Опубликовано в журнале Знамя, номер 7, 2007
Такова русская жизнь
В январе 1991 года на московских улицах очень забавно продавали недавно тогда появившийся журнал “Столица”. Насколько помню, в киосках “Союзпечати” его не было, а просто сидела где-нибудь у метро или у подземного перехода женщина с пачкой журналов и продавала их всякому желающему. Стоила “Столица” тогдашний рубль, но при продавщице была еще и пластиковая коробочка из-под майонеза, и туда надо было бросить еще пятачок — только что ввели НДС, и продавщицы (не думаю, что совсем равнодушные к своему делу) язвили: “Рубль за журнал, а пятачок — подайте президенту на бедность”. Такой простенький перформанс был очень даже в духе тогдашней “Столицы”, издания молодого и задорного.
Журналы в то время вообще возникали весело, проживали свою недолгую жизнь (а бывало, что и по три жизни — когда одна команда спешила сменить другую) без оглядки, но умирали, увы, при нотариусах и врачах (то бишь адвокатах). Однако тогда журналистов было больше, чем нотариусов и врачей, поэтому, похоронив одно издание, бойкие перья быстро собирались в кучки и стайки (банды и шайки) и зачинали новый проект. Хорошее было время, духоподъемное.
Сейчас, похоже, нотариусов и врачей стало больше, чем журналистов, и запустить, а главное, сохранить новый проект куда сложнее, чем в 90-х. Вроде бы лет шесть мы живем в эпоху стабильности, но как-то прямо на глазах возникают и умирают вполне себе недурные издания с хорошими командами. Где “Еженедельный журнал”? Где “Новый очевидец”? Где “Политбюро”? А — там. За ненадобностью.
Поэтому на каждого новорожденного смотришь двойственно: хорошо, конечно, что возник, но не помрешь ли завтра, отягощая статистику детской смертности?
Такие примерно мысли в голове были, когда я взял в руки первый номер журнала “Русская жизнь”.
Нечто вроде напутствия написал Солженицын (да нет, думаю, специально не писал — спросили настырные журналисты классика по телефону о чем-то отвлеченном, он и ответил отвлеченно. Записали, тиснули на первой полосе. Вышло вроде благословения журналу. Повод дать хорошую фотографию Александра Исаевича).
“Поминальник” (список сотрудников) вполне себе приличный, если главного редактора — Дмитрия Ольшанского — не считать: тут и Борис Кузьминский, и Дмитрий Быков, и Дмитрий Галковский. Этакая супергруппа.
Термин этот — “супергруппа” — возник в конце 60-х — начале 70-х в недрах рок-культуры, и никакой особой оценки не содержал. Супергруппа — это не “самая хорошая” группа, а просто группа, составленная из наиболее ярких осколков незадолго до того распавшихся популярных групп. Словом, несколько уже избалованных славой медведей в одной берлоге. Таких супергрупп, как правило, хватало на одну пластинку и на одно турне, после которого звезды, вусмерть разругавшись, разбегались в разные стороны. Каркать, впрочем, совсем не хочется.
Первая же большая, развернутая статья номера оказалась — надо же! — о моем родном городе, об Иванове. Написал ее Олег Кашин, известный многим по Интернету, а теперь один из замов главного редактора “Русской жизни”. Называется эта статья “Памяти мануфактуры” и вводка к ней минорная: “Иваново, некогда третий после Москвы и Петербурга промышленный город России, — ныне депрессивный центр депрессивного региона…”.
Я просто умилился сперва — ну надо же, третий после Питера и Москвы! Потом трезво вспомнил — был же еще и Нижний Новгород, который, конечно, покруче был Иваново-Вознесенска. Однако как же не прочесть статью о городе, в котором прожил тридцать пять лет жизни!
Правда, подумал: с чего это вдруг первый номер столичного журнала открывается статьей о мало кому интересной местности? Заглянул еще раз в “поминальник” — ага, “Издатель — Екатерина Мень”. Мень — на наших просторах, согласитесь, фамилия редкая, и это, между прочим, фамилия не только известного религиозного мыслителя, но и нынешнего ивановского губернатора, присланного из Москвы “поднимать” депрессивный регион. Мень-священник и Мень-губернатор в близком родстве, не помню, правда, в каком. Должно быть, и Екатерина Мень из того же почтенного семейства, так отчего бы ей и не заказать Олегу Кашину статью о городе, где героически борется за благосостояние моих земляков ее родственник?
