Но женщина глубоко вздохнула и закончила фразу:
— …потом постепенно воздух пришел в себя, видно стало хорошо, но кое-что осталось искорежено. И Костик — ты ведь помнишь Костика, они учились со Славой.
— Да, конечно.
— Он кричал сорок минут, пока не умер. А потом пришли призраки.
Сергей подумал было успокоить Наташу, но потом решил дать ей выговориться.
— А что за призраки, Наташа? Конкретные или вообще?
— Вообще. То есть лица можно было в принципе различить, но никого из знакомых.
— А почему тогда они пришли сюда?
— А они не пришли сюда. Они шли как бы мимо.
— А шли или летели над землей?
— А почему ты спрашиваешь?
— Интересно.
— М-м, — женщина подняла брови, словно этот ответ Сергея был самым удивительным местом разговора. — Тебе интересно. Они перебирали ногами, но скорее по привычке. Когда забывали, двигались все равно.
— Но ведь никакого ущерба они не причинили.
— Да, — женщина махнула рукой, как будто говоря о незначащем. — Какой ущерб от призрака. Только когда они прошли, оказалось, что умерло порядочно народу.
— Это нервы.
— Да, — согласилась женщина, — психанули понапрасну и умерли.
— Не надо так, Наташа.
— Как?
Мужчина не сумел сформулировать как. Он стоял и вертел в руке какую-то шестерню.
— Смотри-ка, странная штука.
— В пятый день.
— Что?
— В пятый день поломалось время. Появились многие вещи из разных эпох, словно просы┬пались в дырки. Ты еще найдешь, вон там. И вернулись многие мертвые, мы сперва очень обрадовались, по всей улице праздник, собрали на столы, но эти мертвые…
— Это были не они?
— Нет, они, все в порядке, и они даже рады были вернуться, улыбались, но, знаешь, несильно рады, они постоянно думали о своем, и постепенно, часа через три, мы перестали их отвлекать от того, о чем они думали, и мы стали отдельно, а они отдельно. А потом они ушли.
— На юг?
— Разумеется. А потом небо сделалось красным и пошел метеоритный ливень. Ты видел когда-нибудь метеоритный ливень?
— Нет.
— Это очень красиво. Очень. И хорошая смерть. Быстрая, легкая.
— Вадим.
— Да.
Женщина встала с озабоченным видом, как если бы у нее были дела в доме, и пошла бы в дом, хотя бы для виду, если бы он не просвечивал насквозь. От него осталась только оболочка, наподобие голограммы. Настоящие вещи были здесь, на заднем дворе.
Светило солнышко, по небу бежали кудрявые облачка, дул ласковый ветерок. Уцелевший тополь идиотически лепетал листвой.
— Ну что мы все обо мне. А ты, Сережа? Видел драконов?
— Ну, это ироническое название. Они с кошку размером. Вся проблема в стайности. Представь себе стаю летучих кошек в тысячу голов. Интеллект низкий, даже себе в убыток. Агрессивные и тупые. Однажды сожрали мой обед.
— Если верить телевизору, они не только твой обед сожрали.
— Не будем, Наташа, — мягко сказал мужчина. — Конечно, было разное. Так или иначе, погибло много народу.
— Много?
— Ну, почти все.
— Ты называешь это “почти все”?
— Но ведь мы остались.
— По ошибке.
— О каких ошибках тут можно говорить?
Женщина закусила губу. С этим трудновато было спорить.
Мужчина приобнял женщину за плечо и прижался щекой к щеке.
— Надо начинать заново.
— Но почему мы, Сережа? Почему не мы с Димой или вы с Майей? Какая-то бестолковость.
— Не кощунствуй, — он поднял палец и улыбнулся.
— Мы едва знакомы.
Их дети ходили в одну музыкальную школу, но сейчас им было больно об этом вспоминать. Еще они часто встречались в троллейбусе и даже начали здороваться. Потом Сергей уехал в командировку. А потом как-то сумел вернуться.
