Рассказ. Выбор Ольги Труновой
Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2007
Об авторе | Марк Харитонов — прозаик, поэт, переводчик, лауреат первой в России Букеровской премии (1992). Постоянный автор “Знамени”.
От редакции | Выбор Ольги Труновой.
Электричка почему-то остановилась, не доехав до конечной станции километра полтора. Никаких объявлений по вагонному репродуктору не прозвучало. Бабич поднял взгляд от книги, посмотрел в окно. Ливень, время назад заволокший окрестности густой пеленой, окончательно прекратился, из-под туч выпросталось ослепительное солнце. От травы вдоль путей, от черных толевых крыш придорожных гаражей, от куч вываленного перед ними песка поднимался трепетный пар. На сером кирпиче гаражной стены белыми крупными буквами было выведено: “Слава Отцу и Сыну и Святому Духу!”. Раньше так писали “Слава КПСС!”, усмехнулся Бабич, но на этом взгляд бы не задержался, как на привычном орнаменте.
Вагон почти опустел, мимо проходил кто-то из задних вагонов. Впереди, должно быть, открыли дверь, можно было выйти, доделать свой путь пешком, если не имелось при себе тяжелого багажа. Но тащиться по лужам, по шпалам, по щебню, портящему подошвы, пока не хотелось. На сиденье возле бедра стояла недопитая бутылка пива, правда, уже тепловатого, на коленях лежал недочитанный детектив. Книжка тоже была так себе, одноразовое чтение для дороги, но все-таки хотелось узнать наконец, куда исчез этот чемодан с миллионом. Каждый раз, когда сыщику удавалось напасть на след, вместо чемодана он обнаруживал очередной труп, его самого вывезла из-под обстрела на своей машине случайно встреченная женщина. Тут, похоже, начиналась любовная история — скорей всего, чтобы очередной раз отвлечь, предложить ложный ход, прибавить страниц. Бабич уже и так пропускал необязательные подробности, разговоры на языке, взятом напрокат из других детективов. Задержка была даже кстати, можно было дочитать до станции. Он сделал из горлышка еще глоток.
— Уважаемые пассажиры, прошу вашего внимания! — отвлек его от чтения голос. — Международная лотерея “Седьмое небо”, уникальные выигрыши, поразительные возможности!..
Этот разносчик уже проходил по вагону в другую сторону, Бабич видел его со спины, слова тогда заглушались стуком колес. Теперь, значит, возвращался обратно. В ношеных джинсах, рубашка навыпуск прикрывала обрюзглый животик. Лицо под белой бейсбольной шапочкой то ли распаренное, то ли красное от свежего загара. Цвета малинового варенья, определил про себя Бабич. Кому он опять предлагает — второй раз в том же вагоне, да еще пустом? Билеты перед собой держал, как карточный веер.
— Каждый выигрыш — необыкновенное приключение, вы себе даже не представляете, всего за тридцать рублей. Проверить можно прямо на месте…
Он еще говорил, но голос уже угасал, наконец смолк. Прошел еще немного между сиденьями оглядываясь. У противоположного окна дремал небритый мужичок, свесив на грудь голову, слюна стекала с отвисшей губы. Бабич снова уткнул взгляд в книгу. Разносчик поравнялся с ним, помедлив, сел напротив. Отер шапочкой пот с лица, с открывшейся лысины, с седого загривка. То, что издали казалось загаром, на самом деле было краснотой густых жилок. Узор молодежной, не по возрасту, рубашки был составлен из газетных текстов и невнятных фотографических пятен. Бабич, не поднимая головы, исподлобья глянул на крупные заголовки. Язык был ему незнаком, понятны оказались только два слова: sex и catastrophe.
— Вы не знаете, какой это язык? — уловил его взгляд лотерейщик. — Я спрашивал, никто не знает. Про что это, интересно?