Ну да ладно, возможные мотивы — дело десятое. Про Иваново и про гибель отечественной текстильной промышленности писать надо, я и сам, пользуясь служебным положением, опубликовал об этом две статьи в “Знамени” (в 1996-м и в 1999-м). Я года три не был на родине и, честно говоря, надеялся — а вдруг стало получше? Но Кашин, увы, подтвердил мои наихудшие прогнозы — в Иванове по-прежнему плохо и выхода из тупика не видно. С пафосом и конечными выводами его статьи я совершенно солидарен. Что же касается самого текста, так я через абзац чертыхался и спрашивал себя — да на самом ли деле Олег Кашин был в Иванове, а если был, то какого черта на каждом шагу врет? Его там что — обильно кормили и поили, а потом сажали в служебный “Мерседес” и катали по городу? И видел он его только сквозь тонированные стекла? Пешочком ни разу не пробовал?
Это я о качестве журналистики. Штука серьезная. Заповедей много, одна из главных — если пишешь о чем-то конкретном, будь точен, не ври.
Врать Кашин начинает со второго абзаца: “Когда-то у стен БИМа (БИМ — Большая Ивановская мануфактура, фабрика в самом центре города. — А.А.) стоял бюст дважды Героя Социалистического Труда Валентины Голубевой — как и полагалось по закону, в полторы натуральные величины…”. “У стен” БИМа, где мне пришлось в студенческие каникулы однажды поработать, стоял скромных размеров памятник Ленину, а бюст Валентины Ивановны Голубевой стоял двумя кварталами — метров этак семьсот — дальше, в мирном скверике между художественным музеем и областным судом.
Дальше Кашин трогательную историю рассказывает: “Голубева с трибуны Съезда народных депутатов СССР сетовала на то, что, ежедневно проезжая по пути на работу мимо памятника самой себе, она испытывает ужасную неловкость. Съезд проявил уважение к скромности заслуженной ткачихи и разрешил в порядке исключения демонтировать памятник”.
Ну надо же! Чтобы увидеть этот бюст, стоявший в глубине сквера, с проезжей части главного ивановского проспекта, нужно было очень пристально вглядываться. А история-то была простая. Кашин ее не знает по молодости лет и по нелюбопытству, а я расскажу, отчего дважды Герою захотелось убрать свой бюст из центра города. Дело в том, что скульптор не поскупился — формы (груди) вылепил Валентине Голубевой роскошные. Чем спровоцировал местную аполитичную молодежь на “мягкий”, так скажем, вариант вандализма: время от времени на бронзовом бюсте героини появлялся вполне реальный, хотя и запредельных размеров, бюстгальтер. Кулик и прочие мастера перформанса тогда еще под стол пешком ходили, а в Иванове вот такие штуки делали. Где брали такие чудовищные лифчики (может, сами шили?) и зачем женщину обижали? Да, наверное, женщину обидеть не хотели, обижали этак вот весело и разухабисто советскую власть, лицом которой согласилась стать Голубева. Был еще один ивановский памятник — стела с большим портретом Брежнева, тоже что-то вроде надгробия при жизни. За ним местные алкаши повадились малую нужду справлять, так что пришлось особый милицейский пост ставить. Голубева была рангом пониже Брежнева, поста не удостоилась — легче было демонтировать ее бюст — от греха подальше.
Но к тексту вернемся: “Беглый осмотр города позволяет убедиться в двух вещах. Во-первых, в Советском Союзе действительно была текстильная промышленность. Во-вторых, теперь от нее почти ничего не осталось”.