— Сегодня мы пойдем на поле за городом. Может быть, картошка уцелела.
— Хорошо.
Поворот
У Валерия образовалась пауза в делах, и он решил прогуляться бульваром, а там добраться до дома троллейбусом. Тем более что выдался чудесный осенний день, сухой. Не будем врать про лавины желтых и красных листьев, про терпкий запах желудей. Московская осень приглушена. Но какой-то покой держался над бульваром.
Не пройдя и десяти шагов, Валерий наткнулся на Лену.
— О! Какие люди!
— Привет! Слушай, какая у тебя шляпка симпатичная.
— Валера! Это ты? Когда ты обращал внимание на шляпки?
— Вот, начал. А что, поздно?
— Ну, становиться мужчиной никогда не поздно.
— Спорное высказывание.
— Доверься мне.
Протрещав еще пару минут, они обменялись мобильными номерами и разошлись со следами улыбок на лицах. Но буквально через минуту Валерий встретил Олега.
— Ну, рассказывай, — выстрелил первым Олег.
Валерий умеренно скучно пересказал последние несколько лет своей жизни. Мужчины припомнили пару бывших сокурсников, посетовали на летящие годы и крепко пожали друг другу руки.
Валерий шел, на всякий случай примечая обстоятельства слева-справа. Вон сидит старушка, чем-то похожая на его молодушку-первую-учительницу-английского. Мелькали полузнакомые лица, знакомые на четверть.
Это простая мнительность.
И вдруг откуда-то справа возник и уже шел перед Валерием Лаврентьев.
Это был точно он, его скошенный затылок, посадка спины, куртка, наконец. Хотя куртку мог бы за столько лет и обновить. Валерий собрался было окликнуть Лаврентьева, да отчего-то не окликнул.
Что-то его остановило.
Ну да, Лаврентьев вроде эмигрировал в США еще лет пятнадцать назад. Ну и что тут такого? Многие возвращаются, хотя бы и на время. Москва, кстати, очень динамичный город.
Странно, что куртка сохранилась.
И тут Валерий вспомнил, что Лаврентьев погиб. Причем погиб как-то глупо, по-молодежному, катаясь на доске и выскочив вдруг на шоссе.
Валерий узнал это из имейла — и припомнил сейчас этот имейл чуть ли не слово в слово.
У него не возникло и тени сомнения. Ни в том, что перед ним прогулочным шагом идет Лаврентьев, ни в том, что Лаврентьев, собственно, погиб.
Валерий шел за мертвым, держа дистанцию и не окликая его.
В конце бульвара Лаврентьев, не задумываясь, повернул налево. Валерий — за ним.
Они шли уже довольно долго. Валерий все не решался догнать или окликнуть Лаврентьева. Удивительнее, что он не решался отстать или свернуть.
Ему казалось, что может быть еще хуже. Что можно провалиться в боковые пространства гораздо хуже жизни и смерти.
Надежда вернуться домой постепенно меркла. Да он и не вспомнил бы сейчас номер троллейбуса.
Так и смотрел, как завороженный, в спину шагах в двадцати перед собой и шел неизвестно куда.
Жаль, что Валерий не догадался оглядеться по сторонам. Это бы существенно расширило его кругозор.
Дома постепенно расступились, и пестрая эклектика Москвы сменилась торжественным однообразием. Вокруг высились кварталы, районы, целые города в глуховатых тонах, розоватом и зеленоватом, каким-то чудом сочетающихся в цветовой аккорд. Между кварталами пролегали неправдоподобно широкие проспекты, как в Южном Бутове.
Все это длилось бесконечно во все стороны, даже назад. Тут не было спасительного обрыва горизонта, пасовало только ограниченное зрение человека.
В прохладном воздухе осени этот мир был прекраснее рая и страшнее ада.
Валерий остановился — в ту же секунду и Лаврентьев словно осекся на полушаге, обернулся и ухмыльнулся, как всегда.
Валерий посмотрел по сторонам, потом вверх.