Бабич молча пожал плечами, перевернул страницу. Похоже, эта женщина встретилась сыщику не так уж случайно, в ее поведении было что-то подозрительное.
— Раньше, конечно, меня самого бы спросили: что у вас тут написано, откуда у вас такая? — продолжал тот, как будто ему ответили. — Не рубашка, я имею в виду, пресса. Да? Теперь свобода слова, читай без цензуры. Понимаешь, не понимаешь — неважно. Достаточно, если разбираешь вот это, — он наклонил подбородок к груди, показал пальцем, — и вот это, да?
Бабич хмыкнул, давая понять, что ему мешают, перевернул страницу назад. Какую это записку вспомнил вдруг сыщик? Пропустил что-то… Ладно, пока можно обойтись, не стоит искать.
— Про секс — это понятно, про катастрофы тоже, — лысый был, видимо, из породы разговорчивых, которым собеседник необязателен. — Газете надо же завлекать читателя. Настоящих катастроф уже, кажется, не хватает, так все время предсказывают какую-нибудь небывалую. Каждый год то одну, то другую, вы не заметили? Землетрясение не сегодня завтра, комету вдруг обнаруживают, правда, пока не близко. Выбор большой, не соскучишься. А для чего? Я вам скажу, для чего: чтобы осознавали, как нам постоянно везет. Мы существуем, да? Пока еще существуем. А могли бы не существовать, мало ли что? Всего не предугадать. Это только думают, что все рассчитано наперед. Нет, живем, значит, надо пользоваться удачей. В этом же интерес. Вы не хотите один билетик? — он полез рукой под рубашку, она прикрывала, оказывается, сумку на животе, снова развернул свой веер. — Всего тридцать рублей. Проверка на месте.
А, вот он как повернул, усмехнулся про себя Бабич. Не забывает свое дело. Билеты были необычно крупные, размером с почтовую карточку. Какое-то новое мошенничество.
— Я в лотерею не играю, — сказал он вслух сухо, не поднимая взгляда от книги.
— Э, вы только думаете, что действительно не играете, — ничуть не смутился тот. Веер он свернул, но в сумку пока не возвращал. — Так многим кажется. А жизнь, если хотите знать, не бывает без лотереи, я пришел к такой мысли. Родился человек в Москве или в какой-нибудь дыре, из которой до конца дней не выбраться, — уже разный выигрыш. Вы скажете, почему не выбраться? На это я не могу ответить. Почему я не могу выбраться в Америку? А родился бы там, занимался бы, может, другим делом, не этим. В газете писали, какой-то человек там наловчился выдувать мыльные пузыри необыкновенных размеров, разъезжает по всему свету, зарабатывает большие деньги. На мыльных пузырях, это же только подумать! Которые скоро лопаются. А другие почему-то должны вкалывать в шахте. И это еще хорошо, если в шахте. Недавно показывали, что где-то шахту закрыли, там шахтеры ничего не зарабатывают, так они в какие-то норы залезают ползком, стучат кайлом, как в старое время, представляете? Набирают этот уголь ведерками, кто-то у них покупает, они рады. Надо заработать на хлеб, их можно понять. Почему никуда не переберутся — это другой вопрос. Почему кто-то живет среди снега, где вечная мерзлота, есть же места теплей? Или то же самое — нация. Нас же не спрашивают: какую ты хочешь выбрать? Кому-то, может, хотелось бы другую. Нет, кому какая выпала. Разве это не лотерея? Или вы хотите мне возразить?
— Это называется судьба, — не сумел промолчать Бабич.
— Судьба? Можно сказать и так… Я вам мешаю читать, да? Вижу, вам не терпится узнать, чем там кончится. — Он, наклонясь, заглянул снизу на обложку. — А, — проговорил понимающе, — вы уже, наверно, дочитали до этой женщины.
— А вы что, читали? — неприятно удивился Бабич.
— Читал, не читал, — махнул тот неопределенно рукой. — На обложке она есть, с пистолетом в руке. Не хочу портить вам удовольствие, дочитаете. Хотя, скорей всего, будете разочарованы.