Угу, осмотр города действительно очень беглый. Какие это “колонны” на фасаде фабрики имени Дзержинского увидел Кашин? И откуда взял, что фабрику эту открыли в 1922 году? Фабрика имени Дзержинского, на которой я проработал два месяца в студенческие каникулы и до сих пор с закрытыми глазами могу пройти по всей ее территории — здание образцово конструктивистское, Корбюзье мог бы позавидовать, там колонны просто некуда впарить — строгий параллелепипед. И открыли эту фабрику ровно к десятилетию Октября — 7 ноября 1927 года (запомнил по наглядной агитации, мимо которой каждый день проходил). Как раз время расцвета конструктивизма в СССР — памятников его в Иванове довольно много. Может, Кашин на фабрику и не заходил? Корпус-то основной во дворе, а есть еще — на улицу выходящее — неказистое двух- или трехэтажное зданьице, где проходная и мелкие административные службы. Там вот колонны какие-то облезлые и были. Стало быть, журналист просто из машины не вышел? Или только вот в проходную зашел? Стыдно, коллега…
Дальше еще лучше: “Через дорогу — развалины фабрики имени Балашова”. Через дорогу — то есть, как я понимаю это выражение, на другой стороне улицы, — на самом деле нормальный жилой квартал, а до фабрики имени Балашова топать еще около километра. То есть опять же — взгляд сквозь тонированные стекла административного авто и ленивое вранье.
Дальше журналист зачем-то ищет Валентину Ивановну Голубеву, поговорить, типа, желает, едет на улицу Ивановскую, которую считает почему-то находящейся в центре города, хотя в реальности она почти что окраинная. А по ходу дела рецензирует город и опять врет: “Улица Ивановская находится в самом центре города. Это, впрочем, условное понятие — в Иванове нет ни центра, ни спальных районов, ни промзон; очевидно, центром стоит считать треугольник, образуемый корпусами БИМа, Цирком и Музыкальным театром, обвешанным афишами звезд шансона, — потому что перед театром стоит памятник Михаилу Фрунзе, а к БИМу практически примыкает здание областной думы”.
Не знаю я, где сейчас областная дума, знаю только, что к БИМу физически ничего “примыкать” не может — ландшафт не тот. А памятник Фрунзе ну никак не может стоять “перед театром”, потому что он стоит на другом берегу реки Уводь в приличном вполне сквере, сквозь деревья и кустарники которого театра почти не видно. И театр этот — не “Музыкальный”, там совмещено сразу три театра — Музкомедия, Драматический и Кукольный. Здание огромное, всем хватает. А “перед” театром — площадь с фонтанчиками. А вот цирк — он действительно по правую руку от Фрунзе, но метров триста надо еще пройти. Смешалось все в голове Олега Кашина, но ежели смешалось, так зачем писать с такой уверенностью? Я вот, например, прочитаю или еще какой настоящий или бывший ивановец, и скажем мы: что ж ты пургу гонишь? Ты там не просыхал, что ли?
И еще — раз уж взялся о городе писать, так хоть что-нибудь про его историю узнай. Иваново-Вознесенск сложился из двух поселений — села Иванова и Вознесенского посада. Поэтому у него два центра — один в посаде, где площадь Ленина и соответствующий памятник по сей день стоит, другой — площадь Революции, где мемориал и администрация. Так вот исторически сложилось.
А это вот что такое: “Единственная полноценная улица — проспект Ленина с магазинами, Текстильной академией, мединститутом и прочими главными заведениями города”?
Бог с ними, с магазинами, — их на многих улицах Иванова много, но врать-то зачем? И Текстильная академия, и мединститут, и не названный автором Химико-технологический институт совсем на другой улице — на улице Фридриха Энгельса. Неподалеку от нее и переулочки, где как раз и имеют место быть “главные заведения города”. А на проспекте Ленина никаких особых магазинов и учреждений нет. Просто сквозная магистраль, соединяющая две части города, — когда-то удобно было демонстрации проводить.
Я, собственно, про что? Да про простое — про журналистский профессионализм. Когда-то в нормальных изданиях были особые службы проверки (мало где они остались), когда-то каждую цитату надо было снабжать точной ссылкой, а теперь вот можно так — приехал, из окна посмотрел, написал, наврал и — в набор.
Как-то не очень мне нравится этого типа журналистика — ладно, что касается статьи Кашина, — “меня тут стояло” и я заметил вранье, а в других городах, о которых пишут очерки другие журналисты, я не жил, проверить подлинность их писаний не могу, но, на примере Кашина, в полном праве подозревать их на предмет вранья и непрофессионализма.
Речь о доверии, которое, похоже, последний дефицит нашей эпохи.
А журнал вполне себе ничего — посмотрим, что дальше будет.
Александр Агеев