Голубой воздух дня стлался над асфальтом, как туман, а выше висело огромное черное небо с миллиардом звезд.
Интересный сон
У Павлова случались такие сны — яркие, полноцветные, и в то же время понимаешь, что сон. Вот и тут он, получалось, стоял на дороге, грунтовой, подсохшей. Он, проверяя, ударил пару раз по дороге ботинком. Дорога оказалась идеально упругой и твердой. Вокруг росла очень подробная трава. Павлов от нечего делать пошел по дороге, продумывая мозгами совсем не сонные мысли.
Он думал о том, что сон похож на симулятор. Он думал, где зарождается и функционирует сон — возбуждаются ли рецепторы, там, зрительные нервы, или это все уже в месте прихода информации. Тогда подробность травы как бы мнимая — это не результат обработки информации с канала, а подставленный итог, и тогда от него обратным ходом представляется вот эта трава.
Сон продолжал приятно удивлять Павлова — дорога длилась, миллиарды пикселей по обе стороны исправно строились в деревья, кусты, перспективы вплоть до горизонта. Павлов отметил, что картинка объемная. Он подумал, сможет ли (в случае чего) оперативно проснуться, но решил не пробовать, потому что жалко было расставаться с дорогой.
Дорога подошла к повороту. Подошел к нему и Павлов — и заглянул, немного волнуясь. У дороги стоял дом. Павлов подошел к дому и отчего-то захотел закурить, хотя в жизни не курил. Он сунул руку в карман, но сигарет не нашлось. В доме зашуршало. Павлов замер, вроде бы готовый ко всему, но слегка похолодел.
Мало ли кто оттуда выйдет.
А вышла молодая женщина с девочкой лет пяти. Жена и дочь Павлова лет десять назад.
Понимаете, все это было бы логично, если бы они на самом деле (не дай Бог) погибли в катастрофе или хотя бы ушли от Павлова. Но они сейчас мирно спали в той же квартире, что и Павлов. Вот что удивляло.
Между тем, девочка заметила Павлова — и вот уже висела на его шее с радостным криком. Павлов немного растерянно подхватил ее рукой, поцеловал. Подошла жена.
— Вот так мы здесь живем.
— Неплохо.
— А как ты сюда попал?
— Я проездом. Я вроде как сплю.
— Ну да, естественно. Ты состарился. А я там состарилась?
— Нет. Ты там очень хорошо выглядишь.
— Хочешь посмотреть огород?
— Ну давай.
Они очень подробно осмотрели огород, потом дочка показала Павлову свои акварели и конструкции из пластилина. Павлову, правда, понравилось. Пообедали.
— А я выросла? — спросила дочка, качаясь на папином колене.
— Выросла. Вот такая.
— У меня все в порядке?
— Да. Иногда ты нетерпимая… Но это ладно.
Павлов вдруг осознал, насколько нелепо жаловаться на дочь дочери же во сне.
— У тебя тут вот шрамик. Велосипед…
Ему хотелось остаться тут навсегда, но он боялся там не проснуться. Жена уловила его тревогу.
— Ну иди. Я бы тебе собрала зелени, но…
— Да. Ну счастливо.
Они тепло попрощались, Павлов вышел на дорогу, отошел на приличное расстояние и попробовал проснуться. Не сразу, но ему это удалось. Он лежал в кровати, глядел в потолок. Голова то ли кружилась, то ли болела. Вошла жена.
— Ну, сколько будем валяться?
Он рассказал жене сон.
— Все ясно, — сказала жена. — Подсознательно хочешь вернуться туда, где уже все было, но ты был еще молодой.
— Кто же не хочет.
Заглянула дочь, спросила, в чем дело. Жена пересказала ей сон Павлова. В пересказе сон получился довольно бледным.
— А в чем я там была одета?
— Белое платьице в темно-красный горошек, белые чулочки, косички, сандалии в дырочку. Белые.
— Круто, — сказала дочь без энтузиазма и вышла.
— Кто же так одевает ребенка в деревне, — сказала жена.