— Это почему? — спросил Бабич. Забыл, в самом деле, эту картинку на обложке, до сих пор с ней ничего не было связано. Та самая женщина — с пистолетом? Или другая? Дал бы этот прилипчивый болтун сосредоточиться на чтении.
— Редко бывает иначе. Детектив хорош, пока его читаешь, чего-то еще можно ждать. Достаточно, чтобы зацепила загадка, одна тянет другую, надо скорей получить ответ. А когда тебе его дают, вспоминаешь с начала, как все было, если, конечно, еще не забыл подробности — одна с другой почему-то не соединяются. Так быть не могло, все вместе было склеено слюнями, и объяснение тоже. Но свой интерес успел получить, это уже кое-что… Вы говорите, судьба, — он оживился, что-то вдруг вспомнив. — Вот, между прочим, я вам расскажу. На стадионе в Москве давно когда-то разыгрывались лотереи с разными выигрышами, чтобы привлечь зрителей. Может, вы по возрасту еще застали, нет? У моего знакомого отец однажды пошел на футбол, так вот, его месту — вы это должны оценить, не ему, а его месту — досталось, представьте себе, пианино. Не Бехштейн, конечно, и не Стейнвэй, даже не какой-нибудь “Красный Октябрь” — бракованное изделие не знаю какой мебельной фабрики, такое задаром было не жалко отдать, понятно. Зато рекламную акцию устроили, как уже тогда умели, с оркестром. Можно представить, как этот папаша ошалел, когда его провезли на грузовике вместе с пианино по беговой дорожке, доставили инструмент на квартиру. Ну, вы же понимаете, разве можно было упустить бесплатный подарок? Хотя бесплатно — это только называется, пришлось пригласить настройщика, потом педагога. Я его знал, это был такой немец Владимир Адольфович, он почему-то любил рассказывать, как ходил наниматься в оркестр Большого театра, к самому Голованову, и тот ему сказал: вы не музыкант, а сапожник. Почему он это рассказывал с гордостью? Сам Голованов! Неважно. Мальчика потом заставили ходить в музыкальную школу. Он мне говорил, что свой инструмент тогда ненавидел и вообще музыку. Но для родителей это была, может, неосуществленная мечта детства. Пианино пришлось все равно выбросить, покупать другое, немногим, я думаю, лучше. А что делать? И вот теперь он всю жизнь зарабатывает музыкой. Да еще как зарабатывает, в таком ресторане, куда я войти не могу. Это, как вы считаете, лотерея или судьба? Если оказалось, что музыка — его призвание? Может, выигрыши вообще не так случайны, как мы думаем, а?
Он достал из кармана несвежий платок, звучно высморкался, некоторое время приводил нос в порядок. Бабич качнул головой, снова скосил взгляд на книгу. Пролистнул страницу, потом другую… “Алина держала пистолет двумя руками, на лице ее была презрительная улыбка”. Надо же, на этом вдруг и открылось. Значит, действительно она? Этот лысый знал или просто догадывался? Замолк бы сейчас хоть ненадолго, подумал Бабич, видит же, что я не откликаюсь.
— Это детективы должны обещать логику, — лотерейщик, словно угадав его мысль, вернулся все-таки к разговору, — в жизни бывает по-другому, я вам сейчас расскажу еще интересней. Знакомый врач работал на “скорой помощи”, его вызвали к какой-то старухе. Сердце или, может, что-то еще, подробности не имеют значения. Он был хороший специалист, все сделал на уровне, вытащил, как говорится, старуху с того света. Но у нее оказался сын из каких-то новых бизнесменов или из новых бандитов. Ну, вы читаете детектив, вам не надо объяснять, что это бывает одно и то же. Он этого доктора увез вместе с матерью к себе на виллу и уже не отпустил. Машину отпустил, а его оставил, чтобы за мамашей присматривал. Почему-то в него поверил. Эти люди, вы же знаете, бывают сентиментальны. Возразить было нельзя, и, если подумать, зачем? Семьи у доктора не было, а что пришлось уволиться со службы, так эти и все будущие потери, я думаю, компенсировались, нам даже не представить как. Он эту старуху так и проводил до конца, а потом при сыне остался уже как его личный врач. За границу с ним вместе уехал, насмотрелся такой жизни, можно вообразить. Назад, я думаю, уже сам не хотел. Тем более что от него уже и не зависело.
— Н-да, — неопределенно качнул головой Бабич. — Бывает.
Указательный палец оставался в полузакрытой книжке вместо закладки, но он уже понял, что дочитать здесь не удастся. И почему обязательно дочитывать? — подумал он. Надо было давно выйти. Он потянулся к бутылке — она оказалась пуста. Лотерейщик, словно удовлетворенный ответом, умолк, смотрел теперь куда-то в сторону. Бабич уже собирался положить книжку в сумку, но вдруг все-таки не удержался, снова открыл ее на предпоследней странице — так в учебнике решают подсмотреть, наконец, ответ.
“— Вас надо поздравить, капитан, — уважительно сказал полковник. — Только женщина могла заставить его раскрыться.
Алина промолчала”.
То есть, как? — стало сопоставляться в уме Бабича. Значит, эта Алина была из милиции, преступником оказался сам сыщик? Чемоданчик он нашел и присвоил, не устоял перед соблазном, потом сам же устранял конкурентов или свидетелей? Остальное вообще наворочено просто так, лысый был прав…
Он не успел додумать, лотерейщик вдруг тронул его колено. Бабич поднял взгляд, тот заговорщически показал движением поднятых бровей. От них удалялась по проходу девушка, она тоже, видимо, направлялась в вагон, где была открыта дверь. Белая блузка, светлые брюки, крупная черная надпись на ягодицах CODE перекрывала прозрачные контурные цифры.
— А? — лысый посмотрел торжествующе, как будто сам это придумал. — Неплохая идея? Хочется идти за ней вслед, всматриваться в эту попу, чтобы как-нибудь прочесть код или, может быть, угадать. Да? У вас что, не возникло такого желания?
Девушка была уже в конце вагона, когда в проходе появился багровый от натуги толстяк с двумя тяжелыми баулами в руках. Поставил их на пол, чтобы перехватить удобнее, и поскорей заспешил дальше, чему-то про себя улыбаясь.
— А, теперь понятно, почему она задержалась, — прокомментировал лотерейщик. — Не сразу согласилась на его помощь, нужно было время, чтобы уговорить. Он же ее вряд ли привлекал, с такой комплекцией. Вы могли бы его опередить, а? Если б не так долго думали. Почему нет? Вас ведь дома никто не ждет?
— Почему вы так решили? — холодно спросил Бабич. В горле вдруг запершило, ужасно захотелось пить.
— Ну, тут большая проницательность не нужна. Вот, все уже вышли, а вы никуда не торопитесь. Вы и этот, который спит. Багажа у вас нет, вас больше тянет читать, чем спешить домой. Нет?
— Вы тоже не выходите, — нечаянное попадание Бабича слегка уязвило.
— Моя работа в дороге, мне все равно возвращаться. Эта же электричка должна пойти назад рано или поздно. Другой тут уже не будет. И я не скучаю. Чтение, вы же видите, здесь можно найти не хуже, чем в детективе. Мне нравится разговаривать, смотреть людей. Вот этот, который прошел, он ненамного вас младше, но видно, что предприимчивый. По лицу, по одежде, по всему видно. У него часы на руке, заметили, “Сейко”? Он, кстати, у меня уже купил сегодня билет. Игрок — это игрок. А вы в лотерею, говорите, никогда не играли, по вам тоже видно. Зарабатывали всю жизнь честным трудом, да? Сейчас, я бы сказал, на пенсии, но вам все равно хватает, на жизнь не жалуетесь. Хотя как может хватать пенсии? Есть варианты. Дети помогают? Нет? Сдаете московскую квартиру за четыреста долларов в месяц, сами живете на даче. Это больше похоже. Привыкли к тому, что есть, чего нет, того вам не надо. С поезда можно сойти, но если он как раз в этот момент тронется? Тоже обидно.
— Играете в детектива? — буркнул Бабич. Опровергать неточности было бессмысленно.
Он положил наконец книгу в наплечную сумку — и неожиданно обнаружил там вторую бутылку. Надо же, забыл. Снизившееся солнце глянуло из противоположного окна, ослепив, как будто набрало вдруг силу, какой не имело в зените. Бабич невольно зажмурился, на время замер, привыкая к розовому сиянию в веках. Оно было приятно, как детское воспоминание. Выпитое, оказывается, успело незаметно расслабить. Совсем ведь уже собрался выйти, но эта бутылка снова напомнила о жажде, сделала ее нестерпимой.
— Да вы не обижайтесь, — сказал лысый. — Не в юности — ближе к старости начинаешь понимать: чтоб ощутить жизнь, надо выбиться из привычного расписания. Вы слышали этот анекдот, как один старый еврей докучал Богу? “Почему мне в жизни так не везет? У других все есть, а у меня ничего? Дай мне выиграть хоть один раз тысячу. Ну, хоть один раз дай, Господи”. Наконец, Богу это надоело. Слушай, говорит, купи хоть один билет.
— Слышал я этот анекдот, слышал, — усмехнулся Бабич. Отвернувшись от солнца, он достал из сумки бутылку, отколупнул крышку о металлическую оконную ручку. — Вы не забываете про свой бизнес, я уже понял. А этот толстяк, он при вас проверял свой билет? У него был выигрыш?
— А как же! Замечательный выигрыш, именной диплом “Человек года”. Получит его по почте, очень красивый, с сургучной печатью. На конверте — вот, телефон, почтовый адрес, абонементный ящик. Совершенно официально. Можно будет заказать потом и медаль, даже с объявлением в прессе. Но это, правда, за дополнительную оплату. Диплом тоже хорошо, разве нет? Всего за тридцать рублей. Можно повесить на стенку, в рамочке, чтобы все видели.
Бабич с наслаждением присосался к бутылке, несколько крупных глотков сразу его освежили и словно развеселили.
— Надо же так придумать, — он отер губы тыльной стороной кисти. — Человек года!
— Я же сказал, уникальная лотерея. Тут все выигрыши не простые, особенные. Людям дается шанс выиграть то, чего они на самом деле, может, хотели, просто еще не знали, что такое возможно. Вот здесь же, в соседнем вагоне, одной супружеской паре только что выпал участок на Луне.
— На Луне! — все больше веселел Бабич и отхлебнул из горлышка снова. — Действительно уникально! Я сразу почувствовал, что тут жульничество. Но что такое уникальное!..
— Почему вы думаете, жульничество? — ничуть не обиделся лысый. — Фирма официально зарегистрирована во всем мире, вы просто не знали. Собственность будет оформлена по всем правилам. Вы бы посмотрели, как обрадовалась эта пара! Это же теперь самый шик, другие за такое приобретение платят большие деньги. Можно подарить выигрыш любимой женщине, можно оставить собственность наследникам. Летать ведь когда-нибудь начнут, может, уже скоро, будет такой дележ! Надо заранее позаботиться. Участок в самом престижном районе. По соседству участок итальянского премьер-министра, он тоже там приобрел, об этом в газетах писали. Будьте уверены, кто-то захочет перекупить этот выигрыш за настоящие деньги. Я же вам не успел рассказать, есть замечательные выигрыши. Например, главный, он называется “Седьмое небо”. В рекламе не всё пишут, это должен быть особый сюрприз…
Бабич засмеялся, голова у него уже слегка кружилась.
— Я, кажется, догадался: вы сами эту лотерею придумали, сами напечатали эти билетики, сами разносите по вагонам.
Тот охотно засмеялся в ответ.
— Теперь и вы почувствовали себя детективом. Тоже версия. Если б я только все мог сам!
— И второй раз по той же дороге уже не поедете, маршрут лучше менять, чтоб не встречаться с теми же покупателями. Нет, я ничего не имею против, наоборот, восхищен… Не хотите? — Бабичу показалось, что лотерейщик следит взглядом за движением бутылки в его руке.
— Слышь, дай мне тоже пивка, — вдруг подал с противоположной скамейки голос дремавший там до сих пор мужичок. Глаза у него раскрылись еще не совсем — мутные щелки среди небритых щек. Лицо вызывало мысль о мятой шерстяной варежке. — Дай пивка, а я тебе песенку спою.
Бабич, жмурясь, поглядел в его сторону. Солнце уже не так слепило. На немытом окне проявились оспины, оставленные всеми дождями лета.
— Только слова забыл, — сказал мужичок. — Нет, ты пивка-то дай, — спохватился он, увидев, что лысый взял у Бабича протянутую бутылку, — я тебе другую спою.
Лотерейщик сделал глоток, другой и передал мужичку остаток. Компания, однако, подумал Бабич. На лице его все еще держалась расслабленная усмешка.
— Ладно, дайте один, — неожиданно для самого себя махнул он рукой и достал из кошелька полусотенную бумажку. Лотерейщик извлек из живота деньги, отделил сдачу — две мятые десятирублевки, с готовностью развернул свой веер. Бабич помедлил, все еще сам себе усмехаясь: как будто выбирал билет на экзамене. Тронул сначала средний, но потянул первый справа. Поискал, где разорвать.
— Вы хотите открыть сразу? — осторожно спросил лотерейщик.
— А что? Боитесь, что выигрыша не окажется и я вам скажу, что об этом думаю?
— Э, если бы я этого боялся! Что вы! Но некоторым нравится оттянуть ожидание, поволноваться.
Бабич вынул из конверта сложенный вдвое лист, развернул. В рамочке из красивых вензелей поздравительными синими буквами было написано: “СЛЕДУЮЩИЙ ВЫИГРЫШ ВАШ”.
— Так я и знал, — смех его получился теперь немного возбужденным. — Ничего.
— Это как сказать: ничего, — лотерейщик приподнял брови. — А волнение, ожидание удачи, это чего-то стоит?
Мужичок отер губы рукавом, запел:
— Ой, не думал, не гадал,
Ой, куда же я попал…
Бабич махнул ему рукой: не надо. Тот снова приложился к бутылке, хотя извлекать из нее было уже нечего.
— Да хотя бы развлечение, разговор, разве этого мало? — продолжал лотерейщик. — Всего за тридцать рублей, как эта книжка у вас. Которую теперь можно выбросить. А у вас даже написано: “Следующий выигрыш — ваш”. Это не во всяком билете. Это дает право взять следующий со скидкой, всего за двадцать рублей.
— Ну, вы даете! — качнул головой Бабич не без веселого восхищения. Он действительно почувствовал себя захмелевшим. — Вот это хватка! Теперь попробуете вернуть себе двадцать рублей сдачи. А если выигрыша опять не будет?
— Мне кажется, будет.
— Это почему?
— Не знаю, но мне так кажется. Я же говорю, в этой лотерее есть что-то особенное.
Бабич впервые встретился с ним взглядом. Обесцвеченная голубизна вокруг зрачков, краснота в слезящихся уголках. Почему я до сих пор слушаю этого прилипчивого жулика, подумал он, вместо того, чтобы выйти, почему делаю то, чего твердо решил не делать?
— Ладно, — сказал вслух. — Давайте еще один.
На этот раз он взял конверт, не глядя, вскрыл, вынул бумажку. Тем же шрифтом, но более крупно, там было написано:
СУПЕРВЫИГРЫШ. “СЕДЬМОЕ НЕБО”.
— О-о! — восторженно протянул лотерейщик. — Я же говорил! Дайте, пожалуйста, посмотреть, у вас потом будет время. Вот оно! “Вас поздравляет международная компания “Седьмое небо””, — начал он читать вслух. — Да, это действительно повезло. Я про этот выигрыш только слышал. “Новейшие разработки, специальная аппаратура. Особо благоприятный режим”. Тут, конечно, реклама, подробности узнаете не здесь. “Автоматическая самонастройка. Предельное сближение потребностей и удовлетворенности… соответствие возможностей и желаний, без ограничений во времени”… Нет, тут шрифт немного мелкий, мне без очков трудно. Надо же, без ограничений во времени! Как это может быть? Но я могу вообразить. Бессрочный грант. Всё, можно считать, позади, никаких проблем. Где заработать, чем утолить голод. Не надо искать, напрягаться, вкалывать. Если есть долги, можно не думать, пусть кредиторы кусают локти — вы для них станете недосягаемы… ха-ха… “Разнообразие в современном ассортименте. Пожелания учитываются в пределах индивидуальной программы”, — продолжал он читать. — Не реклама, а целая поэма. “Неприятные ощущения фильтруются”. Да… Как выразился не помню какой философ: счастье есть отсутствие несчастий. — Лотерейщик передал выигрыш Бабичу. — Мечта, особенно если ты ни с кем не связан. Как раз для вас. Еще раз поздравляю. Теперь вы только напишите по этому адресу, дальше вам все организуют. Что вы молчите? Или вы не рады?.. Что с вами?
Бабич встряхнул головой. С ним что-то произошло — как будто он на мгновение незаметно заснул или отключился, был где-то не здесь и теперь вдруг вернулся. Переменилось ли освещение, по-иному ли гулким стало пространство? Прежде он не замечал, что в вагоне так душно несмотря на открытые окна. Недавнее веселое возбуждение сменилось внезапной усталостью. Не надо было пить вторую бутылку, подумал он. Что я хотел ему ответить?.. Забыл…
— Ладно, — сказал он вслух, — спасибо за билетик. Мне надо идти. Счастливо вам оставаться.
Он встал — и неожиданно пошатнулся. Лотерейщик поддержал его за локоть. Бабич отстранился: не надо, у меня все в порядке. Нет, это не пиво, подумал он. Что-то с головой. Надо будет проверить давление. Я хотел ему сказать что-то другое.
— Желаю новых удач, — с усилием вспомнил он… Нет, снова было не то.
— И вам того же, — приветливо откликнулся лотерейщик. — Хотя чего вам теперь желать?
Мужичок напротив опять дремал, придерживая рукой пустую бутылку. Бабич хотел было потормошить его за плечо, но раздумал. Проснется, когда ему надо. Шаги в пустом вагоне отзывались непонятной тревогой. Его слегка пошатывало, как будто поезд двигался. Протиснулся, держась за стенки, через гармошку перехода. Открытая дверь оказалась в конце следующего вагона. Бабич поправил на плече сумку, спустился, держась за поручни, спиной вперед на щебенку между путей.
Платформа виднелась впереди в легком мареве, уменьшенная перспективой. Человек в форме железнодорожника шел в сторону Бабича от задних вагонов. Небольшая группа людей обступила там что-то, лежавшее на земле, на одном была милицейская фуражка. Бабич дождался, пока железнодорожник поравняется с ним, но спрашивать его ни о чем не стал, сам пошел к хвосту поезда по утоптанной, темной от мазута дорожке.
Между путями лежало тело, прикрытое мешковиной. Ее, однако, не хватило, чтобы закрыть его целиком, на уровне живота проступило темное пятно. Белая кость торчала из мяса, обутого в грязный сапог, откинутая рука еще сжимала разорванный красочный пакет. Из него высыпалась струйка ярких разноцветных драже, растеклась под листы подорожника, между стеблей лебеды и цикория, просачивалась сквозь щебенку. Голова была как-то неестественно вывернута, оскал полуоткрытого рта казался пугающей блаженной улыбкой.
— Я эти конфеты в рекламе видел, по телевизору, — сказал кто-то рядом. — Дорогие, небось.
— Ты их только в рекламе видел, а у нас вчера целый ящик скинули, — ответил другой.— Он сынишке своей бабы нес, я знаю. Он всегда им носил. Дорогие! У нас бесплатно.
Бабич посмотрел на отвечавшего — ему показалось, что мужичок, только что дремавший в вагоне, все-таки незаметно сошел вместе с ним. Те же мятые шерстистые щеки, те же пьяные щелочки глаз. Слабость поднималась от колен к животу, подступала, как тошнота, к горлу, отзывалась сумятицей в голове.
— Ну, так у вас все просроченное, — сказал первый, не желая признавать чьего-то обидного превосходства.
— Это для вас просроченное, а для нас в самый раз. Желудок же никогда не заболеет, если промывать каждый день спиртом. А у нас и с выпивкой нет проблем. Ни с чем нет проблем.
Бабич тупо смотрел на разорванную конфетную обертку, словно пытаясь что-то вспомнить, соединить мысли. Пестрый узор ее состоял из семерок разного размера и цвета. Что-то со мной не в порядке, думал он, такого никогда еще не было.
— Нам все с доставкой привозят, — продолжал гордиться небритый. — На той неделе икра черная была, пожалуйста. О красной не говорю. Еда любая, техника, вещи. У нас и книги есть. Такое обеспечение вам тут не снилось…
Поезд в этот момент тронулся. Удлиненные тени людей заскользили по стенкам вагонов, словно пытаясь их удержать или хотя бы заглянуть, чуть подпрыгивая, в высокие окна. Ускользнул последний вагон, тени, уроненные на землю, растеклись неожиданно далеко, теряясь где-то в зарослях бурьяна по ту сторону путей.
Закатное солнце озаряло открывшийся обширный пустырь, приземистые кирпичные постройки, березовый перелесок поодаль. Напряженная яркость была во всем, в багровом сиянии стен, в черно-зеленых тенях листвы, в белизне тревожно обесцвеченных лиц. Золотом светились стволы тонких берез, светился бурьян, синие цветы еще не закрывшегося цикория, светилась щебенка, желто-бурые пятна мазута на ней темнели, сливаясь с подтеками спекшейся крови.
Колени еще мелко дрожали, но тошнота отпустила. Необычайно отчетливы стали очертания, звуки, отдаленные голоса, шуршанье шагов. Бабич медленно шел к видневшейся впереди платформе. Там стояла уже электричка, готовая вот-вот увезти назад торговца лукавыми, недостоверными выигрышами. Он, конечно, не жулик, но он шарлатан, думал Бабич. И не простой шарлатан. Нет, не простой. Странная, звенящая ясность была в голове — не хватало лишь слов для какого-то пугающего, щемящего чувства, в котором соединялось все: остановившийся вдруг поезд, обволакивающая болтовня лотерейщика, внезапная, непонятная слабость, раздавленный бомж, обитатель блаженной свалки, закатное сияние… необычное, новое понимание.
Спасибо, бормотал он, неопределенно усмехаясь чему-то и ощущая, как ему с каждым шагом легчает. Седьмое небо… спасибо. Никогда еще этого так не чувствовал. Всего за двадцать рублей. Пусть за пятьдесят. Спасибо, но я еще поживу, с усмешкой бормотал он, механически отрывая клочок за клочком от вынутого из кармана конверта и бросая по одному на рельсы. Нет, еще поживу.